– Ну а чаво рассказывать? – Тот мужик, что расправился с кашей Зайца, задумчиво почесал заросшую густым черным волосом щеку. – Еще года два назад было всем весело, работа шла, еды много, денежка – сколько ее наработаешь, вся твоя. У кажного работящего в семье был лад и покой. Я сам вон на кузне у Горыни полтора десятка лет молотом отмахал. А надоест в городе ломовую работу делать, так и в находники на емь или на чудь сбегаешь, а то и к ушкуйникам ладожским на целый сезон прибьешься. Весело там, да и при добыче опять же всегда, ну а потом возвернешься и опять за свой молот. И чего вот так дальше нам не жилось? Видать, скучно всем стало, Ярослава с его детинцами со стола прогнали. Ну, думали – теперь свобода будет, веселей заживем! И зачем нам такая строгая власть здесь нужна? А тут вона чего! Непогода вдруг ударила! Все на полях погнило, еды людям не стало, а народ озверел и лютовать начал. Все припасы, какие только в городе были, подобрали. Зерновые амбары разбили, а где даже и пожгли. Сначала боярскую и купеческую старшину разорять стали, а потом и до тех, кто попроще, добрались. Думали, как новый князь придет – добрый порядок у нас будет и весь свой народ он, конечно же, накормит! Голосистые людишки на вечевых собраниях сладкие речи про то говорили. Ага, конечно! Поверили им! До Новгорода ли тому князю, когда у него главный стол в дальнем Чернигове? За Копорье, на Нарову князь Михаил сбегал со своими полками, а потом обратно к себе на южную вотчину ушел. У нас же, вон, несмышленыша своего с ближним боярским приглядом оставил. И чего, где власть-то в городе княжья? Работы никакой нет, все артельные и мастеровые на нашем конце за дубины взялись, да и на других точно так же. Товара на выходе нет, а значит, и серебра нет, ладьи-то с наработанным никуда от нас более не уходят, да и сюда они не идут, все равно ведь здесь иноземцам покупать нечего. Раньше тати и душегубцы за состоятельным людом приходили, а теперь и самого простого посадского человека последнего имущества и жизни лишат, было бы у него чего из избы только вынести. Живем как собаки, с каждым чужаком готовы насмерть сцепится. И вас бы порвали, если бы Журавель не признал. Не знаю, где и выход есть из всего этого. Обратно бы вот все возвернуть, так бы и дальше махал своим молотом в кузне. Сейчас-то это за великую радость бы было. Обычной, людской жизни всем хочется.

– Это даа, – заворчали мужики. – У моего хозяина Галаша артель самострельная была, жили мы, горя не знали. Наперед ряд был расписан, что наши, что иноземцы все выработанное враз раскупали, – рассказывал конопатый круглолицый мужик. – А теперь нет ни Галаша того, ни его мастерской. Все ироды спалили, а самого хозяина с семьей растерзали.

– Да чего ты, у всех такие истории есть! – поддержал бывшего ремесленного сидящий с ним по соседству рыжий мужик. – У меня вон самого на дому сапожная мастерская была. Из наемных в ней только двое, а все остальные свои, ближние родичи или и вовсе из семьи. Все ведь подчистую разорили, насилу жену с детьми спасти смог, спасибо вон Никодиму Борисовичу, отбил от нас клещевских, и сам ведь там чуть было не полег.

– Да ладно, Егорий! – махнул рукой кузнец. – Чать столько лет с тобою в соседях были, чаво уж своему-то было не помочь!

Мужики за столом разговорились – не остановить, у многих были подобные истории о бедах и лишениях этого страшного года. Андреевские слушали их молча, не перебивая. Наконец боковая дверь скрипнула, и из нее в комнату вышли старшие.

– Ну все, Григорий Стоянович, так мы и порешим. Ждем сигнала к ночи о послезавтра, после Господнего совета, а там уже начнем! Все как сейчас и обговаривали! – Саватей стиснул в рукопожатии ладонь Журавля, и тот аж скривился. Рука у ветерана была крепкая!

* * *

Андрей собирался на Господний совет с тяжелым сердцем. И раньше-то, при дружески настроенном Ярославе и благосклонном Владыке, нервов он ему стоил испорченных много. А теперь, когда там, по своей сути, были одни лишь недруги, ноги и сами не хотели его туда нести.

