Цитаты из книги «Хаос и симметрия. От Уайльда до наших дней»

Именно ощущения, их нюансы, их появление, становление, угасание, перетекание в другие ощущения становятся для Вулф главной материей текста. Цельный характер, о котором толковал Беннетт, для Вулф – фантом, фальшивка, статичная, нереалистичная схема. У Вулф нет цельных характеров, а есть, как сказал Жиль Делёз, правда, по поводу Гарди, “пакеты интенсивных впечатлений”. Человек не статичен, он весь – становление, даже если сам того не осознает, он – другой в каждую следующую минуту, и мир всякий раз становится другим перед его глазами.

В мире Вулф человеческая личность подобна жизни, но лишь та личность, которая выходит из-под диктата рассудка, его расчетливых схем и заключений. В своем дневнике Вулф часто задается вопросом, насущным для всего европейского модернизма: кто есть я? Я – это тот, кто совершает определенные поступки? Тот, кто в нужный момент произносит нужные слова? Или я – это кто-то другой? По-видимому, я – тот, кто чувствует и принимает свою изменчивость, свое физическое тело, тот, кто в состоянии жить своими непосредственными ощущениями.

“Сюжет ядовит”, – заметил десятилетием раньше американец Шервуд Андерсон, и Вулф вполне могла бы подписаться под этими словами. Для нее сюжет – это схема, наносящая увечье сложной, многообразной, непрерывной жизни. Схема, которая пытается обеднить жизнь, сделать ее однонаправленной, подчиненной причинно-следственным связям и внешнему времени, измеряемому наручными и башенными часами. Более того, сюжет для Вулф – проявление преступного свойства человеческого мышления, преимущественно европейского, желающего делить вещи на главные и второстепенные. Сюжет подыгрывает читателю, который мыслит именно так: есть главное (то, что в сюжете, – события, сцены, диалоги) и есть второстепенное (ощущения, описания и прочая мишура). Вулф понимает жизнь не как перечень событий, а как бесконечный, неостановимый поток настоящего, вбирающий в себя прошлое и раскрывающийся в будущее. Жизнь не делится на отрезки событий, на минуты, часы, а течет рекой непрерывных метаморфоз, где одна сущность незаметно переходит в другую. Поток жизни разрастается на многочисленные рукава и движется неритмично, то замирая, то ускоряясь, то норовя отхлынуть вспять.

коллективный опыт может быть интересен, не только в диалогах, а в случайных ситуациях единения людей по ту сторону слов, мыслей и даже чувств. Об одной такой ситуации мы поговорим чуть позже, а сейчас заметим, что Вулф жертвует внешним диалогом, внешней коллизией ради того, чтобы раскрыть “внутреннего человека”, то есть героя психологического. Видимо, в ее понимании возможно либо одно, либо другое – либо внешняя жизнь, либо внутренняя. Русские писатели, такие как Толстой, у которого Вирджиния Вулф училась, умели находить здесь баланс, гармонизировать обе стороны жизни. Вулф, как мы видим, искать компромисс отказывается. Восхищаясь Толстым, она идет дальше, изображая скорее непроизнесенное, нежели произнесенное, скорее задуманное и несделанное, нежели сделанное, нереализованные импульсы, из которых как раз и состоит человек.

Жизнь не наука и не игра. В ней нет правил, в ней мало веселья, зато всегда наготове парадокс.