– Я ведь и сама не знала, – подошла она к мужу и потрепала его жесткую, словно проволока, шевелюру. – Мне твоя мама сказала. То есть, спросила как-то, еще в самом начале, не тянет ли меня, пардон, блевать.

– Погоди!.. – встал с песка мутант. – Я где-то читал или слышал… У беременных бывает такая болезнь… нет, не болезнь даже, а что-то такое, от чего может тошнить. Да?

– Да. Это называется токсикозом, я уже о нем начиталась. Только надеялась, что меня это как-то минует. Обычно-то он почти сразу начинается, как только забеременеешь, а у меня, видишь, – через два месяца. Одно радует: обычно токсикоз этот дурацкий действует лишь в первые три месяца. Если всё нормально.

– Ясно, – вновь подхватил Сашу на руки Глеб. – Теперь будет всё нормально.

– Ты чего? – засмеявшись, стала вырываться девушка. – Поставь меня! У меня уже всё прошло.

– Что прошло? Славик прошел? – строго спросил мутант, направляясь к «птеродактилям». – Всё. Сейчас прилетим домой – и больше никаких полетов.

– Как это?.. – перестала трепыхаться Саша. – Ты что? А как же уроки?

– Никак, – буркнул Глеб. – Обходились они раньше без грамоты, и теперь не пропадут.

– Да как… да как ты такое… можешь… вообще… – стала задыхаться от волнения девушка.

Мутант испугался.

– Нет-нет-нет! – забормотал он, укачивая жену, словно ребенка. – Прости-прости-прости! «Диким» мутантам тоже нужна грамота. Но еще больше тебе нужен покой. Это ведь ради Славика, ты же сама знаешь.

– Хорошо, – вмиг успокоилась Саша. – Мне нужен покой, и летать мне нельзя. Твои слова?

– Мои, – кивнул Глеб.

– «Диким» тоже нужна грамота. Твои слова?

– Мои… – уже менее уверенно, явно ожидая какого-то подвоха, произнес мутант.

– Значит, летать их учить будешь теперь ты.

– Учить их летать?.. – не сразу понял смысл услышанного Глеб. А когда до него дошло, чуть не выронил супругу. Он хотел возмутиться, но вспомнил сначала о Сашином состоянии, потом кое о чем еще, и очень спокойным тоном сказал: – Извини, ничего не получится. Мне ни в коем случае нельзя преподавать.

– Это еще почему? Ты начитан не хуже меня. Ну, может, чуть-чуть похуже. Зато у тебя дисциплина будет железной – побоятся тебя не послушаться.

– Но ведь от этого у них не станет всё сразу лучше получаться. Вспомни, кто сегодня плакал из-за тупос… непонятливости учеников?

– Я, – непонимающе заморгала Саша. – Но ты же плакать не станешь!

– Не стану. Я просто разозлюсь.

– Ой!.. – прижала девушка ладонь ко рту, а затем пробормотала: – Я об этом не подумала… Ты их точно спалишь. Дотла. И что теперь делать?

– Найти кого-то, кто будет делать это вместо тебя.

– Где же такого найти? Мало того, что этот человек должен быть грамотным, так он еще и храбрым должен быть, как не знаю кто.

– Как ты? – не удержался от улыбки Глеб, но тут же снова стал серьезным. – Да уж, храбрость для того, чтобы мотаться по деревням «диких» мутантов, должна быть немаленькой. Не всякий на это решится.

– А из этих немногих далеко не каждый согласится, чтобы его нес по небу зубастый дракон.

– Об этом я совсем забыл, – признался мутант. – Так что, похоже, с учителями у нас ничего не получится. Придется «диким» подождать, пока Славик подрастет.

– Нет, – задумчиво ответила Саша. – Не придется, если…

– Что? – подобрался Глеб.

– Сейчас скажу. Поставь меня только на землю.

Лишь сейчас мутант понял, что уже давно стоит с женой на руках возле деликатно молчащего Стёпика. Он опустил Сашу на ноги и переспросил:

– Не придется, если что?..

