Впрочем, разве всё это время он не мечтал об этом, не вслушивался внимательно в сплетни, не ловил жадно обрывки разговоров вельмож, гордо шествующих мимо простого сардара, и, втайне, не тренировался в великосветском слэнге, пусть хотя бы про себя?

– Да. Ты свободен. – небрежно-раздражённым жестом Боташ отпустил его, откинувшись на обитую бархатом спинку трона, полупритененного роскошным балдахином и тончайшими вендийскими занавесями с золотым шитьём ручной работы.

Почтительно склонив верхнюю часть туловища, Хаттаф уже гораздо уверенней, чем день назад, упятился до входных дверей, и только выйдя наружу, позволил себе глубоко вздохнуть, и утереть пот со лба.

Да, плебейское происхождение и привычки, похоже, ещё долго будут мешать ему чувствовать себя раскованно и уверенно в обществе султана и его заносчивых и расфуфыренных придворных и подчинённых – приближённых к кормушке прихвостней.

Но – ничего. Он наверстает. Налёт небрежности и величия со временем появится и в его жестах и словах! И одежды он наденет лучшие! Но это – позже.

Торжествовать и выряжаться пока рано. Он действительно должен здорово поработать.

Ведь если он не выполнит своей главной задачи – монстр найдёт себе другого, более расторопного и исполнительного слугу, а его… Об этом не хотелось даже думать – так сводило судорогой все внутренности… Ну, хорошо, отвлечёмся от грядущих – возможных! – кар и почестей, и примемся за дело.

Сделать надо не просто многое – а очень многое. А в его распоряжении – только месяц. Да и то – только лунный. За это время нужно создать рабочий механизм – инструмент для реализации его воли. Аппарат. Штат работников нового министерства. Его личной вотчины – министерства особых поручений.

Для этого нужно отобрать подходящих для каждой работы людей. Проинструктировать и обучить их. Разместить – причём где-то поблизости от дворца. В самом городе тоже нужен надёжный дом. И, наверное, не один. Значит, нужно срочно подобрать и выкупить подходящие здания. Куда затем понадобится штат прислуги, поваров, воинов – значит, нужно и снаряжение, одежда, посуда, мебель, продукты, и прочее и прочее…

Но главное – нужны толковые и послушные неболтливые люди для основной работы.

Люди, которые не задавали бы ненужных вопросов и точно исполняли бы любую порученную… ну да, лучше всего называть ЭТО всё же работой. В качестве шпионов и осведомителей – это он уже продумал – пока можно отобрать и использовать и штатных ищеек полицмейстера султана. Выбрать посмышленей, помоложе. Полицмейстер, конечно, будет против. Ничего, отдаст, куда денется.

А вот непосредственных исполнителей для главной работы придётся всё же найти и обучить самому. Крепких, молчаливых, и преданных тому, кто хорошо платит и позволяет пользоваться такими привилегиями, о которых другие сардары даже и мечтать…

В идеале, конечно, после каждого выполненного задания хорошо бы уничтожать непосредственных исполнителей – чтобы уж точно не проболтались… О том, что пришлось сделать!

Нет, пожалуй, пока это – непозволительная роскошь. Верные и неболтливые люди должны быть почти свои. А найти их в этом городе… Хм…

Ничего. Он знает, где найти таких, как нужно ему… В своё время он организует всё капитальней, сейчас же нужно просто успеть к…

Быстрым шагом он двинулся прочь по коридору.

Дела, конечно, делами, но вначале он должен немного поработать и над собой!

Вымыться, побриться, сменить одежду. Советник по особым поручениям не должен выглядеть и пахнуть, как простой босяк. Он должен показать всем этим родовитым недоумкам, этим бездельникам-лизоблюдам, что и он не лыком шит. И вот тот ключ, который позволит ему достичь реальной власти: он бегло просмотрел фармон.

Спасибо отцу – позаботился выучить сына чтению и письму, да ещё на двух языках. Ну, всё, вроде, в порядке: указ написан как положено. Он – на коне. Деньги! Вот сейчас главное! Значит, в первую очередь – к казначею! Про средства так и указано – по требованию!..

