«Наблюдать, как с каждым новым оборотом рукоятки тисков изящная маленькая ступня, зажатая меж их стальных губок, превращается в бесформенное плоское месиво, было бы занятно. Если б не поистине дикие вопли моей подопечной. Похоже, у неё уникальный голос. И именно он вызывает дурацкий резонанс в моём огромном каменном подвале, больно бьющий по ушам чёртовым эхом. Вот же достала, зар-раза…

А поскольку разнообразием она меня больше не баловала – то есть, не проклинала и не обзывала, а просто орала как резанная, монотонно-писклявым, похожим на визг кастрируемой свиньи, голосом, мне эти раздражающие, чередующиеся с краткими моментами судорожного всхлипывания, когда она набирала в грудь новую порцию воздуха, паузами, пронзительные выкрики, быстро наскучили.

Заткнул ей пасть кляпом, да закрепил полоской ткани. Ну вот: порядок! Теперь только головой мотает, мычит, да рычит. Ну и ещё смотрит. А уж как смотрит!..

Куда там любой змее.

Ладно, похоже, кости правой ступни полностью раздроблены и напоминают теперь, скорее, обломочки щебня. Мелкие такие обломочки: губки тисков сошлись до расстояния в полдюйма. И дальше не позволяет продвинуться даже удлиняющая рычаг труба. Стало быть – переходим к левой ножке. Но перед этим…

Подошёл я к жаровне. Вынул оттуда особенно хорошо разгоревшуюся головню. Показал ей: вот, голубушка, полюбуйся!

После чего спокойно и аккуратно подложил пылающее смолистое поленце на решётку под её сиденьем.

А сиденье, на котором она сейчас сидит (Простите уж за тавтологию!) тем, чем положено сидеть, сделано из тонкого медного листа – не больше одной десятой дюйма в толщину! То есть – прогревается быстро. А то, что на ней нет никакой одежды, гарантирует, что это тепло поступит как раз туда куда надо – без потерь и заминок.

Вижу, не прошло и полминуты, как оказал огонь своё действие: глаза выпучились, словно сейчас выскочат из орбит, дама снова стала выть, рычать, и извиваться, и даже делать попытки встать. И это – несмотря на то, что изуродованная правая ножка ну никак ей в этом помочь уже не может! Впрочем, как и прикрученные намертво к подлокотникам ручонки. Как не поможет и то, что она начала бешено дёргать плечами, так, что затряслись, словно сейчас оторвутся, милые упругие груди, и слёзы так и брызнули из остававшихся до сих пор сухими, выразительных миндалевидных глазок. Сейчас вытаращенных, словно у рыбы-телескопа. Похоже, про «гордость» моя подопечная наконец забыла: теперь жалобно поскуливает и постанывает в промежутках между заглушённым кляпом рёвом – словно побитая собачонка!

Вот так, милая моя!

Я всегда найду способ поставить на место и прищучить любых «гордячек»!

Ну ладно: буду гуманным. Тем более, что мне ещё этой её штучкой, что сейчас рискует превратиться в подгоревший лангет, пользоваться! Я же не чудовище какое-нибудь, чтоб вот так, сразу, оставить девушку без кожи на самом причинном месте! Мне достаточно, если оно просто будет покрасневшим, словно панцирь у варёного омара.

Факел убрал на место – в жаровню. А на нижнюю поверхность её сиденья плеснул водички из миски, стоящей для такого случая тут же, рядом.

Ух, как там, под сиденьем, зашипело, и пар так и повалил!

Дама изволила что-то промычать невнятное, (А ещё бы – с кляпом во рту не больно-то поговоришь – внятно!) подкатить к небу снова сузившиеся до нормальных размеров глазки, и потерять сознание.

А ничего.

Никуда она (Ха-ха!) не денется, так что пусть себе «отдыхает».

А я пока позавтракаю.»

То, что вражеские подразделения из третьей линий редутов не спешат выскочить на заснеженное поле, что спереди, через ворота, что сзади – спускаясь по верёвкам и лестницам, и подставиться под убийственный обстрел только этого момента и ждущих лучников третьего полка, лорда Дилени, если быть совсем уж честным, не удивило.

