Глава 4
Учредительное собрание

Зачем?

Зимний дворец взят. Временного правительства больше нет, члены его арестованы. В Москве победили большевики. Но и сейчас еще можно остановить размах Гражданской войны! Страна еще только сползает в пропасть, ее еще можно остановить.

Для примирения есть прекрасный общенациональный лозунг: Учредительное собрание. С 1903 года идея Учредительного собрания включена в программные документы и кадетов, и эсеров, и социал-демократов. С нею согласны почти все. Она реально может объединить расколовшихся россиян.

А вот большевики Учредительного собрания не хотели, и хорошо понятно почему: на выборах, проходивших 12 ноября 1917 года, большевики получили 22,9 % голосов. При том что эсеры получили 40,6 %, меньшевики – 2,8 %, другие социалистические партии на национальных окраинах – 15 %. Национальные несоциалистические партии – 85 %, кадеты – 4,6 %, конфессии, кооперативы, областники казаки, правые партии – 6,1 %.

В Москве и Петрограде большевики получили до 30 % голосов, а на втором месте шли кадеты. Во всех национальных областях лидировали местные национальные партии.

Еще 8 ноября, до выборов, большевики всерьез обсуждали, что Учредительное собрание надо распустить, если оно «займет антисоветские позиции».

Ленин, узнав о результатах выборов, предлагал вообще не собирать делегатов Учредительного собрания. Или оттянуть их созыв на год или два, чтобы по-тихому ликвидировать. «Народ этого не поймет», – возражали ему. «Важны не слова, а факты, – отвечал Ленин, – а ведь Октябрьский переворот – это еще какой факт!»

В конечном счете решили собрать Учредительное собрание, но все же перенесли сроки. Полагалось собрать Учредительное собрание 28 ноября, а 26 ноября большевики всполошились: ведь в Петроград приехало слишком мало делегатов! Надо, чтобы из 715 избранных собралось хотя бы 400, иначе Учредительное собрание не будет достаточно представительным! В трогательной заботе о соблюдении воли народа большевики перенесли сроки на январь 1918 года.

Правда, народ как-то недопонял заботы о нем: 28 ноября в Петрограде в поддержку Учредительного собрания вышло на демонстрацию больше 200 тысяч человек. Демонстранты пели «Марсельезу» – песню Французской революции.

Похоже, эта демонстрация оказалась неожиданной для большевиков, ее даже и не разгоняли. Впрочем, в одном отношении она оказалась даже выгодной – помогла уничтожить кадетов.

Конец кадетов

Кадеты активно участвовали в организации этой демонстрации. Большевики были уверены – именно кадеты стоят и за «саботажем», то есть за массовой забастовкой государственных служащих. Видимо, образованные кадеты, партия интеллигенции, казались очень уж «классово близкими» к этим служащим.

Сразу после демонстрации, вечером 28 декабря 1917 года, появился декрет Совета народных комисаров, объявлявший кадетов партией «врагов народа». Декрет требовал немедленного ареста и предания революционному трибуналу всех лидеров этой партии.

26 ноября у себя на квартире была арестована графиня Софья Владимировна Панина – во Временном правительстве она занимала должность заместителя министра просвещения. После переворота она отказалась отдать деньги министерства большевикам – она отдаст их только Учредительному собранию. Как же не арестовать? Вместе с Паниной «загребли» членов ЦК кадетов, депутатов Учредительного собрания А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина. Пришли за ними рано утром и только в полночь ознакомили с содержанием ленинского Декрета: вы – «враги народа!».

Ленин заявил: «Нельзя отделять классовую борьбу от политического противника. Кадетский Центральный комитет – это политический штаб класса буржуазии».

В ночь на 29 ноября матросы и красногвардейцы начали хватать всех кадетов, которые попались им под руку. Единственное обвинение – принадлежность к партии кадетов.

Аресты кадетов создали то, что юристы называют «прецедент». На этот раз это прецедент коллективной ответственности: раз в чем-то виновен кто-то из партии^[20] – тем самым виновна и вся партия.

Готовятся…

Только 20 декабря назвали срок собрания Учредительного собрания: 5 января 1918 года. Тянули, как могли.

12 декабря ЦК большевиков одобрил ленинский труд «Тезисы об Учредительном собрании», в котором сказано было коротко и ясно: интересы революции стоят выше формальных прав какого-то органа. А раз так, то «единственным шансом на безболезненное решение кризиса является безоговорочное заявление Учредительного собрания о признании Советской власти, советской революции, ее политики».

3 января ВЦИК принимает еще и такое постановление: «Вся власть в Российской республике принадлежит Советам и советским учреждениям. Всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваема как контрреволюционное действие. Всякая такая попытка будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении Советской власти средствами, вплоть до применения вооруженной силы».

Учредительное же собрание должно было понять, что его задачи «исчерпываются общей разработкой коренных оснований социалистического переустройства общества».

