– Ааа. Я поняла. Вы тоже псих, да? Только чуть психованнее, чем я.

Ситуация наконец-то нашла своё место в картине мира. Облегчение и разочарование – чего в этом факте больше?

– Совершенно верно. Я тоже псих.

«Он даже не пытается скрыть. Что ж, хвалю.»

– А про меня откуда узнали?

– Обман, подлог, незаконное проникновение…

– Эээ…

– Шучу. Мы наблюдаемся у одного психиатра и мне, скажем так, удалось однажды заглянуть в его записи. Потом навёл справки, чуточку подождал – и вот мы встретились.

– И что вас там привлекло? В записях этих. Учтите, я…

– Ты.

– Что – ты?.. – сбилась с мысли Марья.

– Обращайся ко мне на «ты». Вежливая форма – для менеджеров и рекламных агентов.

– Нууу… Не каждый день незнакомый шизофреник подсаживается ко мне в кафе, сообщает, что следил за мной и вот так сразу…

– Я не шизофреник.

– Все вы так говорите.

– Ты здорова.

– Речь-то не обо мне…

Разговор снова начал приобретать тревожный оттенок. Сумасшедший явно вёл, и это чуть-чуть пугало. Самую малость. Марье очень не нравилось отбиваться.

– Ты здорова. Потому что я вижу практически то же самое. Одни и те же симптомы. Пока я не узнал о тебе, тоже полагал, что болен. Но когда прочитал…

Он в молчании допил свой чай, заказал ещё, потом продолжил – ровным голосом, словно говорил о покупке сосисок и стирального порошка.

– Какое-то время назад я перестал убегать. Перестал принимать таблетки. Перестал отмахиваться от галлюцинаций. Перестал считать себя больным.

– Звучит как исповедь саморазрушения. Помогло?

– Нет, кончено. Приступов больше нет, потому что теперь я вижу эту дрянь непрерывно.

Марья содрогнулась при мысли о такой перспективе.

– Ну и зачем тогда?..

– Чтобы понять. Если моя личность в порядке – а наш общий знакомый, Игорь Вячеславович, утверждает, что это так, но болезненное состояние налицо – значит, что-то не в порядке. Но не со мной. Как ты думаешь, насколько вероятно совпадение, при котором два незнакомых человека страдают одинаковым расстройством и видят идентичные галлюцинации?

– Одна культура, похожая среда, вот и…

– Не «похожие» галлюцинации, рысенька. Идентичные.

– Как ты меня назвал?!

– Рысенька? – он, казалось, и не заметил Марьиного возмущения. – Это из-за причёски и цвета волос.

– А вилкой в глаз? – ядовито осведомилась она.

– Не надо. Это больно.

– Тогда за языком следи!

– Хорошо.

Он замолчал, гляди прямо перед собой.

– Ну и? Ты закончил исповедь?

– А? – встрепенулся незнакомец. – Я думал о том, как не сказать лишнего. Психиатрические проблемы несколько сокращают круг друзей, знаешь ли. Теряются навыки общения.

– Знаю, представь себе. Что там про галлюцинации?

– Лестницы, сады, башни… Порой описания совпадали вплоть до мелких деталей. Порой – отличались. Либо мы черпали вдохновение в одних и тех же источниках, либо – и впрямь видели одно и то же.

– И ты выбрал самый сказочный вариант.

– Почему нет? Я научился… приближаться к этим вещам.

– Стал сильнее сходить с ума, ты хотел сказать.

– Что-то вроде. И меня не отпускает мысль, что туда можно попасть.

– Запросто. Ты ещё веществами закинься – и попадёшь. С гарантией. Может даже, насовсем.

На равнодушном лице расплылась улыбка. Кривоватая, если не сказать – хищная.

– Насовсем меня не устраивает. Вполне хватит какого-то времени.

– И зачем?

Марья порядком утомилась, но заканчивать разговор не спешила: в конце концов, хоть какое-то развлечение.

– Я ведь уже упоминал. Решить проблему радикально – уничтожив её источник.

– Чувак! Если бы ты попал в Нарнию, ты бы сделал из тамошнего льва чучело?!

– Именно!

– Тьфу!

– Тебе жалко льва?..

– Терпеть не могу Льюиса с его христианскими закидонами. Но я, в отличие от тебя, ещё не слетела с катушек полностью.

– Разве? Когда ты видишь гниющий труп, у тебя есть три пути: убрать его, уйти – или выколоть себе глаза, чтобы не видеть. Заодно заткнуть нос. Уйти ты пыталась – не получилось. Выкалывать глаза ты тоже пыталась, верно?