– Ничего, ничего, Иванович, – успокаивал его Путята. – Ты, главное, сиди там, в уголке, да щеки с важностью надувай. Спорить тебе ни с кем не нужно. Кричать и грозить, ногами топать – вообще даже не стоит. Там и без тебя всех этих крикунов да склочников великое множество будет. Тверди себе на весь их лай, что ты действовал, дескать, по прямому указанию князя Михаила, по его личному высочайшему повелению. Вот пусть с него-то за все теперь и спрашивают, если что им не так. Прикинься эдаким простачком из дружинных воев, ты ведь, я знаю, это можешь. Глазами вон почаще хлопай да бубни себе под нос, что ничего не знаю, ничего не ведаю и вообще у тебя дружина совсем вся в боях обескровленная. Еды в твоем поместье и вовсе не осталось, болезни черные вокруг нее ходят, а все ремесла сгинули подчистую. А сами вои после такого дальнего похода теперь у тебя долгий отдых требуют, и никуда идти пока более они не хотят. Это чтобы эти тараканы еще куда-нибудь вас не заперли по своему личному хотению. А что? С них там вполне станется! У нынешних властей теперь лишь одно спасение – это на грабеж соседей уповать, своего-то в городе ничего уже не осталось. А вам вот это надо? Да, и не забудь почаще ссылаться, что два года князь Михаил Всеволодович вам на отдых дал в своем личном поместье. И все! И точка! Никуда вы, пока этот срок не выйдет, не пойдете, ибо это против воли самого Михаила будет, а ты ведь княжью волю верно блюдешь!

– Ладно, ладно, – отмахнулся от докучливого советчика Андрей. – Отсижу как-нибудь. Да пригляжусь там к тем, кто сейчас на самом верху заседает. Там вообще есть те, кто слово поперек воли прочерниговским молвить может?

– Нуу, как же не быть, – почесал затылок Путята. – Это ведь Новгород, здесь всегда только лишь твое верное да чужое пустое мнение имеется. И свое привыкли горлом, а то и кулаками отстаивать. Правда, наорались и подрались вдосталь за весь этот последний год. Чуть-чуть вроде потише уже с голодухи стали. Но все равно бузотерить всенепременно там будут. Сила, конечно, за черниговскими, в этом ты прав. На самых главных, на ключевых постах сторонники князя Михаила сидят: в посадниках – Внезд Водовик, а тысяцким – Борис Негочевич. И они в одну дуду с первыми боярами молодого княжича Ростислава хором дуют.

Вторая по значимости группа – это Степана Твердиславовича. Силы за ними такой, конечно же, нет, как у первых, но вот орать и поперешничать они тоже хорошо могут. Раньше-то, при Ярославе, все в разладе с его людьми были, ну а теперь, как только власть сменилась, так, стало быть, и с нею они не в ладах. Но ты у них союза не ищи, Андрей, они сами за себя и только лишь свои личные интересы на совете отстаивают.

По Владыке ты и сам знаешь – это не Арсений, который и усовестить мог, и настоять на своем не боялся, верховную власть поддерживая. Он и о простом народе радел и заботился. Ничего плохого не скажу я про нового архиепископа Спиридона, который занял сей высокий пост после онемевшего епископа. Менее полгода как его избрали на вече главою новгородского духовенства, и в мирских делах он пока участия не принимает.

Есть еще кончанские старосты, но эти уже кто во что горазд, как говорится, и за ваших, и за наших, между простым людом они сидят и верхней властью. Их сейчас более всего волнует, как бы им самим выжить, силы-то как таковой у них ведь никакой нет. В каждом конце города атаманы ватаг ее гораздо более имеют, чем этот выборный человек.

– Даа, – покачал головой Сотник. – Сложно все! И вот оно мне надо – вот в это все нырять? Нет, прав был Ярослав, когда ограждал от такого омута!

– Ну а что поделаешь, нет Ярослава, и всей его просуздальской силы в верхах тоже не стало, – вздохнул Строков. – Однако вот что интересно, в простом народе все более и более добрым словом князя Ярослава вспоминают. Дескать, и спокойней при нем жилось, и гораздо сытнее. Видно, и господь его тоже больше любил. Пока под его властью Новгород был, не было такой страшной жути, как вот при этой, нынешней. Вот что сейчас говорят, а это, я тебе скажу, очень даже важный сигнал. Ежели и дальше так дело пойдет и никакого продуха во всех этих бедствиях не будет, то вполне могут всю нынешнюю власть сместить, а его потом опять на престол вернуть. И тот же Степан Твердиславович уже может из хулителей самым ярым его сторонником стать, лишь бы всю прочерниговскую силу отсюда целиком вышибить.

* * *

Все на Господнем совете было так, как и говорил Путята. Вел его от имени княжича Ростислава хитромудрый Прибыслав. Приглашенные сидели в большой приемной зале детинца. А по ее длинным сторонам были расставлены широкие лавки. На переднем – «княжьем» месте, возле резного кресла с малолетним Ростиславом, сидели по бокам на приставных массивных стульях два его самых ближних боярина. По левую сторону пристроился скромно в уголочке епископ Спиридон, а вот по правую развалились на лавках посадник с тысяцким.