– Если их учителями станут они же. В смысле, свои. То есть, нужно хорошенько подучить двух-трех самых способных и сообразительных, а уж потом пусть они ходят по деревням и учат остальных. К своим и доверия больше будет. Я думаю, к нам приходило мало людей просто потому, что нам не доверяли, нас боялись. А так… – Сашины глаза торжествующе заблестели. – Так они все, может, учиться захотят! Здорово я придумала?

– Неплохо, – осторожно кивнул Глеб. – Только ведь, чтобы научить этих учителей, к ним всё равно кому-то придется летать… А мы поняли – людей у нас нет.

– Во-первых, мы не особо и думали, – прищурилась Саша, – может, кто-то и нашелся бы, у меня уже есть кое-какие мыслишки. Но это сейчас не так важно, потому что, во-вторых, эти учителя будут учиться у нас. В смысле, в Устюге.

– Кто же их туда пустит?.. – ошарашенно заморгал мутант.

– Святая, конечно же, – сказала Саша. – Ну, и Дед Мороз, само собой.

– Вполне вероятно, отец-то их пустит, – проговорил Глеб. – А вот насчет мамы я сильно сомневаюсь. Ты ведь еще, наверное, задумала их по книгам из ее библиотеки учить?

– Вот именно! Там есть нужные учебники. Всё пойдет как по маслу!

– Святая ни за что не согласится, – сказал мутант. – Твой план – хороший, но неосуществимый.

– Святую я беру на себя, – мотнула головой девушка.

– Интересно узнать, как?

– У меня начался токсикоз, забыл? Меня и так-то нельзя волновать, а уж теперь!..

– Ну, ты и шантажистка… – восторженно пробормотал Глеб.

– А то!

* * *

Стёпик летал теперь в Устюг без опаски. Ну, почти без опаски, да и то больше переживал за Марусю, а не за себя. После того как утряслись изменения, связанные с летними событиями, обе ветви городской власти пришли к взаимному согласию, что было неудивительно, поскольку всё получилось именно так, как и предполагала Святая. По сути, теперь правила Великим Устюгом только она, Дед Мороз – ее бывший муж и бывший же Подземный Доктор – стал фигурой условной, сугубо декоративной, хотя все формальности выполнялись как следует, и об истинном положении вещей знали немногие. А поскольку в число этих немногих входила, разумеется, и Саша, то она настояла, чтобы Святая и Дед Мороз строго-настрого запретили своим людям причинять какой-либо вред Стёпику и Марусе. Оставался, правда, небольшой риск, что в город мог залететь и чужой «птеродактиль» (ведь различить «птичек» даже вблизи было весьма сложно), но вероятность этого события стремилась к нулю, поэтому Святая не стала спорить с невесткой.

Вот и теперь «птер» с пассажирами и следующая за ними Маруся летели над городом совершенно спокойно, при свете лишь начинающего клониться к вечеру дня. Приземлился Стёпик в сквере возле памятника Ленину, откуда до Успенского собора было рукой подать. Впрочем, такое же расстояние отделяло сквер от Резиденции Деда Мороза, из которой, пока Глеб отстегивался сам и помогал освободиться от ремней Саше, стремительно вылетела человеческая фигурка и не менее стремительно приблизилась к супругам.

Это был Анатолий Денисов, с недавних пор велевший всем называть себя исключительно Пистолетцем. Но примчался он явно не потому, что обрадовался прибытию своих друзей, тем более, что видел их всего день назад. Сейчас Денисов был зол. Он пыхтел, как паровоз, сжимая и разжимая пальцы левой руки, будто душил кого-то мысленно, затем потряс правой, беспалой ладонью и, не здороваясь, начал:

– Это уже не произвол, это явное издевательство! Ладно, она ненавидит нас с Геннадием, но ребенок-то тут при чем?!

Саша машинально прижала руки к животу.

