Стоявшая перед ними молодая пара погрузилась внутрь водопада. Глеб никак не мог поверить, что оттуда можно выйти сухим. Перед тем как сделать первый шаг, он сильно зажмурился. В отличие от портала всё произошло быстро. Пару секунд казалось, что его облили ледяной водой, но как только они прошли полтора метра, их перенесло в другое помещение, там они моментально высохли.

– Ух ты! Так что же изменилось? Ваши аэропорты или как вы их называете – порталиумы, абсолютно одинаковы.

– Нет. Как видишь, этот не кажется таким бесконечным, все четыре стены пустые без всяких водопадов и зонтов. Чтобы продолжить наше путешествие, нужно использовать любую из них.

– Мы улетим в невесомость? – С легкой насмешкой спросил Глеб.

– Конечно, нет. Пойдем вон к той справа, скоро подлетит порталёт, ты сам всё увидишь.

– Порта… что?

– Порталёт. Если проще, космический самолет.

Они подошли к бегущей дорожке, проехали примерно триста метров до огромной стены. Всё кругом было кристально прозрачным, первые сто метров Глеб не видел ни одного объекта. Даже бегущая дорожка не отличалась от полов, ее выдавали только светящиеся синим цветом поручни. Стены выделялись цифровыми надписями, где сообщалось время до прибытия транспорта. Пассажиров у ближайшей от них стены насчитывалось не менее пяти тысяч. Глеба больше ничем нельзя было удивить, он решил просто наблюдать.

– Так, осталось всего лишь 12 минут, – сказала Ева.

– Ева, я не могу понять, откуда у тебя столько знаний о промежуточном мире? Разве ты не из моей привычной реальности? Ты говорила, мудрецы сотворили тебя в Библии. Библия написана в моем мире. Может ты не человек, а программа?

– Перестань! – Она с ощутимой силой ударила его по плечу левой рукой, не отпуская правой из его вспотевшей ладони, – по большому счету я самая обычная девушка. В твоем привычном мире я бы родилась в пригороде Санкт-Петербурга чуть дальше от метро Дыбенко. Но ты не нашел бы меня там, потому что без вмешательства Октахора меня нет нигде, где присутствуешь ты. Наши узлы и спутники нигде не пересекаются. Так что в Санкт-Петербурге на моем месте живет другая девушка с прической покороче. Ее глаза другого цвета, но ты бы все равно в них влюбился.

– Как это спутники не пересекаются?! Насчет спутников не знаю, но узлы точно пересекаются у всех людей без исключения. Хотя бы на уровне сердцебиения и дыхания!

– Понимаешь ли, я намного более избрана, чем ты. Ты избран в своем порочном мире, а я дитё самой Сагуны: спецагент синих, одно из лучших их творений. Мою сущность внедряют везде, где это требуется. Меня нет в твоем мире, но мне заранее известно место моей реинкарнации, если бы синие этого захотели. Поскольку родился ты, я оказалась лишней. Октахор предпочитает максимальную скрытность. Проблема в том, что в отличие от тебя мне не дано управлять талисманом. У всех свои недостатки.

– Ах да… талисман. Знаешь, мне уже на всё плевать, еще ни один человек не испытывал таких поворотов судьбы. Теперь меня точно ничем не удивить, – Глеб лениво огляделся по сторонам, безразлично посмотрел куда-то вверх и начал без причины смеяться. Можно было подумать, что он либо под веществами, либо на него с запозданием подействовала «Антигравитация». Ева понимала, что на самом деле он продолжает ее слушать.

– Кстати, ты видел Хогвартс моими глазами, тебе понравилось? – С широкой улыбкой спросила Ева.

– Безумно понравилось! Но почему твоими глазами?

– Я вижу его на компромиссе между представлениями каждого читателя и всех зрителей первого фильма. В реальности персонажи говорят на языке, который никто не знает, это только для тебя реальность Хогвартса была адаптирована под русских дублеров.

– Серьезно?! И кому же пришел в голову конкурс «Мертвый обжора»? Было очень забавно, – Глеб еще громче засмеялся, обратив на себя внимание всех окружающих. Когда он успокоился, Ева продолжила.

