– А на хрена козе баян? – спросила Юлька.
Это у нас игра такая. Возникает она совершенно спонтанно. Я или жена ляпнем что-нибудь вот эдакое – и понеслось!.. Можно как угодно изгаляться, фантазировать напропалую, главное – не засмеяться и не думать над ответом больше пяти секунд. Иначе – проиграл, и тогда… Тогда обязан выполнить любое желание победителя.
Ну, я иногда Юльке чуток подыгрываю и жду дольше. Во-первых, я все-таки мужчина, неловко по отношению к женщине быть мелочным, а во-вторых, Юлькины желания мне очень порой нравятся. Так что ее выигрыш мне даже в общем-то выгодней.
Тем более, мне в кайф, когда жена радуется. Прыгает, в ладоши хлопает, как девчонка. На шею мне вешается. А потом чаще всего так получается, что и желание уже загадывать не нужно – оно как-то само собой исполняется. Причем, обоюдное. Так что выигрыш или проигрыш в нашей игре – понятие очень условное. Для меня, во всяком случае. Ну, а Юлька, как я уже говорил, выигрывать любит.
Вот и сейчас подпрыгнула, затрясла рукой, выгнув в мою сторону запястье с часами:
– Пять секунд прошли, ты проиграл, проиграл!
Я покорно сложил на груди руки и склонил голову, ожидая от победителя награды в виде желания. Однако на сей раз оно оказалось необычным.
– Я хочу, – торжественно провозгласила Юлька, – чтобы ты ответил на этот вопрос.
– На какой? – поднял я голову.
– На хрена козе баян, на какой же еще?
– А… зачем тебе?
– Я так хочу! – топнула ногой жена и тряхнула каштановой гривой. – По-моему, желания победителя обсуждать не принято.
Я посмотрел в сверкающие Юлькины глаза и почувствовал, как сладкий ком подкатился к горлу. Юлька моя, Юльчонок, Юлёныш, как же я тебя люблю! Такую вот непосредственную, настоящую, живую… Такую милую и славную, нежную и чувственную, взбалмошную и сумасшедшую.
У меня запершило в горле, голос неожиданно сел. Фантазировать мне совершенно не хотелось. Точнее, даже очень хотелось, но немножко на иную тему. Не про козу. Поэтому я и ляпнул первое пришедшее в голову:
– Баян козе затем же, зачем и рыбе зонтик.
Я надеялся, что удачно выкрутился и протянул уже к Юльке руки для осуществления более заветных фантазий, но тут же по этим рукам и получил.
– Думаешь, ты такой умный, да? – фыркнула Юлька. – Думаешь так легко от меня отделался? Вот уж нет уж! Выполняй желание честно. А в наказание ответь и про рыбу.
– Про какую рыбу? – жалобно заморгал я. – Юлёныш, ну ты чего? Зачем тебе это? Давай лучше я твое настоящее желание выполню. Любое! – Я сладострастно облизнулся и подмигнул жене.
Но Юльке, что называется, шлея попала под хвост. Такое с ней частенько случается, за что я, впрочем, ее тоже люблю.
– Нет! – снова притопнула Юлька. – Это и есть мое настоящее желание. Быстро отвечай: на хрена козе баян и на фига рыбе зонтик?
– Ну ладно, – сдался я и опустился на диван. – Садись поближе.
– Только не лапать! – предупредила Юлька и села рядом. Не настолько близко, чтобы я забыл эти дурацкие вопросы, но достаточно, чтобы ощутить упругость ее теплого бедра и мысленно послать козу-баянистку вместе с шизанутым карасем туда, куда не прочь был бы отправиться и сам. Я разозлился на себя за этот невольный каламбур, зверским усилием воли отогнал навязчивые желания и мысли, тяжело вздохнул и начал:
– Рыбе, как и любому здравомыслящему существу, зонтик нужен для защиты от дождя…
– И от снега! – подхватила Юлька, и карие глаза ее радостно засверкали. Она преобразилась мгновенно, превратившись из капризной женщины в восторженную девчонку. Как же я любил ее – такую… такую… Я снова ощутил ком в горле и быстро прокашлялся.
