Расчёт у него был простой. Подполковник Ферзен с рассветом атакует деревню Еникюй, выведенный на неё пленным проводником. Турки не ожидают нападения русских, хороших укреплений, чтобы за них зацепиться, у них там нет. Так что Мустафе-паше с его сипахами там явно не поздоровиться. Какую-то часть турецкой конницы в деревне, конечно же, перебьют, ну а всю остальную рассеют по окрестностям. И в числе последних непременно должен будет оказаться сам паша со свитой. Военачальники турок всегда держали при себе отборных воинов, которые были преданы своему господину, потому как они лучше вооружены, прикормлены, а их командиры состояли с ними в родстве или же были их земляками.

«Выскочит командир алая из деревни, пробьётся, непременно прорубит себе тропинку со своей лучшей сотней», – думал Егоров, оглядывая строй пыхтящих егерей.

Вот уже час как неслась его рота в южную сторону. Именно сейчас где-то в нескольких верстах от них пехота с запорожскими казаками била турок в Еникюе. Куда устремится Мустафа-паша со своими приближёнными? Одна оставалась ему дорога – на юг в сторону Гуробал. Там стоит сильный гарнизон с пушками и есть большой отряд кавалерии.

Как вариант, можно было, конечно, уйти и к Силистрии, но это далеко, а Гуробалы – вот они, совсем рядышком. Где-то совсем скоро должна быть уже и дорога на них. Срезая большой крюк, на неё-то и выходила сейчас особая рота егерей.

«Эх, была бы приличная карта, – сокрушался про себя Егоров. – Ну вот как тут воевать, когда здесь одни направления и определения: “далеко”, “близко”, “туточки”?»

– Есть дорога, есть она, вашбродь! – раздался крик от головы колонны. К поручику рысил Борька. – Впереди, в полверсте от нас, она идёт, всё как вы и говорили, и набита хорошо, и в ту сторону, куда нужно, тянется. Место, правда, там не больно удобственное, большого леса нету, так, только кустики в человеческий рост.

– Ладно, – выдохнул Егоров. – Молодцы, дозорные, главное, что дорога есть, найдем, где возле неё затаиться!

Место для засады было действительно «не очень». Хорошо натоптанная дорога шла по протяжённому степному участку, покрытому невысоким кустарником.

– Ладно, с сотней-то они справятся, а вот если от Гуробал накатит целый алай? Посекут ведь всех, никакое умение и сноровка не помогут от них отбиться на такой открытой местности!

Далеко, верстах в пяти-шести в той стороне, откуда должны были появиться недобитки, виднелся лес.

– Туда роте точно не успеть, будем принимать пашу здесь! – решил Лёшка и остановил свой отряд. – Братцы, времени в обрез, слушайте меня внимательно! Скоро от того леска выкатит османская конница из недобитого отряда. Сколько их там будет, никто не знает, и встречать мы её будем здесь. Во всей их толпе нас интересуют только сам паша и его приближенные. Как отличить простого всадника от командира, вы все и так прекрасно знаете, будьте внимательнее, по начальству не стрелять, бить их коней, они нам нужны только живыми. Всех остальных расстреливайте уже смело. Залегаем с юга подковой, эта сторона чуть выше северной, маскируемся и ждём! Командиры, проверьте диспозицию своих подразделений!

– Всё, успели, – выдохнул Алексей. – Ну, теперь ждём «гостей»!

«Гости» появились очень скоро, чуть задержись рота в пути – и это место они бы точно проскочили. А сейчас Егоров наблюдал в окуляр своей трубы, как из леса в их направлении выкатывается сотни полторы всадников.

– Ага, хорошо! Смотри-ка, каким сбитым отрядом сипахи идут, а не так, как рассеянные и испуганные иррегуляры. Значит, неплохой командир Мустафа, сколотил возле своих телохранителей и свиты остатки алая и теперь к Гуробалам поспешает за подмогой.

– Внимание, егеря! – выкрикнул поручик. – Приближается турецкая конница, навскидку их полторы сотни. Действуем, как всех учили: чётко, быстро, но без суеты! И помните: сам паша нам нужен живой, за таким языком мы сюда с вами и пришли!

Алексей прилёг под куст и поставил курок штуцера на боевой взвод. Ждём. Лишь бы сипахи раньше времени не заметили засаду! Слишком тут чахлые кустики для укрытия более чем сотни стрелков.