Так. Прикинем – сколько же потребовать. На первое время, наверное, тысячи две…

Сейчас он поменяет имидж, ещё раз всё хорошо продумает, сытно поест. Эх, честно говоря, не помешало бы и отдохнуть немного, прийти в себя после страшных суток, проведённых в зиндане, когда каждый шорох и звон оружия вызывал невольную дрожь: а ну как это – за ним! И сейчас посадят-таки на кол!..

Но вспоминать об этом – некогда! Как и радоваться тому, что остался жив.

Нужно заняться основной работой.

                              ***

Когда за его новым советником плавно закрылись тяжёлые двери, султан Боташ смог, наконец, позволить душившему его гневу хоть как-то вырваться наружу.

Со злобным рыком он вскочил, затопал ногами, и, ругаясь самыми гнусными словами, которых постыдился бы самый грязный попрошайка-нищий, или старая шлюха, посрывал со своего трона все роскошные занавеси.

Затем досталось и редчайшим западным гобеленам, украшавшим стены тронного зала, и роскошным коврам ручной выделки, в которых почти по щиколотку утопали коротенькие ноги – эти предметы интерьера султан порубил ятаганом, хранившимся за спинкой трона.

Разбив об обнажившиеся стены вдребезги штук пять драгоценных кхатайских ваз, и чуть не поскользнувшись на осколках, Боташ, наконец, выдохся, и стал приходить в себя. Розово-жёлтый туман больше не застилал глаза.

Мучила только одышка – годы уже не те…

Нет, всё, вроде, не так уж плохо.

Ведь формально ему всё же оставили власть…

Проклятье! Проклятье!

Он ещё попинал ногами содранный со стены гобелен. Утёр пот со лба. Вот именно: власть ему оставили – формально. А на самом деле – он не заблуждался на этот счёт! – у Турфана теперь новый правитель: проклятый уродливый монстр!

А он, наследный потомок восьми поколений Боташей – жалкая марионетка! Да что там – вшивый червяк, вынужденный считаться с желаниями и приказами этого гнусного тупого смерда, который ещё вчера разгребал вилами навоз в провинциальной дыре, а сегодня – смотрите! Слуга и оракул проклятой твари! Чёрт! Проклятье!!! Д…мо собачье!!!

Устало отдуваясь, султан сел обратно на трон, подперев подбородок рукой, и устремив невидящий взор в голую теперь стену напротив.

Нет, если всё же хорошо подумать, не всё так плохо.

Например, неплохо, что для самой гнусной и грязной работы чудище выбрало этого… как его… Хаттафа. С его беспринципностью и карьеристическими амбициями он и вправду способен выполнить – Бр-р-р! – все требования монстра. Султана передёрнуло, противные мурашки вновь пробежали по спине. Ну и вкусы у этого чудовища!..

Далее, неплохо, что жить и вершить свои чёрные дела тварь предпочитает всё же в подземельи, и показываться на люди, и афишировать себя, вроде, не собирается…

Ну и главное: она всё же пока оставила Боташа на посту султана.

Так он сможет хотя бы сохранить лицо. И все свои привилегии… Да, он – султан! Он сможет всё случившееся и творящееся сейчас в подземельи, замять! И никому он не обязан отчитываться за свои действия!..

Захотел иметь советника по особым поручениям – и назначил! И деньги, и комнаты рядом со своими покоями – захотел – и выделил! Болтливого сотника захотел бросить в зиндан – и бросил… А на мнение везиря, казначея, главнокомандующего войска и гарнизона, и ещё семи-восьми «мудрейших» министров – ему просто наплевать!

Вот именно: наплевать! Он – султан, и не обязан отчитываться за свои действия и капризы!

Боташа снова передёрнуло. И как это его ещё угораздило не казнить злосчастного Хаттафа в тот же день! А, ну да. Он же хотел предварительно пытать его, и послушать правду о пьяном дебоше и разгроме в сокровищнице, а не бред свихнувшегося от страха, или гашиша идиота, возомнившего себя новым пророком!.. Или…

Его удержало не это?.. Что-то было… Какой-то внутренний голос… Вот чёрт! Чёрт! Чёрт!!!

Или – он просто не успел?.. Да, вначале он обедал, потом – ну, это священное! – послеобеденный сон. Затем он ужинал, смотрел на новых танцовщиц, купленных в Немедии, потом… Потом он лёг спать. Спать.