– Да, – продолжил я. – И от снега тоже. Вообще от любых осадков. Но вся беда заключалась в том, что рыба не любила носить зонт.
– Как это?.. – ахнула Юлька.
– А вот так. Не любила – и все тут. Он ей мешал. Занимал руки, в смысле – плавники, заслонял небо…
– Оно же все в тучах, когда дождь, – нахмурилась Юлька.
– Ну и что? – строго глянул я на жену. – Все равно ведь небо. Тем более, когда идет не дождь, а снег. Ты смотрела когда-нибудь в небо, когда идет снег?
– Конечно, смотрела, – подхватилась Юлька. – Так странно… Красиво так!.. Из ниоткуда, из серого-серого потухшего нечто появляются погасшие звездочки и падают, падают, падают…
– Звездочки? Мы говорили о снеге.
– А снежинки – они разве не звездочки? – захлопала ресницами жена. – Ты когда-нибудь разглядывал снежинки? Конечно же, это звездочки! Только потухшие, остывшие, заледенелые. Они думают, что никому больше не нужны и потому готовы растаять, лишь только коснутся тепла. Если бы они знали, как ошибаются! Ведь на свете нет ничего, что не было бы кому-нибудь нужно. Тем более, когда это звезды. Пусть даже потухшие.
– Рыбе они были точно не нужны, – вернулся я к нашим баранам. В смысле, к рыбам и козам. – Но и зонтик был ей помехой. Вот такая дилемма свалилась на бедное животное.
– На какое животное? – не сразу вернулась из звездного мира Юлька.
– На рыбу, конечно же.
– Она разве животное? – прыснула моя любимая.
– А ты в школе училась? – нахмурился я. – Есть такая наука – зоология. И в ней…
– Ой, только не надо, – поморщилась Юлька. – Скукотища! Пусть рыба будет животным. Пусть даже червяк будет животным.
– Что значит «пусть будет»? – повернулся я к жене. – Ты что, на самом деле не в курсе, что…
– Я сказала: хватит! – стукнула мне Юлька кулачком по колену. – Про рыбу давай. Как она вышла из положения?
– Легко, – плюнул я на образовательный процесс и вернулся к повествованию. – Она купила шляпу. С широкими полями.
– Оранжевую! – захлопала в ладоши Юлька.
– Ну разумеется. Не зеленую же!
– Конечно не зеленую. Ведь она сама была зеленой. И шляпа сливалась бы цветом с чешуей. Издалека другим рыбам казалось бы, что она вовсе без шляпы, и что это у ней голова такая несуразная. А кому понравится ходить с несуразной головой?
– Плавать, – поправил я.
– Нет, ходить, – мотнула головой жена, и каштановые волосы скользнули мне по шее, вызвав сладкую щекотку где-то глубоко внутри живота. – Потому что сапоги она тоже купила. И тоже оранжевые. Чтобы верх и низ смотрелись гармонично.
– Ну, тогда конечно, – закивал я. – Если сапоги оранжевые, то рыба просто обязана ходить. – Я не удержался и хихикнул: – Налево.
– Почему налево? – удивилась Юлька. – Ей что, досталась пара из одних правых сапог?
– С сапогами у нее все было в порядке, – успокоил я жену. – Точнее, у него. Это был самец. Во всех смыслах. Потому он и ходил налево. Причем, постоянно. Зря он, что ли, такие смачные сапоги прикупил?
– А к кому он ходил? – заинтересовалась Юлька.
– Ты еще не догадалась? – деланно изумился я. – Разумеется, к козе!
– Ах, вот как? – фыркнула моя любимая, и глаза ее вспыхнули еще ярче. – К козе?
– Конечно, к козе. Не к козлу же!
– Кстати, о козле, – подняла Юлька пальчик. – А как он смотрел на это… безобразие?
– А вот тут мы как раз переходим к первому вопросу, – напустил я на себя притворной строгости.
– Про баян?
– Умница! – одарил я жену восторженным взглядом. – Именно про баян. Он и нужен-то был козе исключительно для того, чтобы отвлечь козла. Видишь ли, Юлёныш, козлы – они ведь те же глухари, только петь не умеют. Кроме «бе» и «ме» ничего у них не получается. Другое дело – играть. На баяне. Для этого голос не нужен.
