Как, известно, Л. С. Выготский вначале понимал знак (в частности, словесный) чисто формалистически, первое время, вовсе игнорируя даже его значение (что неоднократно отмечалось его критиками еще в 30-е и 40-е годы). Это обнаруживается, прежде всего, в его трактовке взаимодействия субъекта с объектом, как оно выступает в поведении, деятельности. Знаковое стимул-средство искусственно вводится в ситуацию и, по его словам, не имеет – само по себе – к ней и к ответной реакции человека никакого отношения. Знак ничего не изменяет в объекте психологической операции…», он не имеет дела непосредственно с объектом, субъект проявляет свою «активность по отношению к себе, а не к объекту» (Подчеркнуто мною – А. Б.) (Выготский, 1960, с. 125).

Человек сам определяет и направляет свое поведение при помощи знаковых средств, направленных, в свою очередь, не вовне, а внутрь, на субъекта, на овладение поведением. Такова «автостимуляция», т. е. создание и употребление субъектом искусственных стимулов-средств и определение с их помощью собственного поведения; отсюда определенная «направленность», детерминированность деятельности.

Как совершенно очевидно, детерминация поведения, «деятельности выступает здесь только со стороны субъекта, идет только от него. Разрушаются единство и взаимодействие субъекта, с объектом: последний либо вообще выпадает, либо в лучшем случае не рассматривается как основа этого единства и взаимодействия. Понимание знака как средства психического развития и, прежде всего, как средства направления психических операций необходимо приводит к отрыву средства от того, средством чего оно является, вообще к полному разрыву между «направляющим» и «направляемым» (как бы ни трактовалось то и другое). И это тем очевиднее, чем большая роль приписывается знакам в психическом развитии, например, роль «производящей причины» высших психических функций (см. дальше).

Аналогичный вывод вытекает из анализа той же проблемы уже непосредственно с точки зрения соотношения социального, культурного и биологического, натурального, т. е. в плане взаимосвязи между «высшими» и «низшими» психическими функциями. Согласно общепризнанному и справедливому мнению, Л. С. Выготскому все же не удалось преодолеть очень и широко распространенный в психологии того времени дуализм социального и биологического (например, Менчинская, 1934). Здесь существенно отметить лишь одно из проявлений такого дуализма, без чего невозможно понять его исследования в области психологии мышления.

Л. С. Выготский исходит из того общего положения, что «высшие» психические функции образуются на основе «низших». И действительно, никак иначе нельзя раскрыть единство и преемственность психического развития. Однако конкретизация в его работах этого общего тезиса вызывает ряд возражений.

Л. С. Выготский, прежде всего, подчеркивает, что именно естественные, натуральные процессы «образуют состав» высших форм человеческого поведения, причем в такой степени, что всякая высшая форма может быть всегда «полностью и без всякого остатка» разложена на составляющие ее естественные элементарные нервно-психические процессы. О преобразовании (см.: Рубинштейн, 1934) низшего, входящего в состав высшего и образующего его «корни», почти ничего специально не говорится. (Такова позиция и некоторых других психологов, например, П. П. Блонского.) Скорее наоборот, отмечается, что первым признаком всякого развития является неизменность «субстрата, лежащего в основе развивающегося явления». По его словам, каждая высшая ступень в развитии не сменяет, а «снимает», т. е. отрицает низшую, но отрицает, не уничтожая ее, а, заключая ее в себе как «снятую» категорию, как свой составной момент (Л. С. Выготский в этой связи напоминает о «двойственности» гегелевского, понятия «снятия»: устранения и вместе с тем сохранения) (например, Выготский, 1931).

В то же время, «высшие», т. е. культурные психические функции, глубоко специфичны, поскольку они возникают и развиваются на основе функционального употребления слова-знака. Благодаря этому появляются новое «сочетание», комбинация, интеграция и организация «низших», натуральных функций, их определенная «направленность».