У турок было ужасное утро! На рассвете их поднял рёв сотен глоток этого страшного русского «Ура!». Гренадёры со штыками на ружьях ворвались в деревню и начали колоть всех тех, кто выбегал из домов или выскочил от ночных костров. «Гайда!» – орали казаки-сечевики и рубили их в пехотных порядках саблями. А три десятка казаков даже рубили сипахов с коней. Сопротивляться было бесполезно. Русские выбивали те маленькие островки отважных воинов султана, которые пытались им противостоять. Спасение было лишь в том, чтобы убраться от этого места подальше. Первая сотня, под командой племянника паши Рамзана, приняла на себя удар врага в центре деревни и дала уйти алай-бею Мустафе вместе со знаменем и с ближайшей свитой. Она потеряла половину своих воинов, но благодаря отваге телохранителей и племянника полторы сотни смогли выскочить на дорогу, ведущую к Гуробалам, и теперь им уже ничего не угрожало. Позади от верховых казаков их прикрывали остатки отряда Рамзана, и нужно было поскорее добраться до своих.

«Ничего, знамя алая со мной, казна и важные бумаги – у главного писаря в больших сумах, – думал паша. – Главное – представить бой с русскими не как пораженье, а как успех, и можно будет пополнить новыми людьми свою выбитую тысячу».

Лёшка прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. «Бах!» – приклад ударил в плечо, и знаменосца-байрактара выбила из седла тяжёлая пуля штуцера.

«Бах! Бах! Бах!» – били фузеи и штуцера роты. На землю валились всадники и лошади. Курт выбрал для себя цель: «Вот этот бородатый турок в ярко раскрашенном халате и в белоснежной чалме явно не простой всадник». Он выбрал свободный ход спускового крючка, посылая пулю. Лошадь бородача вздыбилась и завалилась на землю вместе с седоком.

«Бах! Бах! Бах!» – егеря посылали пули вдогон ополовиненному отряду. И ещё десяток всадников, рассыпавшихся по степи, выпал на землю.

– Прекратить стрельбу! Всем перезарядиться! – скомандовал Егоров, вглядываясь вдаль.

Три десятка всадников, что скакали в их направлении от леса, резко развернулись и сквозь кусты устремились в противоположную сторону.

– Похоже, заслон был, – кивнул на них поручик. – Ничего, и тут достаточно их набили, лишь бы только кто надо живой среди них был!

Егеря уже сновали между лежащими. «Бах! Бах!» – раздалось несколько выстрелов.

– Скотинку дострелили, вашбродь, чтобы не мучилась, – доложился Дубков. – Около семи десятков всадников здеся набили, с дюжину из них лежат ранетые. И вот ещё, восемь лошадок положили, все их хозяева туточки. Правда, это, двое вроде как там бездыханные лежат, – и старый унтер отвёл виновато глаза в сторону.

– Не понял! – протянул Егоров, подходя к месту побоища. – Что значит бездыханные, Макарыч? Сказано ж было не стрелять в начальников!

– Ну да-а, – протянул сержант. – Три раза говорено было всем. Однако кто-то одному в цветастом халате фузейную пулю в лоб зарядил. А другой вот сам себе шею сломал, видать, с лошади неудобно громыхнулся.

– Всех раненых вон на ту полянку, быстро осмотрите поклажу. Там ещё где-то знамя было, я самым первым своим выстрелом байрактора уложил, – распорядился поручик.

Через несколько минут беглого допроса дюжины пленных каждый стрелок в роте знал – командир очень, очень злой, и ему лучше на глаза не попадаться! У каждого появилось дело: кто-то убежал в дозор, кто-то перетаскивал на обочину убитых, а у кого-то шёл подсчёт трофеев.

Лёшка стоял темнее тучи у горстки жмущихся друг к другу турок. Весь его план с пленением командира алая сипахов Мустафы-паши накрылся медным тазом. Вот это был бы язык так язык, а чего взять с этих командиров сотен? Что они могут знать о дислокации войск противника в глубине провинции?! И он в очередной раз взглянул на лежащее тело тысячного османского начальника.

– Стрелок хренов! – чертыхнулся ротный. – Знать бы, кто это был, из караулов бы месяц у меня не вылезал! Спрашиваю ещё раз, – обратился он к пленным на турецком. – Есть кто-нибудь здесь выше сотника? Говори! – и он уставился в испуганные глаза невысокого полного турка.

– Господин! Я вообще не командую сотнями, у меня в подчинении всего-то от силы с десяток своих людей было! – запричитал скороговоркой пленный.