Уже третий час шла жаркая перепалка. Спорили до хрипоты кончанские и сотские старосты, напоминая посаднику, что князь Михаил сам многие подати отменил, а собирать сейчас новые с того люда, который и сам находится в крайнем разорении, просто уму непостижимо! Внезд Водовик грозил прекратить ремонт Великого моста и кормление и так весьма малочисленной дружины. Тысяцкий с купеческими старостами кричал, что мыто с купцов собирать уже вовсе не с кого. Иноземцев ныне и десятой части от прежнего нет, а свои купцы, те все по большей части разбежались или же прозябают в самом крайнем разорении и сидят без дела. Серебра в казне нет, пропитания в городе нет, и все у всех рушится. Вокруг хаос и одни лишь беды. У каждого здесь присутствующего были великие и не разрешаемые проблемы, и каждый винил в них всех, кроме себя. Многие пришедшие на эту высокую встречу сидели облачённые в свои лучшие меха и теперь раскраснелись, смахивали с лица обильный пот.

Андрей сидел с краю, у самого выхода, за одетым в пышную шубу сотским старостой Неревского конца Кузьмой Овином и никуда не встревал. Несколько раз уже слышал он обидное про воинскую силу, от которой, дескать, никакого толку нет, и она только лишь весь народ объедает. Слышал все и молчал. Вот и опять староста Людина конца Никодим с поддержкой двух своих сотских старост завел старую песню: на что им тут целых пять княжих сотен в городе держать, когда врага на внешних рубежах и вовсе нет?! А коли он появится вдруг, так ведь и городского ополчения, чтобы его отбить, вполне хватит! А тут, по слухам, ведь и еще столько же дружинных воев водой в город пожаловали, а то, может быть, даже и поболее того! И чего, их тоже кормить, как и тех, что при княжиче?! Никакого толку нет им от тех воинских дружин!

– И почто только они на Колывань ходили?! – все горячился распаленный склокой уже весьма пожилой староста. – Две сотни находников, из своих, из городских, только вот там потеряли, а добычи так себе, с гулькин нос привезли от ливонцев! Пока обратно до Новгорода дошли, все, что на себе тащили, пожрали! Для чего вообще такие походы нужны?! Для чего нам дружину кормить, спрашивается?!

– А вот пусть нам сам участник того похода на этот вопрос и ответит, – с масляной улыбкой на лице заявил Прибыслав и, приподнявшись со своего места, прошептал что-то в ухо княжичу. Тот стукнул посохом о пол и звонким голосом выкрикнул: – Служивый боярин Андрей, ответь честному собранию, на что столько припасов городских ушло, когда простому люду и самому есть нечего? Какой толк с того похода был, и где с него все там добытое?

«Ну вот и до меня наконец-то добрались», – подумал Сотник, вставая с места.

Ор голосов понемногу затихал, и десятки человек внимательно оглядывали воинского начальника, о котором ходило столько противоречивых слухов.

Андрей вежливо поклонился княжичу и обеим сторонам большого приемного зала, где сидели члены совета.

– Ростислав Михайлович, и вы, честной совет Господина Великого Новгорода. Эти вопросы ведь не мне, пожалуй, тут задавать следует, а самому князю Михаилу Всеволодовичу, что и возглавлял тот славный поход на Эстляндию. Я же со своими воинами был лишь в составе его, так же, кстати, как и уважаемые бояре Прибыслав и Неждан. И да, я не зря здесь, перед вами, этот поход назвал сейчас «славным». Ибо русские рати, вступив в союз с войсками датского короля Вальдемара, разбили большие силы ливонцев, которые стояли уже на границе наших копорских земель. Разбили и тем самым помогли датчанам вернуть обратно свои земли. В благодарность же за помощь союзники передали в вечные владения Новгороду Нарву и ее окрестности, а также еще и остров Котлин, что запирает устье судоходной Невы. Теперь мы имеем не только сильных союзников на своем северо-западе, но и приросли там землей, и сможем обеспечить свободный проход своих судов в Вотский залив Балтики по речному пути. И теперь Ладожское озеро становится нашим внутренним и безопасным, потому как оно и так уже охраняется сильной крепостью Орешек. А тут совсем скоро и еще одна твердыня встанет со стороны моря, обороняя уже и сам выход в него с Невы. Помимо датчан у нас появились еще и союзники из местных племен эстов, с кем союз мы скрепили кровью на поле брани. Я говорю вам про эстов из племени верумцев. Коли мы вдумчиво и честно с ними будем вести дело, так они для нас такими же полезными, как карела, воть и ижора, станут. И будут они защищать западные рубежи Новгорода от набегов крестоносцев. Да и сдерживать тех же датчан они тоже смогут. Разве же этого мало?

