4

НИИ психического здоровья, столовая

В столовой вкусно пахло свежеприготовленным обедом, но такой аромат не мог ввести в заблуждение психических больных. Это был замечательный парадокс местного пищеблока. На кухне постоянно витал аппетитный запах, но пища всегда была отвратительной. Еды готовили мало, поэтому наряд по столовой заранее накрывал столы и раскладывал её по тарелкам, чтобы пациенты не могли съесть лишнего и не дрались из-за добавки. При этом отходов оставалось так много, что порой казалось, что их объём намного превосходил количество изначально приготовленной пищи.

Дружная компания пришла последней. Столовая уже опустела, но грязная посуда ещё оставалась на столах и продолжала источать аппетитный запах. Тарелки запоздалой троицы оставались нетронутыми и терпеливо ожидали голодных психических больных на краю длинного стола. Бося с грохотом отодвинул некрашеную скамью и сел. Рядом с ним занял место Сергей Ильич. Свистунов расположился напротив.

Приготовившись трапезничать, посетители сняли маски «Кодзару» – маленьких обезьян, однако при виде еды под ними обнаружились другие – «Отафуку», символизирующая счастье и удовлетворённость. Только у Полковника на лице опять оказалась маска «Сёдзё» – большого любителя сакэ.

Подавали перловую кашу, в простонародье также называемую «шрапнелью». Её серые плохо разваренные дробины, рассыпанные на тарелках, вызывали не аппетит, а непреодолимое желание начинить ими охотничьи патроны и, вооружившись, отправится на добычу какой-нибудь другой, более благородной снеди или хотя бы расстрелять больничных поваров.

Алюминиевые кружки были наполнены едва подслащенной жидкостью чайного цвета. Если бы пациенты имели возможность добраться до журнала за контролем пищи дежурным врачом, то с удивлением бы узнали, что содержимое кружек именовалось «цикориевым кофе с добавлением экстракта женьшеня». Несколько ломтей серого хлеба довершали и без того «аппетитный» натюрморт на грязном столе.

Свистунов нахмурился и брезгливо отодвинул тарелку с кашей. Для насыщения оставался только «цикориевый кофе с добавлением экстракта женьшеня». Семён Семёнович откусил от тяжелого ломтя хлеба, который во рту мгновенно превратился в безвкусный кусок пластилина, и принялся жевать. Полусырая масса вязла на зубах, но это был единственный, в настоящий момент, вариант пополнить организм калориями. Глотком подозрительной жидкости чайного цвета Свистунов попытался облегчить свои старания по пережёвыванию, но тщетно.

Только настойчивость и выносливость помогли ему довести кусок хлеба до удобоваримого состояния. Семён с трудом сглотнул, запил жиденьким кофе и поднял глаза на Босю.

Тот уплетал «шрапнель» за обе щеки и глаза его выражали полный восторг.

– Как ты это ешь? – с удивлением спросил Свистунов.

– Ртом, – совершенно искренне ответил Бося и улыбнулся собеседнику маской «Ко-омоты» – невинной красивой девушки.

– Ну да, ну да, – вздохнул Семён и на всякий случай уточнил. – Нравиться?

– Угу, – выдохнул собеседник и несколько дробин, вырвавшись из его рта, просвистели в опасной близости от лица Семёна.

– Тебе эта гадость нравится? – удивился самый мудрый из пациентов психиатрической больницы и на всякий случай прикрылся пустой тарелкой. Как оказалось не зря. Очередная порция «шрапнели» вырвалась из зева Боси и со звоном ударилась о дюралевое дно столового прибора, который очень вовремя послужил оборонительным щитом Семёна Семёновича.

– Неа.

– Как нет? – Свистунов опасливо выглянул из-за своего укрытия, – А что ж тогда ешь?

– Мне жрать нравится, – довольно ответил Бося. На этот раз рот его был уже пуст, и поэтому обошлось без неприятных эксцессов. Семён от страшной догадки даже приподнялся с места и ткнул указательным пальцем себе в язык. Поглотитель «шрапнели» понял жест собеседника правильно и кивнул головой. Свистунов не поверил своим мыслям и уточнил:

– То есть тебе всё равно, что жрать, лишь бы жрать? Сам процесс…

– Угу, – с гордостью ответил Бося, и на этот раз собеседнику вновь пришлось проявить чудеса реакции, чтобы уберечь себя от опасных ранений.