Итак, с одной стороны, «высшие», культурные, искусственные (как они вначале иногда назывались) функции могут быть полностью сведены к «низшим», естественным, остающимся без существенных изменений в ходе развития. С другой стороны, в тех же высших, искусственных функциях возникают интеграция и «направленность» низших. Высшие, «искусственные акты суть те же естественные, они могут быть без остатка, до самого конца разложены и сведены к этим последним… Искусственной является комбинация (конструкция) и направленность, замещение и использование этих естественных процессов» (Подчеркнуто мною – А. Б.) (Выготский, 1960, с. 225), т. е. натуральных функций. Как же тогда появляется «направленность» психических операций? Откуда она берется? В несколько иной форме вновь выступает все тот же разрыв между «направляющим» и «направляемым». В этой связи надо учесть следующие положения Выготского.

Человек «овладевает» своим поведением, своими психическими процессами и направляет их с помощью культуры, культурных средств-знаков. Овладение собой – это воля, это – осознание своих действий, в результате чего они становятся произвольными, разумными, свободными и т. д. Но овладеть можно только тем, что уже есть, уже существует. Поэтому овладение своим поведением, своими психическими операциями означает овладение именно натуральными, «низшими», естественными функциями. «Овладение психологическим орудием (знаком – А. Б.) и при его посредстве своей собственной естественной психической функцией всякий раз подымает данную функцию на высшую ступень…» (Подчеркнуто мною – А. Б.) (Выготский, 1960, с. 231), т. е. в результате возникает высшая, культурная функция.

Несколько огрубляя, можно сказать, что при таком понимании высшие психические функции – это низшие плюс овладение ими через знак (с помощью воли, использующей культурные средства-знаки). Или иначе: «высшие» функции суть «низшие» плюс их организация (направленность, структура и т. д.). Например, интеллектуальная реакция есть навыки в их системе (организации); а вообще мышление основывается на «вмешательстве» воли в представления, по мнению Г. Геффдинга (мышление – это представления плюс воля). Высшие функции суть низшие в их новом сочетании.

П. И. Зинченко отмечает, что специфическим и самым существенным для характеристики человеческой психики в концепции Л. С. Выготского «было признано овладение психикой натуральной, естественной, биологической через использование вспомогательных психологических средств», т. е. знаков; овладение натуральной психикой и «делает» ее специфически человеческой (Зинченко, 1939, с. 152–153).

Таким образом, культура, культурные средства-знаки и воля человека, посредством них овладевающая поведением, играют решающую роль как фактор «направленности» психических операций. Но «культура ничего не создает, она только использует данное природой, видоизменяет его и ставит на службу человеку», точно так же и «воля нигде не создает…» (подчеркнуто мною – А. Б.) (Выготский, 1960, с. 173).

Значит, при овладении (осознании и т. д.) низшими функциями как будто бы не возникает ничего нового; это развитие тезиса о сведении высшего к низшему. С другой стороны, именно овладение низшими функциями приводит к возникновению нового; «новым является направление» психического процесса, его конструкция, структура и т. д. (Следовательно, новое возникает только извне). (Выготский, 1960)

Это неразрешимое противоречие в несколько иной форме обнаруживает отмеченный выше разрыв между. знаковым средством и тем, средством чего оно является, между «направляющим» и «направляемым», вообще между «высшими», культурными психическими функциями и «низшими», биологическими функциями.

К аналогичному результату приводит не только развитая Л. С. Выготским трактовка соотношения между социальным и биологическим, но также и его понимание взаимосвязи между «социальным и индивидуальным» в психическом развитии.

С одной стороны, Л. С. Выготский, конечно, целиком прав, когда он отвергает формулу Ж. Пиаже: от индивидуального к социализированному (в развитии детского мышления). Эта формула действительно утверждает изначальную «асоциальность» ребенка, вытесняемую потом давлением общественной среды извне. Критика работ Ж. Пиаже с таких позиций имела в то время очень большое значение. Это несомненная заслуга Л. С. Выготского в борьбе с натурализмом в психологии.