О, Ишшаззах! Кто же знал.

Долго же будет вспоминать он это страшное пробуждение!

Эти красные глаза с сумасшедшей звериной злобой! Это ужасное тело, этот смрад плотоядного дыхания! Но хуже всего – слова! Слова, что так легко срывались со страшного языка, расплавленным свинцом въедаясь прямо в мозг: так, что каждой клеточкой чувствовалось – всё это монстр сделает!!!

Это его жуткое, омерзительное обещание!..

Нет, человек не должен ТАК умирать!

Хотя, конечно, сам Боташ, бывало, и сажал особо злостных преступников и на кол, и варил в кипящем масле, и пытал… По-разному. Но такое…

Такое даже и вообразить себе невозможно!

Ничего не скажешь – монстру здорово удалось его запугать и унизить! И мета его – выжженный на груди таинственный символ – до сих пор воспалён и страшно болит. Ох. Надо бы ещё помазать его оливковым маслом. Оно хорошо помогает от ожогов. И ведь не покажешь и лекарю!..

И ещё ему надо… Что надо? От такого гостя никакая стража не защитит. Не поможет. Хорошо хоть, ночью он был один – никто не знает о его позоре, о его новом Хозяине! Надо молчать и самому.

Надо подчиняться, и ждать – ждать, сможет ли этот чёртов смерд… Надо.

Ладно, чего уж теперь сделаешь. С бессмертной и неуязвимой бронированной тварью не повоюешь – хоть армию выставь! Надо терпеть. И ждать. И ещё раз приказать своим – ни в коем случае не вредить и не мешать этому… Да, Хаттафу.

И надо приказать заделать опять эти чёртовы дыры… Надо… Надо обедать.

                                                                                                      ***

Конан расслабленно откинулся на подушки. Довольный вздох слетел с его губ.

Отлично, он готов поклясться печенью Мардука, отлично!

Да, в искусстве любви Каринэ явно знает толк! А может, она так старается потому, что не совсем равнодушна к могучему киммерийцу? Впрочем, зачем лукавить – скорее, это он к ней неравнодушен.

Ведь недаром же за этот месяц с небольшим, перепробовав почти всех проституток Ферхема, он неизменно возвращается сюда, в «Медного быка». И, если вдруг случается, что Каринэ занята, какие-то противные кошки скребут у него на сердце. С чего бы это? Ведь никаких таких особых, выдающихся женских прелестей у неё, вроде, и нет?..

А может, так происходит оттого, что она единственная, с кем ему не скучно болтать? Уже после того, как чисто физическая сторона дела улажена ко взаимному удовольствию обеих взмыленных и полуживых от усталости партнёров, а сон ещё не сморил разгорячённые тела? И как-то само собой получилось, что её рассказы стали ему интересны и нужны. Ведь в отличии от большинства других представительниц своей профессии, Каринэ отнюдь не ограниченная чисто постельно-денежными интересами самка, старающаяся привлечь хорошего партнёра сказками о том, что она почти невинная жертва обстоятельств…

Нет, Каринэ совсем не дура. За свои тридцать с небольшим лет она успела и попутешествовать, и побывать в разных качествах – жены, содержанки-любовницы, наёмницы, купчихи, и ещё кого-то… Про своё детство она не рассказывала никогда, но Конан понял, что образование его партнёрша получила нешуточное – не чета его собственному, ограниченному сугубо практическими интересами и навыками.

Нет, Каринэ могла легко поддерживать разговор и о музыке, и о математике, и о медицине, и даже об астрологии и астрономии. А уж как она читала древние поэмы о любви… На трёх языках! Кроме того, наблюдательность и отсутствие предубеждений позволяло ей запоминать и обобщать разнообразные традиции, обычаи и сказки народов и стран, где она успела побывать. А таких набралось, как и у Конана, ох, немало.

Фактически с юности ей по каким-то неизвестным причинам, явно связанным или с гонениями на её семью, или смертью любимого человека, пришлось скитаться по всему свету, рассчитывая только на себя. Конан не пытался больше расспрашивать её об этих причинах, потому что до сих пор при упоминании о её юности на чело милого личика набегала тень, и Каринэ замыкалась в себе, или старалась как можно быстрее перевести разговор.