– А любимое блюдо у тебя есть? – допытывался Семён.

– Угу. Лошадь.

– Конина что ли?

– Угу.

– Не, ты понял… – обратился было к Сергею Ильичу Свистунов, но рухнул ошарашенный на скамью. В этот же момент Семён услышал тихое журчание и почувствовал специфический запах. Полковник сидел с затуманенным взглядом, а руки его были опущены под стол.

– Ты что реально больной? – прошипел Свистунов. Несколькими минутами ранее Сергей Ильич, широко расставив ноги, незаметно расстегнул гульфик, вытащил шланг и подставил кружку.

– А? Что? – очнулся Полковник.

– Ты это тут ещё и пить будешь?

– Ну да. Семёныч, ты же знаешь, что в столовой нельзя потреблять, а без спиртика эту гадость жрать невозможно, – резонно заметил Сергей Ильич, затем аккуратно вытащил из-под стола кружку, залпом её опорожнил и приступил к трапезе.

– Так вот ты чего в новые брюки вырядился, – догадался Свистунов и уточнил. – Ты, паскудник, опять в штаны грелку со спиртом запихал?

Полковник не ответил. Ему было некогда, но маска Сёздё на лице баяниста говорила сама за себя. Теперь Сергей Ильич с удовольствием уплетал больничное блюдо, потом ещё разок прервался, чтобы опять наполнить кружку и возобновил питательный процесс. Бося продлил своё любимое действо тем, что съел без разрешения порцию Свистунова и теперь счастливо поглядывал по сторонам.

Семён Семёнович проследил за его взглядом и увидел своего давнего приятеля Костю по прозвищу Крысолов, который сидел на самом дальнем столе в углу почти не заметный в полумраке. Константин был тощ, небрит и лохмат. Маска «Аякаси» – мстительного духа погибшего воина на лице говорила о том, что её носитель был готов к решительным действиям. Штанины выцветших треников были обрезаны и едва доставали ему до колен, а на ногах были надеты стоптанные китайские кроссовки на два размера больше.

Свистунов поднялся и вышел из-за стола. Следом бодро вскочил Бося, а за ним неуверенно поднялся Полковник и опёрся двумя руками о колонну.

– Вы ступайте в палату, я сейчас подтянусь, – обратился к приятелям Семён, не сводя взгляда с Крысолова, и добавил отдельно для Боси, – Ты его не бросай, – указал он пальцем на Сергея Ильича. Бося понятливо кивнул головой и подхватил под руку отяжелевшего Полковника. Вместе они неожиданно шустро двинулись к выходу.

Костя сидел, не замечая ничего и никого вокруг. В руках у него была катушка от спиннинга с намотанной на неё толстой леской, другой конец которой тянулся под стол. Приятель рыбачил, точнее «крысячил». Свистунов крадучись направился к приятелю. Подошёл к нему совсем близко и спрятался за колонной. Очевидно, в охоте на крыс наступал решающий момент.

Семён Семёнович терпеливо ждал, когда этот увлекательный процесс закончится логическим завершением. Он намеревался спросить своего приятеля о незнакомце, которому Свистунов только что объяснял дорогу к кабинету одного из руководителей больницы. Семёну этот гость показался довольно странным. Внешний вид интеллигентного толстяка был несколько старомодным и в то же время зловещим.

Тем временем, под столом раздалось довольно громкое шуршание. Это была потенциальная добыча Крысолова. На другом конце лески странного приспособления был приторочен металлический поводок с рыболовным крючком – тройчаткой, на котором висела приманка – большой шмат варёного сала.

Свистунов не хотел мешать приятелю и терпеливо ждал развязки. Наконец Костя вскочил и резко дёрнул леску. Она напряглась как струна и начала быстро разматываться. Потом остановилась, а в ближнем углу раздался отчаянный писк, похожий на крик раненной чайки. Крысолов потихоньку начал сматывать леску, изредка останавливался, потом опять чуть стравливал и вновь подтягивал к себе добычу. Вновь раздался писк и послышался характерный скрежет когтей по каменному полу.