Вместе с тем, однако, собственные, позитивные выводы Л. С. Выготского в этой области требуют существенного корректива. В его формуле «от социального к индивидуальному» (см. выше) то и другое также соотнесены еще чисто внешне. Социальное обычно сводится при этом к непосредственно коллективному и первоначально как бы исключает индивидуальное (Выготский, 1960). На самом же деле, индивид (также и в его «становлении) «не менее» социален, чем коллектив. Нет социального «до» или «без» индивидуального. Индивид и коллектив «одинаково» социальны. Только на такой основе можно ставить и решать проблему индивидуального и общественного в сознании, вообще в психике человека. Тогда различие между общественным индивидуальным не выводит последнее за пределы социального (см. § 5).

В конечном счете у Л. С. Выготского всё сводится к одной проблеме: что является «источником» человеческой психики – низшие, натуральные психические функции или социальные отношения? Высшие психические функции – это осознание низших функций или «превращение» социальных взаимоотношений? При отмеченном выше дуализме социального и биологического оба «источника» психического у человека исключают друг друга. К тому же в его концепции оставалась реальной опасность трактовки социального как взаимодействия только сознаний (ребенка и взрослого) – вне материальной практики (см, например: Гальперин, 1959). Поэтому сознание выступает прежде всего как осознание непосредственно низших психических функций или социальных отношений (причем последние сводятся лишь к идеальным). Здесь не учтено должным образом, что осознание переживания – это всегда не замыкание его во внутреннем мире, а соотношение его с внешним предметным миром, с объектом (см.: Рубинштейн, 1935). Во всяком случае, здесь не является исходным положение о том, что взаимодействие субъекта с объектом есть «источник» развития человеческой психики.

Исходные принципы культурно-исторической теории психики, определившие все исследования Л. С. Выготского и в области психологии мышления, в последние годы его жизни (начало 30-х годов) претерпели, как известно, некоторые существенные изменения. Это, однако, не противоречит, а скорее соответствует его мнению о том, что генеральная линия его работ «все время неуклонно развивалась в одном основном, взятом с самого начала направлении» (Выготский, 1934, с. 3).

В ходе развития своей концепции и под влиянием критики современников Л. С. Выготский прежде всего начинает преодолевать чисто формалистическое понимание знака, который, как мы видели, играет, по его мнению, решающую роль в формировании «высших» психических функций. Если первоначально он вообще игнорировал и специально не учитывал значения у знака, то впоследствии он все большее внимание начинает уделять именно смысловой, содержательной стороне знакового средства психического развития. Поскольку значение слова (словесного знака) рассматривается им как понятие, а формирование и функционирование понятий составляют для него человеческое мышление, то становится ясным, что именно исследование последнего (вместе с речью) играет все более важную роль в развитии его концепции. Так проблема мышления и речи становится «узловой проблемой всей психологии человека, непосредственно приводящей исследователя к новой психологической теории сознания» (Выготский, 1934, с. 3). Развитие всей его концепции – прежде всего разработка указанной проблемы.

В развитии основной концепции Л. С. Выготского отчетливо, хотя и несколько условно, можно выделить три последовательных этапа – в зависимости от того, что выступало на передний план в его трактовке основного средства или даже «производящей причины» высших психических функций. В соответствии с тремя стадиями такой эволюции автора средством и причиной психического развития человека признаются (последовательно):

1) знак (без значения);

2) знак и его значение;

3) значение (без знака).

Эта грубая схема в действительности означает, что вначале Л. С. Выготский имел в виду знак вообще, специально и особо не выделяя в большинстве случаев его значения. Затем он начал специально исследовать также и значение знака (прежде всего значение слова как знака). Наконец, он вообще почти совсем перестал даже упоминать о знаках как о причинах психического развития и целиком занялся только изучением значений, отождествляемых с понятиями (последовательно приведены работы, составляющие эти этапы: Выготский, 1930; 1931; 1934).