– По-моему, для этого нужен слух, – прищурилась Юлька.
– Кто тебе это сказал? Сейчас ты еще выдумаешь, что для этого нужны пальцы.
– А разве…
– Нет, – опередил я вопрос жены. – Пальцы и слух нужны для хорошей игры на баяне. Для извлечения из него музыки. Козлу же на музыку… э-эээ… наплевать. Ему важны звуки. Любые. Лучше громкие. Ты не поверишь, но если дать козлу баян, он забудет про все на свете, извлекая эти самые звуки.
– А коза тем временем… – решила поторопить события Юлька.
– Коза тем временем… – Я тяжело вздохнул и трагическим тоном закончил: – Пала жертвой собственной хитрости.
– Это как? – Моя сладкая женушка разинула ротик, да так и забыла его закрыть.
– А так, что звуки баяна одинаково завораживающе действуют как на козлов, так и на коз. И как только козел начал играть на баяне, коза не смогла никуда пойти. Все слушала и слушала.
– А как же рыба?!
– А рыба, в смысле – рыб, ждал. Долго и терпеливо. Он стоял под фонарем, чтобы коза смогла его сразу заметить, держа в плавниках букет алых роз…
– …и снежинки, – подхватила Юлька, – медленно кружась, падали на поля его оранжевой шляпы, превращая их в кладбище потухших звезд.
– Потухшие звезды – не самое страшное, – посмотрел я в глаза жены. – Погасшая надежда – вот это действительно страшно.
– Какая она все-таки… свинья – эта коза! – Голос моей любимой дрогнул, а глаза подозрительно заблестели. – Рыб ведь, наверное, любил ее, а она…
– Я тоже тебя любил, – прошептал я. – И продолжаю любить. Все звезды для меня давно потухли, только вот надежда никак не может погаснуть до конца.
Юлька ничего не ответила. Да и как она могла ответить? Ведь ее не было – моей любимой жены. Моей Юльки. Моего Юльчонка, Юлёныша… Я сейчас просто играл.
То есть, она, конечно, где-то была – иначе, как бы я мог ее любить? Только она была не со мной. Она была женой… Только уже не моей.
Она любила со мной играть. Но не любила любить. А я не люблю, когда со мной – или мной? – только играют.
Теперь я играю один. У меня это неплохо получается. Я – зеленая рыба в оранжевой шляпе. С неба падают и падают потухшие звезды. А я все жду и жду свою козу. Хотя и сам уже не знаю зачем. Может быть, для того, чтобы окончательно выяснить: а на хрена же ей баян?..
Он проснулся резко, словно от толчка. Хотя никакого толчка не было. Потому что… не было вообще ничего. Ни света, ни звуков, ни верха, ни низа – ни-че-го! Он не чувствовал своего тела, не понимал, дышит ли он, бьется ли его сердце. И должно ли оно у него биться, ведь кто он такой – он тоже не знал. Или не помнил…
Он ничего не помнил! Впрочем, нет. Он помнил сон. Тот самый, который видел только что.
…Ему снилось море. Или океан. Медленные, ленивые, неправдоподобно бирюзовые волны облизывали желтый-прежелтый песок. А с синего-синего неба софитом вселенского счастья пылало солнце. Все вокруг было именно таким – преувеличенно цветным, чувственным, неправдоподобно ярким. Впрочем, ему не с чем было сравнивать, ведь он не знал, как должно это выглядеть на самом деле. И он не знал, что это сон. Потому что увиденное было единственным, что он вообще когда-либо видел. Тем не менее, ему казалось, что так и должно быть. Что так было и будет всегда. Поэтому он просто радовался и любовался на сказку, принимая ее за быль.
А потом он увидел девушку. Она стояла лицом к океану и слушала шершавый шепот гладившей песок воды. Он не видел ее лица, но непостижимым образом был уже очарован его красотой. Он еще не касался ее кожи, но уже был влюблен в ее чистоту и нежность. Да что там! Он любил уже эту девушку. Всю – от зарывшихся в бархатистый песок ступней до кончиков золотистых волос, невесомыми волнами растекающихся по загорелым плечам и спине.
