За пять лет мы подготовим вам достойную замену, многократно превосходящую вас по всем профессиональным и функциональным возможностям. А может, и настоящего Меньшикова вернем на прежнее место, если это будет признано целесообразным. После соответствующей и вдумчивой подготовки, конечно же. Пять лет – очень даже большой срок, за это время можно воспитать настоящего Джеймса Бонда… Но столько ждать мы не можем. Время – очень странная и хрупкая штука. Надо начать данную операцию раньше наших «экспериментаторов» – в современном, сиюминутном понимании… Нельзя обогнать твоего противника в Прошлом, задействовав Будущее, которого, между нами говоря, может и не быть… Теперь по вам лично. Сейчас вам будет сделано предложение – финансовое, главным образом, от которого вы не сможете отказаться…

Откуда-то наползают клубы сиреневого тумана, заслоняя собой странный интерьер…

Новая картинка, помещение уже напоминает собой обычную библиотеку: бесконечные книжные полки, стеллажи, тяжелые темные шторы на окнах…

Координатор, скрестив руки на груди, вещает:

– «Перенос» будет осуществлен только через две с половиной недели. За это время вам придется ознакомиться с некоторыми материалами, – он властно машет рукой в сторону письменного стола, над столешницей которого возвышается целая бумажная гора, состоящая из толстых и тонких книг – в основном антикварного вида, современных скоросшивателей и кожаных старинных папок.

– Ничего себе! – расстраивается Егор. – Да мне этого и за полгода не прочесть!

– И за отведенное время справитесь! – строго заверяет его собеседник и пропадает – в низком розово-фиолетовом облаке…

До нужного времени остается одна минута. Егор, одетый только в узкие льняные штаны-ноговицы – по моде конца семнадцатого века, сидит на старинном музейном табурете – посередине маленькой квадратной комнаты, скупо освещенной двумя желтыми электрическими лампами, которые регулярно мигают через каждые три секунды. За его спиной стоит кто-то невидимый – со шприцом наготове.

– Семь, шесть, пять, четыре… – неторопливо отсчитывает хриплый голос, свет окончательно гаснет, полная чернота заполняет собой все. – Четыре, три, два, один. Все – пора!

Нестерпимо острая боль в темечке, абсолютная тишина, только фиолетовый туман клубится вокруг…

Снова перед глазами возникает строгое лицо Координатора.

– А вы, любезный, неплохо прижились в Петровской эпохе за прошедшие одиннадцать лет!^[5] Женились – сугубо по любви, дети-близнецы – мальчик и девочка… Разбогатели, обросли друзьями, врагами, званиями и титулами. Да, даже завидую вам немного! Службу охранную наладили – первоклассную! Царя многократно спасали от лютой и верной смерти… Азовская кампания прошла – без единого сучка и задоринки! Фосфорные спички «изобрели»… А эта ваша шутка – с пэрским титулом? Да, слов нет, превосходно… А вот теперь – Северная война притаилась у самого порога! Справитесь? Ой ли? Осторожней будьте! Вот вам, любезный друг, мой скромный совет: не расслабляйтесь, мон шер, никогда! Будьте – бдительны… Ну а то, что вас через пять оговоренных лет не вернули назад, уж извините… Так получилось! Обычные технические трудности, так сказать, не более. Как принято говорить в современном мире: ничего личного…

Егор проснулся, жадно огляделся вокруг: все так же ярко светило солнце, только еще раздумывая двинуться к неровной линии горизонта, над стругами – высоко в безоблачном небе – пролетали громадные косяки гусей (или – лебедей?), гогоча прощально, загадочно и тоскливо…

– Да, все так и было, черт меня побери! И через пять лет, когда истек срок контракта, никто меня так и не вернул – в двадцать первый век. Действительно, наверное, произошла досадная техническая накладка…

Он сладко зевнул и вновь опустил голову на руки, сложенные на коленях, погружаясь в омут очередного сна…

Второй сон был уже явно из Настоящего.