– Ты и это прочёл?

– Вряд ли меня лечили по-другому. И по доброй воле я те лекарства принимать больше не буду. Остаётся третий путь, не находишь?

– Это безумие.

– Да. Но кто мешает попробовать?

– Здравый смысл. И зачем для этого нужна я? Лезь в волосатый шкаф или куда там ещё, может, завтра помашешь мне ручкой из разноцветного сада.

– Я бы так и сделал, но есть нюанс.

– Всегда есть нюанс.

– Ты – мой ключик.

– Нарываешься на вилку?

– Я – такой же, как ты. Просто стучусь об эту стену лбом куда дольше. Хожу, ломлюсь в открытые двери – а они пропускают меня насквозь вместо того, чтобы впустить в себя. Представляешь? Вижу, но потрогать нельзя… Как в дурацком сне – в детстве мне снились такие. Чудесные игрушки, исчезающие поутру.

Теперь он в самом деле походил на безумца. Глаза сверкали, руки… нет, руки не тряслись. Они продолжали аккуратно, как механизмы, орудовать ложечкой и подносить чашку к губам. Разительный контраст между взглядом, словами и языком тела.

– Я, вообще-то, наоборот. Цепляюсь всеми лапками, чтобы не ухнуть в эту дыру.

– Не рухнешь. Мы – две половинки ключа: я знаю – как, ты знаешь – где. Вдвоём мы сумеем туда вломиться.

Он какое-то время продолжал буравить Марью взглядом, потом расслабился, откинулся на спинку стула и стал нормальным.

«Обычный парень, и не скажешь, что шизофреник. А то и вовсе маньяк.»

– Я давил на тебя, как только мог. Думаю, пора заканчивать.

– Наконец-то!

Марья фыркнула, маскируя лёгкое разочарование.

«Посмотрим, спросит ли он телефон. Последнее испытание, так сказать.»

Незнакомец не стал спрашивать телефон. Он положил на стол купюру, рядом с ней – клочок бумаги, встал, и, не прощаясь, вышел.

Марья сграбастала бумажку. На ней, грубым и стремительным почерком, был написан номер мобильного. Чуть ниже стояла приписка: «Медиатор». Ещё ниже, совсем мелкими буквами, значилось: «Звони, когда станет хуже».

– Вот идиот.

Официантка проводила девушку взглядом, полным житейской мудрости.

***

Марья открыла глаза. С потолка на неё смотрел огромный белесый глаз. Он был совершенно реален: чёрный провал зрачка, водянистая радужка, ниточки кровеносных сосудов и влажный блеск. Только размер – как у широкоэкранного телевизора.

Некоторое время она моргала, надеясь, что глаз исчезнет, но тот оставался на месте, всё так же внимательно пялясь вниз. Тогда Марья заплакала – горячо и горько, до подбородка натянув одеяло. От жалости к себе, от страха, от чувства дикой несправедливости. От того, что сходит с ума. От того, что рано или поздно придётся делать инъекции, и они превратят её в тупой овощ. Слёзы, прорвав плотину самоконтроля, текли нескончаемым потоком, скатывались по щекам на подушку и размывали взгляд. Она потёрла лицо краем одеяла, боясь потерять страшный глаз из виду, но тот, будто удовлетворённый мучениями жертвы, исчез.

Прогноз давешнего шизофреника сбывался с пугающей скоростью. Прошло всего несколько дней, но как за это время изменилась привычная жизнь! Видения теперь вторгались в поле зрения не от случая к случаю, а настырно и регулярно – дошло до того, что Марья стала избегать взглядов по сторонам, где почти наверняка можно было заметить не принадлежащие реальному миру вещи. И что хуже всего – большая часть этих вещей имела постоянное местоположение в пространстве. Башня, сложенная из гладких серых камней, увитая, как плющом, сразу несколькими лестницами без перил, обосновалась возле ближайшего книжного магазина. Видно её было не всегда, но уж если башня возникала – то на том самом месте. Марья пыталась пройти сквозь неё, но чем ближе подходила, тем прозрачней становилась иллюзия, пока не растворялась совсем. Однако стоило отойти дальше – и вот она, целая, до жути реальная, заслоняющая многоэтажку позади себя. Впрочем, совсем, на сто процентов настоящей, башня тоже не выглядела: она не отбрасывала тени, а пятна света на её поверхности не соответствовали положению солнца в небе.

«Словно объект из виртуальной реальности, спроецированный мне в глаза.»