Однако одет он был не хуже каждого из здесь стоящих: шёлковый халат, яркий пояс вместо воинского ремня, хорошо выделанные кожаные сапожки с острыми носами. По всему было видно, что непростой это человек был в османском алае.

– Этого отведите во-он к тому кусту, – кивнул Лёшка конвойным. – Я скоро туда к вам сам подойду.

Закончив быстрый допрос с остальными, Егоров подошёл к отведённому в сторону толстячку. Стоящий перед двумя егерями с направленными на него кинжалообразными штыками, этот турок, наверное, уже несколько раз уже попрощался со своей жизнью. Чего ему ещё ждать от тех, кто разгромил их алай и убил сотни его воинов во главе с пашой? А уж про этих русских, зелёных шайтанов, так и вовсе столько страшных историй рассказывали среди тыловой братии. Наверное, пришло время и ему умирать под этим кустом, и пленный свалился прямо под ноги русскому офицеру.

– Не убивайте меня, господин, я ведь даже не воин! Я всю жизнь зарабатывал себе на жизнь чернилами и пером, пока меня не призвали в войско султана!

– Поднимите его, – приказал конвойным поручик и брезгливо поморщился. – Кто ты, как тебя зовут, и кем ты служил в алае у Мустафы-паши? Будешь отвечать искренне – ничего плохого с тобой не случится! – Егоров как можно строже посмотрел на пленного.

– Да, да, я всё понял, господин, – закивал тот головой. – Меня зовут Огюз. Я служил старшим писарем у паши в его тысяче, но совсем недолго. До этого я был писарем в гарнизоне крепости Шумлы, и буквально несколько недель назад меня определили в этот алай, уходящий к Дунаю, а он сам только что недавно прибыл по морю из Египта.

Егоров вслушивался в речь турка и не мог поверить своим ушам. Перед ним стоял настоящий качественный язык, да нет – перед ним стоял целый язычище! Кто, как не писари в гарнизонах центральных крепостей, знал про все части, проходящие к линии противостояния двух армий? Про все их потребности в фураже и в продовольствии, в оружии и в людях, в конях, да хоть в чём! Они были посвящены во все прочие многочисленные сведенья, касающиеся всего того, что только было нужно в войсках! А уж Шумла – это была самая центральная, ключевая крепость, стерегущая дорогу к Стамбулу в самой глубине северной османской Болгарии. Практически ни один отряд турок, идущий на войну с русскими в Валахию, не мог миновать её стороной! Вот это была удача так удача!

Как видно, Огюз истолковал улыбку русского командира по-своему. Всё-таки его будут убивать, вон как кровожадно усмехается, глядя на него, этот самый главный зелёный шайтан! И он опять грохнулся перед ним на колени, громко подвывая.

– Чтобы даже комар не посмел сесть на этого пленного! – Чтобы ни один волосок с него не слетел! – наставлял своего главного ротного интенданта поручик. – Он один целой дивизии турок стоит, ты меня понял, Ёлкин!? Весь свой тыловой десяток под его охрану выставь. Хоть на руках его несите, но глядите, чтобы он живой и невредимый на ту сторону реки переправился. Тебе всё ясно?!

Потапу всё было ясно. Приказ командиром был изложен более чем доходчиво. Видать, очень ценным этот пленный был, коли их благородия так за него волновались. И он, перехватив свой штуцер поудобнее, зверовато посмотрел на проходящую мимо егерскую пару.

– Даже и не вздумайте вот к энтому близко подходить, робята! Идите-ка вы отсель подобру-поздорову!

– Да мы только глянуть, Потап Савельич, что это за важная птица нам попалась, – шмыгнул носом молоденький солдат. – С виду вроде ничего особого, турка как турка, жирнянький такой.

– Иди, иди отсель, «жирнянький», – передразнил его унтер. – Много ты чего понимаешь, поди, в турке! Молодой ещё, без году неделя вон в особых егерях, а всё туда же! Даже вон хвоста ведь себе ещё на картуз не нашили! Коли их благородия сказали, что это очень важный пленный, значится, так оно и есть!

А поручик Егоров в это время принимал вторую приятную за это утро новость. Барабанщик Лёнька нашёл-таки под убитой лошадью знамя алая. Древко его было сломано, всё оно замаралось в крови, но главным в нём было само полотнище. Вот оно, большое, шёлковое, квадратное, с основным красным фоном стяга. Внутри его два прямоугольника фиолетового и чёрного цветов, а на них виднелись какие-то письмена арабской вязи, вышитые серебряной нитью. Читал на арабском Лёшка скверно, считай, что вообще этой письменности не знал, но о чём здесь шла речь, он примерно понимал. Религию и верование своих противников поручик уважал и относился к таким вещам со всей серьёзностью.