Боясь спугнуть волшебное видение, он, почти не дыша, подошел ближе. Но, оказавшись с ней рядом, задохнулся от нахлынувших чувств:
– О, как же красиво!.. – И тут же зажал рот ладонями, ожидая с тревогой реакции незнакомки.
Но девушка не испугалась. Она даже не стала оборачиваться, словно и так знала, кто стоит сзади.
– Не то слово, просто сказочно! – сказала она так легко и спокойно, словно разговаривать, стоя спиной к собеседнику, было вполне обычным делом.
Впрочем, ему все сейчас казалось обычным, единственно возможным, каким и должно быть всегда. Даже то, что и сам он, и девушка были полностью обнаженными, ничуть не смущало его.
– Вообще-то я о тебе, – пояснил он, выровняв наконец-то дыхание. – Твои волосы… Они похожи на солнечные лучи. Можно я буду называть тебя Солнышко?
– Пожалуйста, – засмеялась девушка, по-прежнему не оборачиваясь. – Только я вовсе не красивая. Когда ты увидишь меня…
– Я и так тебя вижу.
– Когда ты увидишь мое лицо…
– Я знаю твое лицо.
– И как оно тебе?
– У тебя удивительные глаза! Они – как этот океан, только еще бездонней. А от твоих веснушек пахнет радостью и улыбкой.
– Неужели радость имеет запах? А улыбка?
– Все имеет запах. – Он понял это только что, но не стал удивляться. – Ты, например, пахнешь свежим хлебом… – На сей раз он все-таки удивился, поскольку был уверен, что никогда не пробовал и даже не видел хлеба.
– Тогда зови меня не Солнышком, а Булочкой! – не заметила его растерянности девушка. – Кстати, это будет вполне справедливо. – Она хлопнула себя ладошками по выпуклому животу.
Теперь засмеялся и он:
– Если я назову тебя Булочкой, мне захочется тебя съесть. А Солнышко съесть нельзя – им можно только любоваться и греться его теплом.
– Ты тоже будешь греться моим теплом? – спросила она так, что он сразу понял: она на самом деле хочет узнать это.
– Я уже делаю это, – ответил он и, шагнув к ней вплотную, почувствовал, как пахнущие солнцем волосы щекотнули его шею, как прохладная шелковистая кожа коснулась его груди, живота…
Впрочем, все это длилось одно-два мгновения. Через которые он и проснулся. И его ничто уже не касалось – ни горячее, ни холодное, ни грубое, ни шелковистое. Потому что ничего не было. Вообще ничего, как и его самого.
Он помнил лишь сон, откуда-то понимая, что это был именно сон, хотя и не зная уже, что же это такое. Но и это воспоминание быстро проходило, улетучивалось, словно великое ничто, которым он вновь становился, всасывало в себя все, имеющее хотя бы малейшее отношение к чему бы то ни было. Даже сон был для этой совершенной пустоты слишком вещественной, чересчур материальной субстанцией.
Он успел лишь беззвучно и безгубо шепнуть, не понимая уже смысла произносимого:
– Солнышко… – И опять превратился в ничто.
* * * * *
Женька лежала на влажной смятой простыне не в силах пошевелиться. Только легкая дрожь пробегала волнами по напряженному телу, заставляя пупырышками щетиниться кожу.
«Что же это? – снова и снова спрашивала она себя. – Что же это такое?!..»
Этот сон снился ей уже не первый раз. Не в точности этот же, но всегда в нем присутствовали солнце, море, песок, пальмы – то, о чем она так часто мечтала наяву, – а самое главное – в нем всегда присутствовал он… Высокий и русоволосый. Красивый до дрожи в коленях и… желанный до помутнения рассудка, до томной сладости – жарко, словно июльское солнце, пульсирующей в глубине.
«Солнышко…» – вспомнила Женька. Так во сне называл ее он. Ее мужчина. Ее… любимый.
Женька не верила в существование идеалов. Не верила до тех пор, пока ей не стал сниться он. Ее идеал. Совершенный. Единственно необходимый. Но абсолютно недостижимый!.. Потому что наяву идеалов не бывает. Просто он ей всего лишь приснился. Примечтался.
О проекте
О подписке