Да, он так и предполагал, что те менталисты, что оставались в ещё целых крепостях-редутах первых двух линий, выгнав на уничтожение стадо своих баранов, обменивались посланиями и между собой, и с менталистами этой, последней, линии обороны. Разумеется, сообщили, что и как. И что напротив единственного (Глупо с точки зрения стратегии, но рационально с точки зрения тактики: штурмовать можно только одни ворота!) выхода лежат, нетерпеливо и с вожделением этого ожидая, отлично обученные и обеспеченные огромным запасом смертоносных, несущих смерть с большого расстояния, бронебойных жал, элитные стрелки. И что ни сзади, ни с боков, ни по верёвкам, ни как-то иначе, спустить контингент тоже не удастся: всё перекрыто! (А подземными ходами редуты соединить было невозможно: хоть тут тот факт, что после двухфутового слоя каменистой почвы идёт уже монолитная скала, наконец-то сыграл в пользу армии Тарсии!)

Однако именно о таком развитии ситуации и предупреждал главный циник и прагматик их страны. Он даже высчитал вероятность именно такого исхода первой атаки, и сообщил, что шансов на выжидательную позицию оставшихся менталистов – пять к одному.

Правда, он предполагал, что затаятся, выжидая, подразделения и второй и третьей линий. Вот порадовался бы, узнав, что мозга начальникам второй линии не хватило…

Лорда Дилени теперь поведение этих самых менталистов, представляющих неким образом подобие вражеского Штаба, не волновало. Не хотите подставлять своих подопечных обстрелу и холоду – ничего страшного для армии Тарсии. Потому что подставите тогда своих тварей теплу, жару, нестерпимому жару, а затем – и бушующему подобно урагану, пламени, и риску сгореть заживо. И всё равно – обстрелу!..

Он махнул рукой. Сигнальщик замахал флагом. Послышался голос лорда Бориса.

Старший сержант Борде на всякий случай всё равно продублировал приказ и своим голосом, хотя при свете светло-серого шара, каким выглядело чуть вылезшее над горизонтом зимнее солнце сквозь пелену монолитно-свинцовых туч, сигналы, подаваемые руками и штандартами, и свистками, было и так отлично видно и слышно. И пусть враг их эти сигналы пока и не понимает, даже если и следит, ничего: всё равно выучить не успеет!

Девять отделений спецроты лейтенанта Бориса начали свою кропотливую работу.

Поскольку опасаться вражеского ответного огня было не нужно, они не таясь, и только прикрываясь сверху огромными щитами, снова принялись таскать к стенам очередных девяти редутов третьей линии бурдюки из телег, остановившихся в каких-то пятидесяти шагах: лорд Борис посчитал, и лорд Дилени с ним согласился, что подвозить эти телеги ближе всё же опасно. Мало ли: кинут из редута факел, упадёт он перед мордой запряжённых тяжеловозов, а те и бросятся в сторону, возможно, даже опрокинув телегу со столь ценным грузом!

Полив брёвен проходил практически без помех со стороны обороняющихся: пока двое диверсантов таскали туда и сюда огромный массивный щит, третий солдат спокойно нёс бурдюк: туда – полный, обратно – пустой. Поливали обстоятельно и методично.

Тактика вполне оправдала себя. Люди лейтенанта Бориса лишь несколько раз получили по щитам и закрытыми латами рукам: бросаемыми в них камнями и поленьями! Да и то сказать: не приспособлены, как они уже видели, лапы ящеров для стрельбы из луков, и метанию – что копий, что камней с поленьями…

Больше всего бурдюков лейтенант Борис приказал опорожнять на ворота, и лорд Дилени вполне понимал его замысел: выбегать из постепенно превращающегося в подобие жерла печи, строения, ящеры рано или поздно начнут. Так пусть же будут прорываться, получая ожоги, и прикрывая глаза!

Стрелять по таким беспомощным мишеням – конечно, подло, зато – эффективно.