То есть большевики выхолостили саму идею: чтобы народ сам для себя определил политический строй и формы государственности. Они сделали Учредительное собрание органом, который ничего не учреждает.

А если Учредительное собрание не признает постановлений большевиков? Тогда возникает тупик, который «может быть решен только революционным путем».

Начальник Петроградской ЧК М.С. Урицкий заявляет: в Петрограде готовится контрреволюционный переворот!

4 января большевики вводят в городе военное положение, запрещают митинги, демонстрации под угрозой применения силы. На улицы выходят балтийские матросы и наемники – китайцы и «латышские стрелки».

Депутаты Учредительного собрания пытаются договориться с большевиками о проведении демонстрации: ведь она совершенно законна!

Опасаясь за судьбу Учредительного собрания, меньшевики и эсеры организуют даже «Союз защиты Учредительного собрания».

На это Бонч-Бруевич отвечает очень конкретно: «Сначала мы будем уговаривать демонстрантов, чтобы они расходились по-хорошему, если не разойдутся, будем стрелять!»

На заводах и в воинских частях «Союз» собирал подписи в поддержку Учредительного собрания. Подписи за его отмену пытались собирать и большевики… Но коллективы большинства крупных предприятий подписали петицию в поддержку Учредительного собрания. Они готовы были выйти на улицы 5 января и окружить Таврический дворец плотной «живой стеной». Тогда разогнать Учредительное собрание можно было бы только ценой большой крови. Преображенский и Семеновский полки, дивизион броневиков Измайловского полка заявили, что будут защищать Учредительное собрание с оружием в руках.

В ЦК кадетов рассматривали возможности и поинтереснее… Член Военной комиссии «Союза защиты Учредительного собрания» Ф. Онипко через своих агентов узнал маршруты движения и распорядок дня Ленина и главы Питерской ЧК Урицкого. Он предлагал похитить их или убить.

ЦК решительно отвергает эту идею. Тогда Онипко предлагает: поддержим мирную, но вооруженную демонстрацию воинских частей в поддержку Учредительного собрания! ЦК на это глубокомысленно отвечает, что ссора социалистов и революционеров на руку только реакции и буржуазии.

Несмотря на прямой запрет и угрозы, рабочие вышли на демонстрацию. Подчеркиваю красным карандашом: РАБОЧИЕ. Кадетов больше нет. Интеллигенция запугана или истреблена. К Таврическому дворцу идут рабочие Выборгской стороны и Васильевского острова. В самой крупной колонне было не менее 60 тысяч человек.

На углу Литейного и Невского демонстранты были встречены пулеметным и винтовочным огнем (как раз примерно там, где началась перестрелка с большевистской демонстрацией 4 июля 1917 года). По официальным данным, было убито 9 и ранено 20 человек, из которых потом умер один. Данные явно занижены, уже в тот же день называли цифру – порядка 100 убитых. По поводу этих событий М. Горький написал статью: «9 января – 5 января». Пролетарский-то он писатель пролетарский, а вот, бывало, большевиков и не слушался.

У Таврического все же собралась огромная толпа, в несколько тысяч человек, с лозунгами «Да здравствует Учредительное собрание!». Эту толпу разгоняли прикладами и дубинками.

Только к 16 часам Ленину доложили, что город полностью контролируется верными отрядами. И только тогда он велел начинать заседание.

«Караул устал…»

По старейшей парламентской традиции заседание Учредительного собрания должен был открыть старейший депутат. Им оказался эсер С.П. Швецов, участник еще «Народной воли».

Не успел он подняться на трибуну, как раздался визг, вой, матерщина, улюлюканье, хохот. Едва он заговорил, из зала полетели вопли «долой» и «самозванец». Вопли сменились хриплым воем без слов, матерной руганью, пением непристойных частушек.

Так «развлекались» многие депутаты-большевики, но главное не в них… Для «охраны» депутатов Бонч-Бруевич провел в зал отряд в 200 матросов-анархистов во главе с А.Г. Железняковым по кличкам «Железный» и «Железняк». Матросы заранее были пьяны и продолжали добавлять прямо в зале. Они шумно хлебали спирт, грызли огурцы, в голос разговаривали. Они расхаживали по залу и время от времени выразительно клацали затворами винтовок, наводили стволы на скамьи небольшевистских депутатов. При появлении на трибуне всех «не своих» они начинали пронзительно орать и материться.

В зале была и «публика»! Зрителей было около 500, и все они попали в зал по пропускам, которые подписывал лично начальник ЧК Урицкий. Эти орали и выли еще более целенаправленно.

«Это была бесновавшаяся, потерявшая человеческий облик и разум толпа. Весь левый сектор являл собой зрелище бесноватых, сорвавшихся с цепи. Не то сумасшедший дом, не то цирк или зверинец…»^[21]

Оттеснив ошалевшего Швецова, на трибуну вышел Яков Свердлов. Он объявил, что открывает собрание от имени Советской власти, и зачитал «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Дочитал и запел «Интернационал». Пение подхватили большевики, за ними запели другие социалисты… Что характерно, не пели «публика» и балтийские матросы. Может, они просто не получили на это необходимых инструкций?

