Цитаты из книги «Люди в голом»

А читатель, он ведь как следователь или даже как женщина, что, впрочем, одно и то же.

Его дед по линии отца, ну тот, который водил дружбу с моим дедом, был из дворян. Из кающихся дворян. Из тех, которые жили в больших усадьбах, дер жали армию слуг и всем сердцем сочувствовали угнетенному русскому народу.

Освальд Шпенглер в “Закате Европы”

Ведь это только за границей писателями становятся тогда, когда уже перестают в этой жизни чему бы то ни было удивляться. У нас в России все наоборот. Человек превращается в писателя тогда, когда только начинает чему-нибудь удивляться.

ничего удивительного: люди не могут жить

(Между прочим, миф о Горгоне-медузе учит нас, что нельзя безнаказанно вглядываться во всякое безобразие.)

Карикатура в книжке – вещь вполне приемлемая. Но когда природа пробует себя в этом жанре, тут уж не до смеха.

Одному нельзя никак. Надо, чтоб у тебя всегда кто-то был. Не обязательно человек. Достаточно какой-нибудь вещи. Но только, чтобы ее нельзя было куда-нибудь приспособить. Человек тебе совершенно ни к чему. Он говорит много, руками тебя как-то трогает. Вещь в этом смысле гораздо спокойнее. Лежит себе и лежит. Есть не просит.

– И, тем не менее, ты ее так назвал, – упрямо твердила Люся в ответ на мое недоумение. – Ты сказал, что она похожа на обоссанного коня, когда бывает в трезвом виде, а когда накурится и разденется, то на обосранного. “Кошмар! – думаю. – Как же мне теперь Жене Бебякиной в глаза смотреть?”

– Наверное, так же и в колхозе. Сидят на унитазах целыми днями летом. Не все, конечно. А только специальные люди. Жирные. Вроде нашей Степановны. Сидят и какают. Только воду не спускают. Потом у каждого собирается целая коробка. Они ее вываливают в общую кучу, и на самосвал…