Мрачное, плохо освещенное прямоугольное помещение, в меру заставленное грубой старинной мебелью темного дерева, бархатные лилово-фиолетовые шторы на невидимых окнах. Душно, явственно пахнет затхлостью и вечным забвением…

В комнате появляются неуклюжие серые фигуры, одетые в мешковатые балахоны, лица вошедших людей (существ?) скрыты высокими, остроконечными капюшонами.

«Они же – совсем не отбрасывают теней! – шустрой мышкой пробежала в голове испуганная мысль, за ней пришла вторая, немного странная: – Может, они и есть – только Тени? Злые Тени, добрые Тени, нейтрально-равнодушные?»

Неуклюжие серые фигуры, не толкаясь и не суетясь, рассаживаются на массивные черные табуреты, стоящие вокруг такого же приземистого и черного стола. В старинное кресло бордовой кожи, расположенное в торце стола – у самой стены, величественно опускается самая высокая серая Тень.

– Поговорим, братья! – величественно предлагает Главный. – Как вы думаете, может, нам все же стоит сменить тактику нашей священной борьбы? Если не получается убить Петра Романова, не правильней ли будет – плотно заняться его родственниками, друзьями, верными соратниками и сподвижниками? Ведь с мерзким Францем Лефортом получилось у нас совсем даже и неплохо…

– Высокородный мой господин, я полностью поддерживаю ваше мудрое предложение! – льстивым фальцетом заявляет слегка горбатая низенькая Тень, сидящая по правую руку от Главного. – Необходимо их всех – взять в оборот: сжечь, отравить, застрелить, запытать… В очередь первую – этого наглого и безродного Алексашку Меньшикова и его жену-раскрасавицу, деток их…

– А еще Бровкина Алешку – самозваного маркиза де Бровки, и Волкова Василия! – подсказывает кто-то слева, густым басом.

– Царевича Алексея! – следует очередная подсказка.

– Царевну Наталью!

– Федора Ромодановского, князя-кесаря!

– Брюса Яшку, алхимика богопротивного…

– С Яковом-то – мы разберемся по-другому! – гадостно усмехается Главный…

Окончательно его разбудил громкий и нетерпеливый голос:

– Алексашка, мать твою! Кончай дрыхнуть, исчадие ада! Сюда, мерзавец, иди: о будущем думать будем, планировать все – с немалым усердием…

Егор усиленно потряс головой, неуверенно встал на ноги, осторожно, боясь выпасть, перегнулся через низкий борт струга, щедро поплескал на лицо прохладной речной воды, наскоро обтерся рукавом камзола, оглянулся.

Петр аккуратно и тщательно разложил на наспех сколоченном дощатом столе-стеллаже различные карты и планы, властно поманил его к себе:

– Ну, Алексашка, то бишь – Александр Данилович, давай разрабатывать план будущей войны… Как же обозвать-то ее?

– Предлагаю Северной войной назвать это мероприятие! – не раздумывая ни минуты, предложил Егор. – А что такого? – недовольно обернулся на захихикавшего Автонома Головина. – Хорошее, на мой взгляд, название, благородное.

– На раз возьмем шведа! – нагло и бездумно заявил Головин. – Мы их…

Егор, неторопливо подойдя к самодельному столу, даже замахнулся на Автонома:

– Ты, бездельник, думай, о чем говоришь! Зачем нам всякие позорные конфузии? А? Тут дельный план нужен сразу лет на десять—двенадцать. Первый этап – на лет пять-шесть… Чтобы – стопой железной – встать на Балтийском побережье!

– Молодец, Алексашка! – горячо поддержал его царь. – Жги! Языками трепать – все большие мастера. А вот простой разумности – и за целый год не дождешься от них…

– Тихой сапой строим просторные склады, хорошие дороги… По весне штурмуем шведскую крепость Ниеншанц, забираем, тщательно укрепляем, часть пушек переносим на Заячий остров, – старательно объяснял Егор. – Потом ждем до осени: крепость Нотебург без поддержки продовольственной и сама сдастся. На очереди – Иван-город, Нарва, Мариенбург, Рига, Ревель… Да и Курляндию надо забирать – под русскую руку! Главное, без спешки, шаг за шагом…

– Действительно, а чего нам торопиться? – покладисто соглашался Петр. – Годом раньше, годом позже… Спешка, она хороша – только когда блох ловишь или там – клопов давишь настенных.