А они, армия Тарсии, как неоднократно говорилось на Советах Штаба, сейчас не в таком положении, чтоб позволить себе воевать «как положено», то есть – в соответствии с Кодексом. Будь то воинской чести, будь то – правилам поведения на турнирах. Люди, которых удалось собрать с помощью мобилизации – последние! То есть – действительно последние. И то, что тут есть и тринадцатилетние подростки, только-только могущие удержать как нужно копьё или меч, и пятидесятилетние старики, у которых уже трясутся руки, и хват рукояти слабоват – тресни как следует по их мечу, он и выпадет! – говорит о том, что рисковать игрой в «благородство» командиры Армии просто не имеют права!

С другой стороны, лорд Дилени глубоко внутри понимал, что они создают опасный прецедент. И оправдание бессовестных поступков и приказов «рационалистичностью» может далеко их завести… Если вовремя не остановиться!

На переноску, равномерное обливание бревенчатых стен по всему периметру, и опорожнение всех запасов, предназначенных для девяти первых редутов, ушёл всего час: ведь теперь не нужно было преодолевать почти четверть мили, ползком, да ещё в маскхалате. И вот всё и закончено.

Лорд Дилени вышел вперёд, встал в тридцати шагах перед воротами ближайшего, первого, редута. Закричал:

– Внимание! Я обращаюсь к вам, командиры подразделений армии лорда Хлодгара! То есть – к тем, кто мысленными приказами гонит на верную смерть войска из ящеров и обезьян. Вы видели и знаете, что случилось с девятью сожжёнными и пятьюдесятью остальными редутами первой и второй линий, и их защитниками. Вы видели, и видите, что наши доблестные лучники стреляют без промаха. И что ваши редуты окружены. И шансов вступить с нами в рукопашный бой у вас и ваших подопечных попросту нет!

Поэтому, проявляя гуманность, мы предлагаем вам сложить оружие, и выйти к нам с белым флагом и поднятыми ру… э-э… лапами. И сдаться.

Мы гарантируем всем сдавшимся и сложившим оружие – жизнь!

На размышление вам даётся пять минут. Время пошло.

Он повернулся спиной к воротам, и отошёл к своему полевому штабу: пятерым молчаливым, и сердито зыркавшим на чёрную громаду, возвышающуюся в ста шагах, офицерам – командирам батальонов, полковому горнисту, и посыльному-вестовому.

Он уже не сомневался, что пять минут пройдут в бессмысленном ожидании. Потому что каким бы неумелым и слабым «приёмщиком» чужих мыслей и эмоций он ни был, ощутить волну всепоглощающей чёрной ненависти и злобы, исходящую из недр твердыни, было нетрудно. Она даже почти не убывала с расстоянием, и когда он опять повернулся лицом к редуту, уже вновь забравшись в седло, ненависть, страх и лютая злоба ощущалась всеми клеточками тела. Майор Гельмут Паульссон, усатый ветеран со шрамом во всю правую щёку, командир второго батальона, буркнул:

– Простите, милорд, но похоже, ваша блестящая речь пропала втуне. Я буквально затылком ощущаю, что те, кто там сидит, ненавидят нас… э-э… чертовски сильно! И не сдадутся никогда! И если о чём и сожалеют, так это – не о жизнях этих бедолаг-ящеров, а о том, что не удастся забрать с собой в ад души наших бойцов!

– Согласен с вами, милорд Паульссон. Я и сам ощущаю эту злобу и ненависть – но не затылком, а мозгом. Думаю, речи о том, чтоб постараться перевербовать, или, тем более – вразумить наших бывших собратьев, то есть – людей, уже не идёт. Зомбировал и переделал их чёрный Властелин капитально. Так что исправить их психику мы не сможем.

– Почему же, милорд? Очень даже сможем! – это в беседу вступил молодой, на год моложе самого Дилени, капитан Марио Улисси, сын королевского интенданта, что, как ни странно, не мешало ему быть образцовым и добросовестным служакой, – любую тварь с любой «психикой» можно отлично исправить хорошей стрелой между глаз!

Остальные офицеры сдержано похмыкали, что, очевидно, должно было изобразить смех. Лорд Дилени сказал:

– Да, убить их всех сейчас не трудно. Трудно понять, что сделал с ними враг такого, что они превратились из людей – в монстров. Уродов, остро ненавидящих своих же бывших соплеменников. И готовых слепо отдать за Хозяина жизнь.

Мне представляется важным прояснить этот вопрос. Поэтому, господа офицеры.

