Пролог

Из аэропорта – до дома – он добрался уже под вечер.

В сизо-сиреневом небе медленно и надменно плавился задумчивый осенний закат: жёлто-рыжий и ветреный.

На скамейке – возле парадной – сидели всё те же ветхие бабушки.

– Опаньки, Серый вернулся, – удивлённо выдохнула Матрёна Ивановна. – Бродяга неприкаянный и многими позабытый.

– И ждать-то уже перестали, – печально усмехнувшись, дополнила Ульяна Макаровна. – Приехал-таки, милостивец. Орёл ты наш купчинский^[1]…. Наведёшь тут порядок, молодчик белобрысый?

– Наведу, – улыбнувшись, пообещал Сергей. – Здравствуйте, бабушки. Замечательно выглядите. Совсем не изменились…. Так я пойду?

– Иди, родной, иди. Счастливых тебе дорог…

В квартире было очень пыльно и затхло: так всегда бывает, если в помещении долгое время никто не живёт.

– Ну, здравствуй, отчий дом, – поставив чемодан на пол, растроганно поздоровался Сергей, а после этого расчихался: – Ап-п-чхи! Ап-п-п-чхи! Апчхи…. Нет, господа и дамы, так дело решительно не пойдёт…

Он снял с плеч тяжёлый брезентовый рюкзак, пристроил его рядом с чемоданом, захлопнул входную дверь, поменял новые тесные ботинки на разношенные домашние тапочки, обнаруженные в прихожей, определил кожаную куртку на вешалку, прошёл в столовую и, повозившись с полминуты с тугими ручками, распахнул окно.

В комнату тут же ворвался свежий воздух.

– Свежий питерский воздух, – негромко уточнил Сергей. – А ещё октябрьский и вечерний. Прохладный, правда. Температура-то на улице не выше плюс восьми-девяти градусов…. Ох, как приятно пахнет. В том смысле, что Родиной…. Сколько же лет я здесь не был? Получается, что уже почти двенадцать. Прилично, что ни говори…. Ладно, к лирическим отступлениям можно будет потом вернуться, под рюмашку. А сейчас следует делами заняться: темнеет уже за окнами, да и спать хочется с дороги, уболтало слегка в самолёте…

Первым делом, он, вооружившись шваброй, совком, ведром с водой и тряпками, принялся целенаправленно бороться с пылью, накопившейся в квартире за последние десять месяцев, прошедших с момента отъезда родителей в Канаду. Впрочем, работа спорилась: нехитрая мебель располагалась только в его спальне, в прихожей и на кухне, а столовая и родительская комната были пусты.

«Оно и правильно», – активно работая половой тряпкой, мысленно одобрил Сергей. – «При переезде в чужую страну любая копейка лишней не бывает. Молодцы, что реализовали лишний хлам…. Эх, мама-мама. Говорил же я тебе по телефону, мол, и квартиру продавайте. Нет, не согласилась. Мол: – «Она тебе, сыночек, обязательно пригодится. Нагуляешься, рано или поздно, по Белу Свету и вернёшься…». Вот и вернулся, как и было предсказано…. А если папа с мамой продали бы, всё же, «трёшку»? Гулял бы дальше, понятное дело…. Так-с, надо ещё и холодильник помыть. И раковины. Да и унитаз с ванной. Окошко же следует закрыть, пока не продуло…».

После завершения уборки он оттащил чемодан в спальню и наспех распихал одежду по полкам шкафа, а также поместил под матрац на кровати тонкую пластиковую папку с различными (в том числе, с банковскими), документами. Потом перенёс рюкзак из прихожей на кухню и, предварительно расшнуровав его, принялся выкладывать на обеденный стол всякую продовольственную разность: круглую буханку «серого» хлеба деревенской выпечки, несколько хариусов и сигов холодного копчения, жестяные банки с лососёвой икрой и тушёной лосятиной, плашку вялено-копчёной грудинки молодого северного оленя и связку озёрных карасей, засушенных на русской печи. А ещё и две объёмные фляги из нержавейки, заполненные спиртовыми настойками на целебных травах, достал из рюкзачных карманов.

Выложил-достал и, грустно вздохнув, прокомментировал:

– Вот они, прощальные подарки щедрого Крайнего севера. Эх, жизнь моя жестянка…. Ладно, проехали. Ужинать будем…

И он, быстро и сноровисто, приготовил нехитрый ужин: нарезал хлеба и оленятины, очистил копчёного хариуса, достал из буфета и наполнил – из фляги – пузатую хрустальную рюмашку.

Выпил, закусил, повздыхал, полистал альбом со старыми семейными фотографиями, обнаруженный во время недавней уборки, вновь наполнил рюмку.

Но поужинать в тишине и покое не получилось: с улицы донеслась отборная матерная брань, мерзкое хихиканье и отголоски громкого разговора на повышенных тонах.

Сергей подошёл к окну и недовольно пробормотал:

– Тяжела судьба жителей третьего этажа. Тяжела и практически безысходна. Особенно, если в квартире установлены старенькие оконные рамы без всяких там современных стеклопакетов. Слышимость – даже при закрытых окнах – просто обалденная…. Группа гопников оккупировала скамейку под окнами, рядом с уличным фонарём. Человек, наверное, восемь: и молодые, и старые, да и пара девиц – самого разбитного вида – присутствует…. Похоже, что все они здесь надолго обосновались: бутылки с портвейном откупоривают, на газетку, расстеленную на скамье, выкладывают яблоки, плавленые сырки и хлебушек нарезанный, пластиковые стаканчики расставляют. Ну-ну…. И, понятное дело, громко матерятся и безостановочно гогочут. Сволочи безалаберные. «Ментов» на них нет. Так их всех и растак. И гопников, и ленивых стражей порядка…. Ба, знакомые лица. Вернее, одна наглая и прожжённая физиономия: Зяма, засранец первостатейный. Столько лет прошло, а он, мерзавец, всё прежними тропками ползает. Гопник законченный. Чтоб ему пусто было…

Он отпустил ещё пару-тройку заковыристых фраз-пожеланий. А после этого убрал в холодильник продуктовые «излишки» и перебрался, прихватив тарелку с бутербродами, фляжку и рюмку, в спальню, окна которой выходили на другую сторону дома.

Перебрался, плотно прикрыл за собой дверь, завершил, никуда не торопясь, скромный ужин, застелил постель чистым бельём, обнаруженным в шкафу, разделся и, отчаянно зевая, залез под одеяло. А залезая, непроизвольно взглянул в окно.

«Ерунда какая-то», – подумалось. – «На улице идёт самый натуральный снег? Практически метель, завывая, метёт? Чушь несусветная. Быть такого не может…. А, кажется, понял. Это, наверное, я уже сплю. Сплю и вижу сон – о суровом Крайнем севере…. Или, всё же, метель настоящая?».