На клумбе, за которой ухаживали бабушки из Марьиного дома, обосновался мрачный металлический сад. Вид бабушек, ковыряющихся в земле среди гнутых, разветвляющихся, ржавых и блестящих металлических стержней, прутьев и шипов, отдавал комическим ужасом. Привычка выглядывать в окно очень быстро сошла на нет – вслед за привычкой крутить головой.

«Скоро меня собъёт машина и всё закончится.»

Суицидальные мысли уже не пугали так сильно, как прежде. До осознанного ухода из жизни оставалось ещё далеко, но Марья отчётливо видела, как меняется внутри неё отношение к данному способу решения всех проблем. Медленно, со скрипом, против воли – и всё-таки меняется. Ежедневная пытка врастающими в реальность галлюцинациями подтачивала нерушимое когда-то табу.

Она не шла к психиатру, отсрочивала этот момент, как отсрочивает ребёнок момент наказания, скрывая шалость, непременно всплывущую чуть позднее. Понимала это, и всё равно не шла. Коллеги по работе пришли к консенсусу, постановив, что у Марьюшки «проблемы на личном фронте». Поначалу к ней приставали с расспросами, потом – отстали, раз за разом натыкаясь на утомлённый взгляд и отказ продолжать беседу. Замкнутость окончательно отделила её от коллектива, с которым и прежде не просматривалось тесных отношений. Марья осталась совсем одна.

По истечению следующей недели апатия и жалость к себе окончательно вытеснили страх. Жить, как ни в чём ни бывало, сил не осталось. Сил что-то изменить – никогда и не было. Она накрылась с головой одеялом, наслаждаясь маленьким уютным мирком – временем, когда никуда не надо идти, не нужно видеть навязанных больным мозгом видений, когда можно не притворяться и даже плакать – хотя слёзы успели высохнуть и больше не шли.

Под одеялом, отчётливо видимая в проникающем внутрь свете, ползла чёрная многоножка. Марья сдавленно захихикала. Тварь проползала сквозь складки простыни, постепенно погружаясь в кровать.

«Призрак многоножки в постели. Что дальше? Упырь в туалете? Червяк в тарелке?»

Постель перестала казаться уютной. Пришлось встать, натянуть футболку и заняться утренними ритуалами. Видения, выполнив одним им известную норму, исчезли, позволив спокойно принять душ и позавтракать. Впереди был длинный субботний день – желанный когда-то, теперь он стал совершенно бесполезным отрезком времени. Гадая, чем бы заняться, Марья в очередной раз бросила взгляд на лежащую возле телефона бумажку – записку-предложение от давешнего маньяка из кафе.

«Позвонить? А что: инвалиды же образуют пары. Почему бы больной девушке не встретиться с больным парнем? Других-то у меня нет.»

Звонить не хотелось сразу по трём причинам. Во-первых, Марья не любила признавать чужую правоту, а тут, как ни крути, придётся хоть временно, но поддаться безумной аргументации. Во-вторых, это означало признание собственного отчаяния. В-третьих, незнакомец в самом деле мог оказаться маньяком-расчленителем или реальным шизофреником, убедившим себя, что они видят одно и то же. В последнее верилось особенно охотно.

Решительно протянув руку, она взяла телефон и набрала коротенький текст.

«Как угадать, что галлюцинация нереальна?»

Помедлила немного и ввела телефонный номер. Ещё помедлила – и с решимостью, которой хватило бы на прыжок с вышки в бассейн, ткнула в кнопку отправки. Потом отложила телефон, словно он мог в любой момент укусить, и попыталась заняться домашними делами. В глубине души Марья уже сожалела о содеянном и надеялась, что никто не ответит.

Увы, трель входящего сообщения раздалась через минуту.

«Может, это реклама.»

Самообман не сработал – сообщение пришло с того же самого номера.

«Они освещены другими источниками света. Ни с чем не спутать.»

Сердце упало. Это свойство она не упоминала в разговорах с Игорем Вячеславовичем, она и заметила его не так уж давно – когда видения стали особенно стабильны и постоянны. Желая отвратить неизбежное, Марья настрочила другой вопрос:

«Кто без спросу пялится на меня?»

Ответ последовал столь же быстро.

«Большие глаза. Иногда больше метра. Чаще всего они располагаются на потолке и на стенах.»

Пути к отступлению оказались полностью перерезаны.

«Твоя взяла. Где встречаемся?»

«Там же. В 12.»

После сообщения стоял улыбающийся смайлик. Марья отправила в ответ злобную рожу, потом решила, что это не самый точный ответ, и послала скупое «да».

– И что же мне надеть на свидание? – озадаченно спросила она пустоту квартиры. Пустота ответила вспухшим на стене глазом. Марья показала ему язык.

***

– Полезем в нору?