Приказываю: после того, как отстрел выбегающих будет закончен, тщательно осмотреть трупы всех, кто пытался выбраться из горящих редутов. Потому что как мне кажется, на этот раз эти самые люди-менталисты не будут отсиживаться внутри до последнего, чтоб потом покончить с собой. А попробуют выбраться из твердынь, смешавшись с толпой своих подопечных, а потом постараются незаметно для наших людей скрыться за редутами, двигаясь возле самых стен, пригибаясь, или вообще – ползком. И побегут к каменным крепостям. Чтоб доложить о произошедшем. Тем, кто засел там.

Хорошо бы добыть хотя бы одну такую личность, пусть и раненной, но – живой! Предупредите стрелков. Если заметят фигуру, пытающуюся скрыться, и похожую на человеческую – пусть только ранят! Желательно – в ноги! Задача понятна?

– Да, милорд.

– Так точно, милорд.

– Да, милорд полковник.

– Цепь из полковых разведчиков растянулась вдоль линии редутов, с севера?

– Да, милорд.

– Отлично. Отправляйтесь по местам. Передайте своим ротным и взводным моё слово: добывшему живого менталиста лично я гарантирую следующее внеочередное звание, и кошелёк с сотней золотых. Плюс благодарность командования – его командиру.

Откозыряв, трое майоров отбыли. Дилени знал и понимал, что сейчас все они напряжённо размышляют над тем, что приказал им молодой свежеиспечённый полковник. Но открыто саботировать его, как они наверняка считают, идиотский приказ, уж точно не посмеют! Нрав у лорда Дилени крутой, и покровительствует ему сам лорд Говард. И, по слухам, даже его Величество.

Так что – глупый там, не глупый, приказ, а передать по частям придётся.

Но лорд Дилени, прекрасно представляющий, что происходит сейчас в головах его пусть и более пожилых и умудрённых, но не столь разносторонне изучивших проблему, непосредственных подчинённых, тем не менее об этом не волновался.

На самом деле он думал, что куда более серьёзная и даже в какой-то степени страшная проблема перед ними встанет, если его ультиматум как раз – примут.

Потому что где прикажете разместить, и чем кормить эти самые оставшиеся в тридцати редутах четыре-пять тысяч ящеров и бабуинов?!

«Да, если говорить совсем уж честно – я ждал их прихода.

Так сказать, неофициального визита.

И я даже подготовился: поскольку ванны у меня нет, пришлось потребовать внеочередного омовения: с тазиком и неизменным кувшином… Не фонтан, конечно, но позволяет поддерживать тело в относительной чистоте. Раз в неделю – вполне достаточно, но сейчас так вышло, что пришлось вымыться через три дня после очередного банного дня. Зато после того, как обработал кое-какие места тела лавандовой водой, моё, извините, «амбре», удовлетворило бы самый, как говорится, изысканный вкус.

Дамы, понятное дело, появились после завтрака. Всё верно: когда же ещё наносить деловые визиты, как не с утра? Особенно, если муж и патрон накануне уехал «по делам».

Государственным!

А то, что дату этих самых «дел» назначил фактически я, первым девушкам королевства знать не обязательно. Хотя, думаю, они обе прекрасно догадались и сами. По моим сведениям умом с ними, этими самыми дамами, могу потягаться разве что… Я.

Ладно. Что бы про меня не говорили, с леди я стараюсь быть вежливым. По возможности. Поэтому приветствовал их, приподняв свой худосочный и чувствительный на старости лет к жёстким поверхностям зад с любимого кресла, и наклонив верхнюю половину туловища – в подобие поклона:

– Позвольте выразить вам моё глубочайшее почтение, ваше Величество! И вам, миледи первая фрейлина! И поприветствовать в моём скромном жилище аскета.

Продолжать не стал, потому что они наверняка ждали реплики типа «чему обязан столь неожиданным визитом?» А для меня так – вовсе не неожиданным. Чуяла моя та самая часть тела, которая стала худосочной, что визит воспоследует. Только не думал, что состоится он вот прямо на следующее утро после отбытия его Величества из Клауда на войну. Рассчитывал, что они «надумают» всё-таки после обеда.

Ну, значит, назрела проблема.