Так что какой дом она оставила, какую страну навсегда покинула, варвар не знал. Но годы скитаний и разные неизбежные приключения и потери закалили дух и тело молодой женщины. И вот наконец, она осела здесь, в далёком и скучном захолустье, где и сам Конан рассчитывал отсидеться и затеряться, в связи с удалённостью крохотного султаната от караванных путей и большой политики.

Но в отличии от киммерийца у Каринэ не было ни денег, ни друзей. А враги если и были, то вряд ли общие. Уж воровским-то промыслом она явно никогда не интересовалась…      А вот каким – интересовалась, Конан так и не смог узнать. Ну и ладно.

Так что обратившись для выживания к древнейшей профессии, предрассудков Каринэ в её отношении не испытывала. Впрочем, как и иллюзий: лет через десять она, состарившись, и, скорее всего, спившись, не будет нужна никому.

Иногда Конан думал, что она так хороша в постели именно потому, что живёт сегодняшним днём, понимая, что завтрашнего может и не быть: совсем, как он. А иногда ему казалось, что у неё чисто мужской склад ума и характер – поэтому в постели она всегда прекрасно понимает, что нужно каждому конкретному мужчине, и даже лучше него самого!

Решено! Остаток денег (конечно, кроме неприкосновенного запаса!) он истратит именно на неё! Хватит уже дурацких метаний из кабака в кабак! Там везде одно и то же – притворно-фальшивые, потные, вечно глупо и пошленько хихикающие, и готовые на всё за деньги клиента, глупые куклы. Здесь же, пусть иногда насмешливая, ироничная, сердитая, непокорная, но – цельная и сильная натура! Недаром же ещё в самый первый раз хозяин предупредил Конана: штучка с норовом, на любителя!

И точно: он вспоминал теперь с усмешкой – в тот, самый первый, день они и поругались, и даже подрались. Произошло это от того, что он был здорово пьян, и хотел командовать!

Безраздельно, так сказать, повелевать. Хотел вот так, и вот так, а потом и вот эдак. Ну и, наконец, узнал, кто он, и что он, и куда он должен засунуть свои дурацкие амбиции, и прочие «причиндалы»!

Она влепила ему в ответ на его солёные шуточки и «распущенные» волосатые лапы здоровенную оплеуху! И даже попыталась убежать! Как будто можно вырваться из цепких и могучих рук Конана!

Но покорила его не ловкостью и силой, удивительной в таком миниатюрном теле, в серьёзной для неё и такой смешной и странной для варвара драке… Нет, тронула и покорила его сердце она уже потом, когда её игривое, как считал вначале киммериец, сопротивление было сломлено – тихими слезами и разумными словами. Вот тогда-то и дрогнуло что-то в его зачерствелой душе, и он даже устыдился и протрезвел.

Но повёл он себя тогда вполне достойно настоящего мужчины: он извинился.

Извинился перед проституткой!

А позже он убедился, что поступил единственно правильным способом: поведение Каринэ не было игрой, рассчитанной на то, чтобы вытрясти побольше денег из него, или заинтересовать его как-то собой, и привязать к себе, играя на чувстве вины – нет, она и вправду была гордой и независимой натурой. И поведение пьяного наглого варвара действительно сильно оскорбило её. А больше всего её задело его заявление о том, что он может купить её и всех остальных шлюх города со всеми их продажными потрохами. Вот когда она взъярилась по-настоящему, и глаза Конана спасла только быстрая реакция!..

Конан снова усмехнулся про себя, блаженно потянувшись расслабившимся телом. Нет, такой женщине не место в борделе! Скорее, ей подошли бы меч, кольчуга и копьё. Настоящая амазонка. Но – только по духу. Сложение тела и тип лица никак не походили на статных и крутых воительниц с крепкими подбородками, с которыми Конану выпадало удовольствие (иногда – и наоборот) встречаться. А иногда он даже думал, что всё-таки уместнее всего его миниатюрная «умничка» смотрелась бы на троне…

Тут его приятно-ностальгические воспоминания и размышления были прерваны солидным тычком в обнажённую грудь, и маленькая взъерошенная воительница возникла вдруг перед ним, оседлав его мускулистые чресла:

– Эй, варвар волосатый! Самец гориллы! Заснул, что ли? За каким чёртом я тогда тут надрываюсь?! Ну-ка, вставай! – последнее замечание, впрочем, было обращено не к Конану, – Ещё ни на одно похотливое животное я не тратила столько сил и времени! Давай-давай, жеребец ты этакий!