Борьба продолжалась ещё несколько минут. В конце концов, Крысолов поставил на тормоз катушку, поднял её над головой и спрыгнул вниз. Там за столом он вдруг отчаянно принялся топать ногой по полу, но шлепков слышно не было. Наконец Костя замер, с ногами влез на скамью, поднял вверх катушку, перехватил второй рукой леску и тоже поднял её над головой, демонстрируя Семёну свою добычу.

На крючке болталась, подёргиваясь в предсмертной агонии, огромная крыса. Именно её Константин только что добивал ногами и теперь бездыханное тело болталось на импровизированной удочке, едва касаясь хвостом пола. Крысолов спустился со скамьи, хладнокровно наступил добыче на хвост и выдрал крючок из пасти крысы со всем содержимым. Тельце зверька охотник ухватил за хвост и бережно опустил в мешок.

От такого кровавого зрелища Свистунова затошнило, и у него пропала всякая охота задавать вопросы. Он развернулся и стремительно выскочил из столовой в коридор. Только там Семён немного пришёл в себя и уже спокойно направился к себе в палату. Костя выглянул следом за ним и крикнул вслед: «Эй, дружбан, ты чего хотел то?» Свистунов, не оборачиваясь, только взмахнул рукой и прибавил ходу.

5

Через несколько минут Свистунов уже сидел в холле своего отделения на жестком коленкоровом диванчике возле фикуса. Вечнозеленое растение чудесным образом умудрялось выживать в медицинском учреждении и не только вопреки тому, что за ним плохо ухаживали. Кадка, в которой фикус произрастал, была напичкана таблетками. Каждый больной, считавший себя здоровым (а именно таковые больше всего нуждались в лечении), не желал принимать лекарства и старательно закапывал их в землю. Тем более, что санитаров мало интересовала дальнейшая судьба выданных медикаментов.

Семён Семёнович, несколько раз громко зевнул, затем хлопнул себя по коленям, лениво поднялся и пошёл в палату. Картина, которую он там увидел, была вполне предсказуемой. На кровати Свистунова, животом вниз и свесив голову к полу, спал мертвецки пьяный Полковник. Растянутый баян валялся на полу. Бося сидел на табурете и что-то бубнил себе под нос. Семён не сразу обратил внимание, что одна из четырёх кроватей теперь была заправлена чистым бельём.

Свистунов прислушался к тихому бормотанию Боси. «…Угаси всякую распрю, отъими вся разногласия и соблазны…» – шептал толстяк.

– Эй, мужчина, ты, где такого поднабрался? – толкнул его в бок Свистунов. Семёну показалось, что эти слова молитвы прозвучали, как предсказание, и ему вдруг стало жутко. Бося никак не отреагировал на оклик и продолжал твердить слова молитвы, но уже совсем тихо и неразборчиво.

– Это я только что вслух читал, – услышал вкрадчивый голос у себя за спиной Семён и, вздрогнув, резко оглянулся. Перед ним стоял пожилой бородатый мужчина и спокойно с интересом разглядывал Свистунова.

– Вы новенький? – спросил Семен.

– Здесь – да, – уклончиво ответил мужчина и тут же представился, – Тимофей Иванович, – но руки не подал, а только вежливо слегка поклонился.

Свистунов хотел было задать ему ещё несколько вопросов, но понял, что вновь прибывший не намерен больше общаться, и поэтому переключил своё внимание на Сергея Ильича, который продолжал безмятежно почивать на чужой кровати.

Семён толкнул Полковника. Тот на удивление быстро вскочил на ноги и тут же сел на кровать. Наклонился, пошарил по полу в поисках любимого баяна, затем наклонился и поглядел в пыльную темноту. Только, когда не смог обнаружить свой музыкальный инструмент, понял, что его спальное место находится чуть дальше. Полковник перебрался на своё место и по пути подобрал застонавший баян. Семён всё это время с иронической улыбкой наблюдал за пьяным любителем песен Юрия Антонова. Теперь больных в палате опять стало четверо и один из старожилов, видимо пропал окончательно.