– Какой ребенок?.. – испуганно пискнула она.

– Э! – насупился Глеб. – Ты чего мою жену пугаешь?

– Я?.. Я не пугаю… – стушевался Пистолетец, но бурлившее в нем возмущение взяло верх: – Но я очень зол!

– И всё-таки поясни, о чем идет речь, – сказал мутант.

– И что за ребенок? – добавила Саша.

– И мож-жно нам уж-же лететь? – спросил Стёпик, то и дело поглядывая в небо, где нареза́ла круги Маруся.

– Да, Степан, спасибо, можешь лететь, – кивнул ему Глеб.

– Прилетай послезавтра утром, – сказала Саша.

Стёпик вышел на Советский проспект и, разбежавшись, взлетел. Мутант проводил его взглядом и снова посмотрел на Пистолетца:

– Ну, так что случилось-то? Я правильно понимаю, что это Святая тебя довела?

– А кто еще-то!.. – буркнул Пистолетец.

– А ребенок-то какой? – в третий раз спросила Саша.

– Нюрка, – буркнул Денисов. – Скоро холода, а бассейн для нее не готов. Что ей, всю зиму по ваннам с корытами мыкаться?

– А разве он не готов? – удивился Глеб. – Ты же еще неделю назад говорил, что только облицовка осталась.

– Вот именно! – затряс беспалой ладонью Пистолетец. – Облицовка! А где для нее плитка?

– Что значит – «где»? Я сам видел, как с нашего склада морозовцы коробки с нею носили.

– Носили. Да относились. Больше Святая плитки не дает. И так, говорит, слишком жирно.

– Но ты ведь всё рассчитал, измерил?

– То и обидно, что измерил! Ни одной лишней плиточки не попросил! И ладно бы еще этот бассейн для баловства делался, чтобы Дед Мороз свою бороду там полоскал, так ведь для больного ребенка же! Потому что без воды Нюра просто умрет. А как она будет в этом бассейне жить, если у него стены бетонные, шершавые? Это ведь маленькая девочка, у нее кожа нежная, она же ее обдерет враз!

Глеб тут же вспомнил, как Нюра мечтала о его шкуре^[3], и невольно подумал, что та в данном случае как раз пригодилась бы. Но он тут же отбросил глупые мысли и сказал:

– Хорошо, я поговорю с матерью. Сколько еще нужно плитки?

– Двенадцать таких же коробок, – сказал Пистолетец. – Ну, хотя бы десять, поверху бортики можно не облицовывать, мы их досками накроем.

– Доски сгниют, – нахмурился Глеб. – А ты уверен, что на складе еще есть плитка?

– Ребята говорили, там еще коробок тридцать. И это только на виду, кто знает, сколько на самом деле. И вот ты мне скажи: на кой черт Святой плитка?

– Откуда я знаю?! – рыкнул мутант. Затем мотнул головой и положил мохнатую руку на плечо Денисову: – Прости, Пистолетец. Просто всё одно к одному как-то…

– А что еще? – насторожился Денисов.

– Да всё нормально, – кинул Глеб взгляд на жену. – Ты иди, я поговорю со Святой. Прямо сейчас и поговорю. Будет Нюрке плитка.

Впрочем, шли они поначалу вместе. Но вскоре Пистолетец махнул им рукой, перешел проспект и скрылся за дверью Резиденции.

Саша остановилась и посмотрела на мужа.

– Кто первый? – спросила она.

– В каком смысле? – не понял Глеб.

– Кто первый пойдет к Святой?

– Ну… не знаю, – развел руками мутант. – А какая разница?

– Ты что, свою маму не знаешь? Очень она любит, когда ее о чем-то просят? Вот и представь, в каком настроении ее застанет тот, кто пойдет вторым.

– Да уж… – насупился Глеб.

– Ладно, – подумав, сказала Саша. – Иди ты. Всё-таки у тебя более срочное дело. Ребенок не должен страдать.

– А ты когда к ней пойдешь?