– Молодец, Лёнька! – похвалил парня Егоров. – А я уж думал, утащили его с собой сипахи. Сверни-ка ты его аккуратно и держи при себе, будем командованию самолично в руки это трофейное знамя передавать!

Солнце взошло, и по его высоте можно было сказать, что утро было в самом разгаре, а это означало, что кавалерия в Гуробалах поднимется по тревоге. И путь им до этого места будет от силы полчаса, ну, максимум и при хорошем раскладе – минут сорок пять – пятьдесят.

– Хотя сразу они, конечно, в галоп не пойдут, – прикидывал Егоров. – Нужно же им будет покричать хорошенько, поохать, попереживать своим соплеменникам, вырвавшимся живыми от русских. И только потом, вдохновлённые речью высокого начальства, выедут они на войну с неверными.

И всё равно времени у егерей было в обрез!

– Рота! С собой берём только целых пленных, все раненые турки остаются здесь. Трофеями не обременяться, если только пистолями и холодным оружием под себя. Бего-ом марш! Заслоном идёт первый плутонг! Быстрее, быстрее, шевелимся, братцы!

Как бежали сюда егеря буквально час назад, так же в ускоренном темпе неслись они сейчас и в сторону дунайской переправы. В скорости этого движения было сейчас их спасение. Вот-вот можно было уже ждать появления погони за спиной.

Как ни старался Огюз перед русскими, но сил и сноровки бежать в таком темпе у него не было. Он очень пытался спешить, понимая, что в этом сейчас вся его жизнь, но уже ничего не мог с собой поделать. Ноги толстячка заплетались, и наконец писарь свалился на землю в изнеможении. Всё, теперь-то его точно вот тут же прям и заколют!

– Чего встали?! А ну подняли пленного и ножками, ножками быстрей! – прикрикнул на свою команду Потап. – Четверо несут, остальные охраняют, а потом меняются!

Наконец показались и береговые шанцы. Через Дунай сновали казачьи лодки, перевозящие на противоположный берег беженцев из двух селений. Военные поисковые команды ждали своего часа рядом. По валам шанцев слонялись какие-то люди. Возле небольшого орудия стояли впряженные в ременную упряжь около пары десятков здоровяков-гренадёров.

– Раз, раз, раз! Пошла, родимая! – орал капрал, руководящий всей этой командой.

Егоров подбежал к стоящим особняком штаб-офицерам и, выделив в общей группе Ферзена, обратился к нему с докладом:

– Ваше высокоблагородие, особая егерская рота свою задачу выполнила. Нам необходима одна лодка для переправы на наш берег особо ценного пленного. С основным составом мы готовы поступить в ваше дальнейшее распоряжение.

– Молодцы, егеря, – похвалил поручика барон. – Господин Шипилов уже доложился про вашу поддержку в ночном бою по овладению шанцами. Отражу это в своём рапорте. Думаешь, скоро вражеская конница подойдёт?

– Так точно, очень скоро, – выразил своё мнение Алексей. – До Гуробал тут всего ничего, скоро накатит дозор, а потом и основные их силы подлетят.

– Эх, – вздохнул подполковник. – Нам бы ещё часик здесь продержаться. Мирных жителей пришлось выводить, их бы непременно побили османы. Ладно, будет вам лодка. С ней мы переправляем вашего пленного и человек пять из конвоя. Все остальные свободные места будут под раненых, – и обернулся к командиру орловцев. – Алексей Сергеевич, ты с егерями эти шанцы брал, вам их и защищать теперь придётся. Вон поручик утверждает, что скоро уже конницу здесь нужно ждать, а у нас ещё даже мирных на тот берег не успели переправить. Устраивай с егерями оборону!

Через несколько минут Алексей прощался с Гусевым:

– Пакет этот, Сергей, и пленного писаря лично в руки полковника фон Оффенберга передашь! Там рапорт по всему нашему поиску и кое-какие сведенья. Всё остальное он и сам из этого языка вынет. С тобой в конвое будет Лёнька, у него знамя разбитого алая сипахов. Присмотрите за нашими ранеными. Ну да ты и так всё сам знаешь.