Которая обозначилась полгода назад. И про которую я всё понял сразу после того, как его Величество изволили забрать на «просмотр» мои скабрезные «заметочки»…

На приветствие мне ответили не сразу, поскольку девушек явно поразил и вид моей берлоги, и тот факт, что от меня вовсе не разит застарелым потом или мертвечиной. Впрочем, злые языки плетут обо мне ещё и не такое – например, «украшают» меня зубастым оскалом волка-оборотня, и улыбкой вурдалака… Плюс взгляд василиска. Но наконец леди Наина всё же решила, что ответить нужно. Хотя бы для того, чтоб не уронить лицом в грязь так называемое королевское самообладание и достоинство:

– Выражать вам, милорд, наше почтение нахожу несколько бессмысленным. Да и жилище ваше… Нисколько келью скромного отшельника не напоминает. – тут она обводит стены взором монашки, увидавшей развешенные там мужские …, хотя там кроме коллекций экзотических бабочек, тропических лягушек, и жуков ничего нет. Ну, кроме персидских ковров, разумеется.

Поскольку она заткнулась, я нашёл нужным заполнить возникшую паузу. Потому что если леди не смогут со мной общаться так, как посчитают удобным для себя, они могут и обидеться. Нет, не на себя – за то, что так подвержены канонам условностей, в обиходе именуемым придворным этикетом. А, как это свойственно всем женщинам, будь то умным, или… э-э… назовём это – красивым, на меня. Что сделал наше общение затруднительным. Заставив их оскорбить меня, и от этого смутиться, и покусывать губки, как уже начала было леди Рашель, поняв, что реплика королевы получилась не слишком удачной.

Для нахождения общего языка.

А найти его они явно хотели бы. Пусть и с пренебрежением и опаской относятся к маньяку и выродку, но что-то им от меня уж точно – надо! Ха-ха: знаю я, что…

– Возможно, ваше Величество, возможно. Я имею в виду, что возможно не так представляют себе скромное жилище те, кто не принадлежит к сословию смердов и простолюдинов. Но с точки зрения первых лиц государства оно несомненно таковым и является. Ведь у меня даже нет ни единого слуги. И одеваться и следить за своим туалетом, и порядком в моих «покоях» мне приходится самому.

– Смотрю, это получается у вас, милорд, неплохо. Мы, не сказать, что поражены, но испытываем некое… Приятное недоумение, видя вполне комфортные условия обитания, и даже обоняя… вполне приятные запахи. Что странно.

– Не могу не поблагодарить ваше Величество за столь лестное мнение о моих скромных способностях в качестве мажордома и камердинера. А насчёт запаха – я ведь, насколько мне позволяет моя скромная память, помню, что вы, ваше Величество любите именно этот запах. А леди Маргарет, если я ничего не путаю, предпочитает жасмин?

Вижу, как вспыхнуло лицо первой леди государства, а леди Рашель только огромным усилием удержалась, чтоб не закусить губы. Блинн. Уж эти-то две умных и отлично владеющих собой леди должны хотя бы постараться скрыть, что поражены до глубины души. Но вот королева и оправилась:

– Ах, да. Верно. Его Величество упоминал, что вы ничего не забываете. И знаете всё обо всех.

– Ну что вы, ваше Величество! – одеваю на лицо подобие подобостарстно-угодливой улыбки. Думаю, именно таким выражением взор королевы услаждают все эти окружающие её лизоблюды. Так что она должна (Ну, по-идее!) почувствовать себя вполне в своей тарелке из-за привычности системы взаимоотношений «госпожа-раб». – Как я, старик, обладающий более чем скромными интеллектуальными возможностями, и ещё более скромными возможностями в плане общения и перемещения, могу знать всё – про всех?! Нет, конечно! Однако было бы искажением фактов, если б я сказал, что не знаю ничего ни про кого. Так, отрывки, обрывки. Мелочь там, намёк тут… Я уподобил бы себя древнему коллекционеру, – обвожу рукой стены со щитами прикреплённых насекомых и земноводных, – Может, знаете: было такое хобби, переходящее в манию у некоторых особо страстных личностей, тогда, во времена Предтеч… Только я коллекционирую не марки, не скульптурки-магнитики, или подкладки от пивных кружек.