Конан усмехнулся, уже вслух, но глаз не открыл, включившись в игру.

Уже давно такие слова, как «варвар», или «животное», перестали быть в устах его прелестной партнёрши оскорблением. Хотя тогда, в самый первый раз, он здорово обиделся. Но нашёл в себе мужество признать – сам виноват: вёл себя, действительно, по-свински. Ну, или по-обезьяньи. Поэтому так теперь и обзывают. В шутку. Но он тогда, после её речи (весьма, как он теперь понимал, справедливой) извинился искренне.

Поэтому и был прощён. Поэтому и перешло их довольно долгое общение во что-то вроде… настоящей дружбы.

Как это получилось? Он не знал. Но что-то же заставляло его снова и снова возвращаться к Каринэ. Ведь не простая же похоть! Для услаждения только тела в Ферхеме было достаточно кабаков, борделей, и девиц в них, готовых и правда – на всё. За деньги.

И хотя тела у многих были и пороскошней и поподатливей, чем у невысокой и мускулистой Каринэ, Конан неизменно находил их речи – глупыми, ужимки – пошлыми, и даже цветущая молодость, податливость, и искушённость в альковных утехах не делали их привлекательней. Было в них что-то однообразное, какое-то… скучное, что ли. Да и не только здесь, в Турфане, а и в других странах – в жрицах-профессионалках было… что-то неописуемое, но такое обрыдшее, что здорово ему приелось. А иногда и раздражало.

Словом, не было изюминки! Точнее объяснить он не смог бы. А вот здесь, как раз изюминки-то было хоть… Пора!                                                             Ага, попалась! Руки Конана безошибочно схватили взвизгнувшую в притворном испуге партнёршу за точёную талию, и, легко приподняв, он придал её телу нужное положение.

– Бессовестная свинья! – Подловил-таки! – констатировала бывшая наездница, колотя кулачками по крепкой спине, – Так нечестно! Ах, ты ещё и щекотаться!.. Ну погоди!

Впрочем, скоро возмущение – на этот раз действительно притворное! – перешло в глубокий вздох и стон, возбуждавшие варвара сильней, чем наигранные подвывания сотен покорных, и глубоко внутри ко всему абсолютно равнодушных, коров. По другому их и не назовёшь. И не во внешности здесь дело!

Около получаса Конан был слишком увлечён, чтобы на что-то реагировать.

Затем они освежились вином и фруктами, и поболтали. Тему, как всегда, предложила Каринэ, Конан же с интересом слушал. Сегодня он узнал много нового и интересного о повадках, привычках и способах охоты клана Сингхов на королевских тигров в джунглях Вендии. А затем и странных обрядах и ритуальных гимнах, которыми заклинают охотники уже мёртвое тело хищника простить их, и взять покровительство над деревней их клана. Ну… своеобразные обычаи. Особенно тот, где торжественно обносят всю деревню тигриным… гм-гм. Что же до танцев и песен до рассвета, и пиршестве со щедрыми возлияниями, и «распущенностью» нравов, то он и сам бы не прочь поучаствовать.

Надо же, сам он, конечно, бывал и в Вендии. Но только в качестве наёмника. Разумеется, обряды и обычаи крохотных деревень, глубоко затерянных в девственных джунглях, прошли мимо его внимания. А, оказывается, зря. Ведь праздные развлечения знати, когда того же тигра травят собаками, и добивают градом стрел и копий – совсем не то, чем когда его выслеживают и убивают несколько пеших и почти безоружных туземцев, без кольчуг и мечей, да и часто – вообще без одежды.( чтоб поменьше было запаха!) Смелые они, однако, люди. Кое-какие приёмы пригодились бы и Конану, если бы он в своё время знал, у кого их перенять.

Однако вскоре их разговор сошёл на нет, возбуждение улеглось, и приятная расслабленность и дремота сморила обеих уставших любовников.