Тимофей Иванович, не обращая внимания на возню и прочие перипетии, достал из прикроватной тумбочки толстую, обёрнутую старой газетой, книгу, положил её на подоконник, придвинул табурет и попытался на него сесть. В этот момент толстяк Бося, проявив неожиданную резвость, в последнюю секунду выбил табурет ногой из-под деда. Тимофей Иванович шлепнулся на пол, тут же поднялся и обернулся, но только лишь для того, чтобы поднять табуретку. Автора откровенной издёвки он даже не удостоил и взглядом.

– Ты оказывается мерзавец, – произнёс Семён и пристально посмотрел в глаза Боси, а тот в ответ лишь осклабился и отвернулся. Обстановку разрядил Сергей Ильич. Взлохмаченный Полковник растянул меха, и баян отозвался звучным стоном, но музыкант этим ограничился.

– Что-то обхода всё ещё нет, – нахмурился Семён и выглянул в коридор. Там тоже было подозрительно тихо. Делегация врачей задерживалась. Свистунов прикрыл дверь и ещё раз по слогам подтвердил:

– Ти-ши-на. Полная.

– Дык, это же здорово! – обмахнул себя тюремной распальцовкой Полковник и открыл тумбочку, – Что, жулик, уже пожрал? – поинтересовался он у таракана Аркадия. Вопрос остался без ответа. На столе незаметно появилась бутылка разведённого спирта и гранёный стакан.

– Дед, пить будешь? – обратился Сергей Ильич к вновь прибывшему больному и таким образом выразил ему своё гостеприимство. Тимофей Иванович в ответ только отрицательно покачал головой, не прерывая чтения. Полковник с хрустом свернул пробку, достал из штанов опорожнённую грелку и вылил туда часть содержимого из бутылки.

Ещё не совсем протрезвевший, Сергей Ильич наполнил стакан до половины и поставил обратно. Затем сделал паузу, но только для того, чтобы ощутить сладость предстоящего действа. Взялся рукой за стакан, но потом решил ещё отложить удовольствие. Снял брюки, аккуратно сложил их, затем повесил на спинку кровати и убрал грелку под подушку. Затем подтянул синие сатиновые трусы, напялил сверху выцветшее трико и старательно заправил в них тельняшку. Полковник постучал костяшками пальцев в стенку тумбочки и громко спросил: «Аркадий, ты пить будешь?» Ответа, разумеется, не последовало, но Сергей Ильич открыл дверцу и выпустил таракана. Тот быстро поднялся на тумбочку и занял место возле корки хлеба, которая должна была послужить единственной закуской для выпивки, но Полковнику для компании и этого было достаточно. Он даже намеревался поделиться спиртом со своим насекомым, но тот пока ограничился скудной закуской, исключив выпивку.

Бося хитрым прищуром посматривал на приготовления соседа.

Из истории болезни

Анамнез жизни

Боссель Алексей Савельевич, 35 лет. Рос в многодетной семье. Мать имела психические расстройства, но на учёте не состояла, у психиатра не наблюдалась. Страдала тяжелыми депрессиями. Отец постоянно отсутствовал в командировках. Рано умер. Больной воспитывался матерью. Пятый ребёнок в семье. Двое умерли в младенчестве. Старший брат повесился. Всего детей было семеро. Младшая сестра скоропостижно умерла от лихорадки в двадцатилетнем возрасте.

Анамнез заболевания.

Наблюдается у психиатра более 15 лет. В детстве обладал гипервозбудимым характером. До пятилетнего возраста имели место безсудорожные припадки, во время которых ребёнок кричал и бился головой об пол. Говорить начал поздно. Холерик. Имеется идиосинкразия на землянику. Проявлял крайнюю жестокость по отношению к животным. Образованность считает проявлением слабости. Уверен в её вреде.

Психическое состояние.