Когда до Воронежа (реки, а следовательно и города) оставалось всего ничего – полдня пути, навстречу стругам попалась новехонькая бокастая каторга под светло-бежевым косым парусом, на носу которой стоял взволнованно машущий рукой Василий Волков – бессменный Егоров заместитель по делам охранным.

– Табань! – уверенно и громко скомандовал Егор гребцам, понимая, что случилось что-то явно неординарное и плохое, раз Василий, которому велено было безотлучно надзирать за царевичем Алексеем, покинул Москву.

Суда поравнялись.

– Докладывай! – велел Егор.

– Генерал Лефорт – скончался! – объявил Волков.

– От простуды?

– Никак нет! Застрелили! Из груди достали три пули.^[6] Все – шведские…

– Что?! – взревел Петр. – Мать его! Дьяка ко мне – с бумагой, перьями и чернилами! Чердынцев? Указ пиши! Война! С весны – начинаем решительный штурм Нарвы! Молчать всем! С весны, я сказал…

– Мин херц! – выждав несколько минут, вкрадчиво обратился к царю Егор. – А кто, собственно, сказал, что пули – именно шведские? На них что, написано про это? Как бы дел не наворотить горячих да поспешных…

– Волков, живо ко мне! – распорядился Петр. – Василий, ну-ка, поведай нам – что там с этими пулями? Какой умник определил их настоящее место рождения?

Может, дурь обычная? Или, того хуже, заумное предательство? Так кто же у нас так соскучился по дыбе и плахе?

– Саксонский посол Кенигсек, государь, поведал о происхождении пуль! – сильно побледнев, доложил Волков. – Он как раз приехал с визитом к генералу Лефорту, не зная еще, что преставился уже герр Франц. Осмотрел внимательно Кенигсек пули, что доктор Карл Жабо вынул из груди покойного, и говорит, мол: «В Швеции есть небольшой город, который прозывается Керуна. А рядом с ним имеется большая и высокая гора из разных рудных металлов. Вот шведы из тех руд и льют свои пули. Они получаются очень приметными – более светлыми, чем немецкие или бельгийские, к примеру». Мы пули, которые доктор извлек у генерала из мертвой груди, сравнили с нашими обычными, пистолетными. Все точно, государь: грудные – гораздо светлее обычных! Тогда князь-кесарь Ромодановский мне и велел строго, мол: «Доложи Петру Алексеевичу, что именно шведскими пулями застрелили славного генерала Лефорта!» Я и доложил…

– Мин херц, давай не будем торопиться! – неуверенно предложил Егор. – Вернемся на Москву, перепроверим все…

– Молчи, гнида трусливая! – ласково попросил царь и от души заехал Егору в ухо, после чего пристально всмотрелся в правый (по ходу течения) речной берег: – Что там за палаточный лагерь? Временная стоянка драгунского полка? Немедленно пристаем! Сейчас я шведскому Карлу письмо напишу – об объявлении войны…

«История – дама очень упрямая! Не хочет она изменяться, сопротивляется – изо всех своих сил! – известил, мерзко ухмыляясь, нетактичный внутренний голос. – Столько ты, братец, положил усилий, чтобы отсрочить на год-другой начало Северной войны? А ничего и не получилось! Ну, что скажешь в ответ?» – А что тут можно сказать? – растерянно пробормотал себе под нос Егор. – Похоже, что и в этот раз История победила. Теперь вот – воевать придется, однако… Хотя иногда и нам удается потеснить тетушку Историю с позиций ею занимаемых!^[7] Тот же царевич Алексей, к примеру. Вовремя отняли мальца от попов и родственников жадных, воспитанием занялись – совместными усилиями, теперь вот отличный мальчишка растет: умный, любознательный, добрый. И на своего отца неординарного влияет насквозь положительно. Помягчел за последние два года Петр Алексеевич сердцем своим, человечнее стал, даже человеколюбивее – не побоюсь этого красивого слова… А та же Служба сестер милосердных, которую организовала Санька моя – на века раньше отведенного на то срока? Это что, мало? Так что и мы свои щи хлебаем не лаптем рваным, заплесневелым…