Вслед за Свердовым выступил эсер Чернов. Он примирительно говорил, что сам факт открытия Учредительного собрания… кладет конец Гражданской войне. Ведь ни казаки, ни украинские «самостийники» Советскую власть не признают, а вот против Учредительного собрания не пойдут.

Так же половинчато, успокоительно выступает и меньшевик Церетели. Мол, давайте убеждать друг друга, давайте дискутировать, а не стрелять.

Речи этих двоих вовсю прерывались бушующей клоакой.

Вот Н. Бухарин выступал в тишине и говорил вовсе не примирительно:

«Вопрос о власти окончательно будет решен той самой гражданской войной, которую остановить нельзя до полной победы русских рабочих, солдат и крестьян. С нашими непримиримыми классовыми противниками мы клянемся с этой трибуны вести гражданскую войну, а не примирение».

Бухарин объявил «смертельную войну» «паршивенькой буржуазно-парламентской республике» и заявил: «У нас есть воля к диктатуре трудящихся классов, которая закладывает фундамент жизни на тысячелетия».

И потребовал: обсудить «Декларацию…» первым же пунктом! «Преклониться перед царственной волей народа!»

Но как ни трудились большевики, как ни запугивали, Учредительное собрание считало себя, а вовсе не большевиков «хозяином земли русской». Здесь собрались избранники народа, и они сами выработают собственное мнение по всем вопросам, какие сочтут нужным рассмотреть. Учредительное собрание отложило обсуждение «Декларации…» и перешло к заранее подготовленной повестке дня.

Этого оказалось достаточным, чтобы большевики объявили Учредительное собрание «вчерашним днем революции» и удалились, чтобы «не прикрывать своим присутствием преступления врагов народа».

В это время большевистское правительство уже готовило постановление о роспуске Учредительного собрания. В зале Таврического дворца еще заседают, шумят, обсуждают… А большевики уже все для себя решили. Учредительное собрание «народу не нужно».

Клоака орет и визжит, пьяные матросы расхаживают по залу… Поздней ночью матрос Железняков приказывает «очистить помещение». Чернов еще что-то пытается доказывать пьяноватому Железнякову, а тот бросает в ответ знаменитое: «Караул устал…» Всем становится понятно: если даже матросы не применят оружие, это сделает «публика» – на галерке откровенно взвешивают на руке кастеты, достают револьверы…

Депутаты вынуждены были разойтись.

Ночью большевистское правительство по докладу Ленина приняло решение закрыть Учредительное собрание. Читатель еще не забыл об аресте двух депутатов от партии кадетов, Шингареве и Кокошкине? Зверски избитые, они этой ночью переведены в тюремную больницу. Об этом хорошо знает «караул» – те самые 200 матросов Железнякова. Они врываются в больницу и штыками закалывают обоих – прямо в постелях. Ленин потом обещал наказать виновных «по всей строгости революционного закона». Вроде бы виновных арестовали… А может, не арестовали… В прессе вроде сообщено было об аресте, но в тот же день их видели на улице…

По крайней мере, суда не было, даже не было начато уголовное дело.

Возникают вопросы: откуда и от кого Железняков узнал о том, где находятся эти два депутата? Он ли сам принимал решение об их убийстве? Как охрана тюрьмы пропустила в тюремную больницу вооруженных людей? Но, конечно же, это очень наивные вопросы.

Возможно, сыграл роль дневник Шингарева: «Как это было. Дневник А.И. Шингарева из Петропавловской крепости. 27.IX.17 – 5.I.18». Очень уж не хотелось, чтобы люди знали, «как это было». Возможно, большевики просто поручили «мокруху» не тем людям: балтийские матросики не очень умели читать.

Дневник сохранился. Издал этот дневник Комитет по увековечению памяти Шингарева и Кокошкина.

На следующий день, 6 января, на дверях Таврического дворца красовался огромный замок. Охрана заявила, что заседания не будет, оно запрещено правительством большевиков. И показала пулемет со словами: «Не разойдетесь – пощекочем».

«Правда» в этот день вышла под такой передовицей: «Прислужники банкиров, капиталистов и помещиков, союзники Каледина, Дутова, холопы американского доллара, убийцы из-за угла – правые эсеры требуют в Учредительном собрании всей власти себе и своим хозяевам – врагам народа».

Обратите внимание, дорогой читатель! Наверняка вы слышали, что Гражданская война началась весной или летом 1918 года… Такова официальная советская точка зрения, ее внедряли в школах и в вузах. Нас так учили.

Но современники, как видите, думали совсем иначе: и Чернов, и Бухарин. Разница в том, что Чернов хотел Гражданскую войну остановить. Для него жертв июня – июля, августа и сентября, ноябрьских событий в Москве более чем достаточно.

А для Бухарина жертв еще мало. Он клянется с трибуны продолжать Гражданскую войну и вести ее до победного конца.