С врачом беседует живо и охотно. Активно жестикулирует. Обычное, преобладающее настроение – напряженная сосредоточенность… Излюбленные жесты и привычные движения – движения правой рукой во время речи вперед и вправо…

Часто напевает детскую песню «Жил был у бабушки серенький козлик». Мышление расплывчатое, отмечается резонёрство. Утверждает, что засыпает плохо – мешает обдумывание. Иногда больному слышаться голоса: Ульянова-Ленина, Маккиавели, Сталина, бога кукурузы Хун Хунахпу. На начальном этапе больной самостоятельно отвлекался от этих «голосов», но впоследствии они практически полностью овладели его мыслями, мешали работать (хотя иногда он был в состоянии делать хорошие доклады и работы). В связи, с чем был вынужден оставить работу. Утверждает, что в прошлой жизни был вождем племени индейцев-киче.

Может запоминать и точно воспроизводить большие тексты любой сложности, что проявляется как бред. Часто выдаёт это за свои мысли и произведения. Критическая оценка больным своего состояния отсутствует.

В отделении держится обособленно, малозаметно, пассивно подчиняется режиму отделения. После выписки планирует стать главой государства.

Неврологический статус.

Нарушено глазодвигательное движение правого глаза. Лицо симметричное. Язык по средней линии.

Обоснование психического статуса

Учитывая то, что у больного имеется мания величия (в прошлой жизни был вождём, намеревается стать главой государства) можно выделить как основной – парафренный синдром. В поведении больного выражены явления аутизма. Галлюцинации и бред порождают сильные аффекты агрессии и гиперактивности, политической и социальной деятельности.

Прогноз

Клинический неблагоприятный, учитывая возраст и длительность заболевания. Социально – психиатрический более благоприятный, так как на фоне проводимого лечения больной при выписке будет в состоянии выполнять посильный труд, а также простую профессиональную деятельность.

Тем временем Сергей Ильич уже закончил приготовления к трапезе, хотя назвать таковой её можно было с большой натяжкой. Первым делом Полковник надел привычную маску Сёдзё, потом долил ещё спирта в стакан и сделал ещё одну попытку не остаться в одиночестве в своём скромном застолье: «Так значит, не будешь?» – обратился он к Тимофею Ивановичу, опять получил отказ и задал тот же вопрос Свистунову. Семён Семёнович даже не удостоил его ответом. Босю Сергей Ильич проигнорировал.

Полковник опрокинул стакан в рот и громко крякнул от удовольствия. Корочка хлеба по-прежнему оставалась в полном распоряжении таракана. Сергей Ильич ядрёно крякнул три раза, он достал баян и принялся беспорядочно нажимать на кнопки, сдвигая и раздвигая мехи. Инструмент отзывался жалобным недовольством, постепенно его возмущение становилось всё более решительным, громким и гармоничным. Наконец музыкант внял стону баяна, в очередной раз сдвинул мехи и снова заорал песню Ю. Антонова: «Зажигает листья – свечи золотистой попой!» Полковник вскочил на ноги и, азартно приплясывая, продолжил:

 
Подарю тебе я вечер,
Самый настоящий.
Чтобы звезды в нем …
 

В этот момент ему внезапно стало плохо, и позывы к рвоте остановили его блестящее выступление. Однако Семён Семенович был готов к такому повороту событий и быстро вытащил из-под кровати специально приготовленное для того случая оцинкованное ведро. Подставил его в хлам пьяному соседу по палате, и тот упал перед ним на колени, опустил туда голову по самые уши и заорал: «У-у-у! У-у-у!!» Развернулся к ведру ухом, приложил палец к губам и прошипел: «Т-с-с-с. Тихо. Я эхо слушаю».

Разозлённый Свистунов пнул под зад трясущегося Полковника и крикнул:

– Ах, ты ж, козёл! Я думал он рыгать будет, а он, видите ли, эхо слушать собрался!

– Неа! Я честно! Случайно… – бессвязно завопил Сергей Ильич, вскочил на ноги и стремительно выбежал из палаты. Ему действительно стало плохо, и надо было успеть в туалет до извержения содержимого из недр желудка. Путь в подвал, где находился санузел, предстоял немалый, гораздо длиннее, чем расстояние от желудка до ротового отверстия.

Полковник бежал быстро, но не успел. Уже перепрыгивая через две ступени по лестнице в подвал, он прижал ладонь к губам, чтобы хоть как-то задержать поток рвущейся наружу жижи. До унитаза он не дотянул, и ближайший угол в санузле вынужден был приютить непереваренную «шрапнель».