– Ты тут о туманных выгодах дружбы с лесовиками нам в уши-то не заливай! – выкрикнул староста Людиного конца. – Мы их давно уже и так набегами примучиваем и добычу с них берем! Что нам теперь, еще и дружбу с ними водить?! Тебя, воевода, про добычу спросили, а не про туманные посольские выгоды! Почто добычи с этого похода нет?! Почто напрасно столько припасов проели. Толк-то тогда какой вообще с вас всех был?! Гнать нам надобно воинских из города, самим же тогда и легче жить будет!

«Ну да, конечно, кому, как не тебе, мешают дружинные, Никодим, – думал Сотник. – Тебе да клещевским, что стояли за спиной у этого старосты с Людиного конца». Но смысла вступать в перепалку здесь не было, и Андрей постарался отвечать как можно более спокойно:

– Уважаемый совет Господина Великого Новгорода, простите, что напоминаю вам, но моя дружина из городских припасов ни пуда для себя не взяла, она в походе брала пропитание только из своего поместья. Если не верите, то у посадника или у тысяцкого спросите. Уж такие уважаемые люди никак вам соврать не смогут, – и он кивнул в сторону княжьего места.

Прибыслав сделал кислое лицо и был вынужден легонько кивнуть.

– А насчет добычи. Со взятой Нарвы мы для себя ничего не взяли, – пожал плечами Андрей. – Все, что там было, городские находники только лишь взяли, ну еще и ижора с водью. Так что с них теперь вам и спрос. Мы же, по указанию князя Михаила, далее свой поход продолжили, дабы выполнить союзнические обещания перед датчанами.

– Ну вы же добычу с собой везете, с Ревеля взятую? Неужто ты, Андрей Иванович, думаешь, что мы тут про нее ничего не знаем? – хитро улыбнулся Прибыслав. – Или на князя Михаила опять сошлешься, что он тебе ее всю разрешил с собою в поместье забрать?

– Да нет, не буду я на князя ссылаться, не было у меня мысли наперед об этом тогда толковать, – усмехнулся Андрей. – Нужно была сильного врага и далее воевать, а не о будущей добыче торговаться.

– Ну вот, коли не было, так и оставляй ты тогда здесь в Новгороде те три ладьи с зерном, что вы сейчас с собою тащите. Знаем мы, что герцогом Кристианом это вам в благодарность за свою воинскую помощь пожаловано. А вот все-то железо, что вы еще попутно везете, так это можете себе оставить, нам оно здесь без надобности. Ну а зерно для нашего города – это самое нужное сейчас будет. Правду ведь я говорю, господа совет? – И он победоносно окинул взглядом всех присутствующих.

– Правда, правда! – орали со своих мест все, кто сидел на лавках. – В этот голод как раз впору такая добыча нам будет! Железо к себе пущай гонит, у нас все равно здесь ремесло встало. Пусть все три ладьи с зерном здесь оставляет! Коли дружина Сотника Господину Великому Новгороду принадлежит, так, значит, и весь наш люд на свою долю с нее тоже право имеет!

– Ну что же, как скажете, господа совет, – кивнул Андрей. – Завтра же на княжью пристань к обеду они и придут. А дальше вы уже сами то зерно как надо распределяйте.

Такой исход они с Путятой предвидели заранее. Сами же весть о том зерне и шепнули кому нужно, чтобы она до ушей посадника с тысяцким еще до начала совета достигла и они не лезли бы во все то, что еще сейчас везли в ладейных трюмах. А шло, помимо зерна в поместье, много битой немецкой брони да и прочего рабочего металла, вывозимого в виде законной добычи. Для Андреевского это было очень необходимо, ну а три эти ладьи с зерном, при рачительном хозяйском и справедливом распределении, могли бы спасти чьи-то жизни в этом огромном, охваченном голодом городе. Так что было его не жалко, коли шло оно для людей. Да и противник в господских верхах пусть пока радуется и думает, что это он победил в этой их негласной и тайной войне.

– Ну, хорошо, коли так, – покачал головой Прибыслав, втайне рассчитывая на то, что Андрей все же будет сопротивляться такому решению. – И в поместье к тебе мы вскоре особых своих людей отправим, пущай они на месте оценивают, какую подать с вас взять можно. Сидите там за нашими спинами и в казну ничего не отдаете. А товары-то на своих ладьях постоянно в немецкую землю гоните! Князя Ярослава нонче нет, поэтому ваше прежнее освобождение от всех тягот уже недействительно!

«А вот это уже плохо, – думал Андрей, присаживаясь на свою лавку. – Чужие враждебные люди в поместье, если они сумеют оценить весь товарооборот, могут очень дорого ему стоить. До трети, а то и более ведь здесь поборами при ином злом хозяине забирается, если он кого захочет разорить. Ну да ладно, будем дальше думать, что с этим делать». Впереди, этой ночью, было еще одно большое дело, и Андрей посмотрел на старосту Людиного конца. Именно в его части города и свила гнездо самая кровожадная ватага разбойников.