– Никому. Эмоций кинозрителей и читателей в компромиссе между всеми образовали то, что ты увидел в большом зале Хогвартса. Конкурс «Мертвый обжора», как и дополнительная комната Пуффендуя, наиболее полный образ того, что пропустил через себя коллективный разум. Невозможно объективно познать все эмоции миллионов людей без новых сюжетных линий. Если каждый, кто знаком с миром «Гарри Поттера» увидит то, что повезло увидеть тебе, в моих глазах Хогвартс снова изменится. Объективную картину видит только Сагуна, синие, рептилоиды и я. В реальности любой спутник имеет немного не тот сюжет и не тот внешний вид, к которому ты привык.

– Ба! То есть это своего рода салат из миллионов ингредиентов? – Заинтересованный тон Глеба перебивался нотками безразличия к каждому ее слову.

– Ты что, под кайфом? Сядь посиди, – она дотронулась до мимо проезжающей голограммы двухместной лавочки, на ее место откуда-то сверху плавно спустилась настоящая лавочка. Как и всё остальное имущество аэропорта, она была полностью прозрачна. Еле заметным неоновым цветом светилась только небольшая часть спинки. Ева смело присела, будто подвиснув в воздухе как иллюзионист.

– Теперь расшифруй. Как ты понимаешь «салат»?

Глеб посмотрел на непринужденную позу своей спутницы, сел рядом и с прежним безразличием в голосе продолжил беседу:

– Каждый из нас включая авторов идей и их исполнителей, видит свой собственный ингредиент, но салат целиком, также как его настоящий вкус, доступен только тебе, синим и рептилиям?

– Да, отличная аналогия! Пойми, у спутников нет ни одного самостоятельного автора. Авторы несут в себе рецепт «салата», создают примерно половину ингредиентов, но никто из них не знает какой вкус у других ингредиентов и готового блюда. Авторское «блюдо» невозможно до конца приготовить при жизни его «создателей». Каждая новая душа постоянно добавляет новые специи. Спектр ваших эмоций не помещается в одном сюжете, поэтому Сагуна расширяет сюжет, чтобы уместить в него всех участников. Вам не дано увидеть картину целиком, к авторскому праву нельзя относиться серьезно….

– Заяц, можешь не продолжать, я примерно об этом уже слышал. Ты единственный агент синих?

– Заяц? Как мило. Не знаю, мой ранг ниже синих. По крайней мере, о других агентах я ничего не слышала. Мне не разрешают задавать лишних вопросов.

– Ева, так в чем же твоя миссия?! – Ему надоело беспрерывно держать свою жену за руку, он отпустил ее ладонь и приобнял за талию, на что сразу получил взаимность.

– В зависимости от обстоятельств. Иногда я путешествую по спутникам, заменяю собой персонажей, чтобы внести кое-какие коррективы.

– Зачем?!

– Постараюсь объяснить. Как ты уже понял, реальность любого спутника не такая, какой вы ее представляете. В сюжет всегда можно внести дополнительные штрихи. Это помогает эмоциям людей соответствовать той картине, которую хотят видеть синие. Творчество людей создает спутники, а вмешательство синих, помогает через спутники влиять на ваши души. Вы не замечаете никаких сюжетных изменений, все изменения проходят в космосе через чувства и эмоции.

– Радость моя, ну и где же ты побывала?

– Много где. Например, когда обрушился Титаник, я не сразу заснула на шкафу, мы с Джеком менялись местами. В какой-то момент до нас обоих дошло, что долго так продолжаться не может, хотя он переносил холод проще. Я уже не помню, то ли сам Джек заговорил меня до сна, то ли ему помог Эон.

– Так, стоп! В чем была твоя миссия на Титанике? – Глеб очередной раз огляделся по сторонам, выдавив из себя истеричный смех.

– Результатом моих действий стало то, что большинство зрителей без лишних вопросов доверчиво растворились в сюжете, уровень их сентиментальности был на высоте.

– Да ладно! Чем же Октахору помогла их сентиментальность? – Он снова засмеялся, его смех стал заразителен для нескольких неподалеку стоящих детей.

– Прекрати! Сентиментальность важнейшее человеческое чувство. Оно помогает синим выигрывать у рептилоидов массу космических сражений. Сентиментальности противостоит цинизм, самое страшное качество человека. Чтобы кого-то убить, избить, оставить в беде, обмануть, предать или подставить, всегда нужно обладать определенной долей цинизма. Чем выше уровень цинизма, тем больше в мире зла.

– Хорошо. Позволь поинтересоваться, я правильно понял, что у тебя был тот самый Джек?! Получается, вы кувыркались на корабле в автомобиле?

– Тьфу на тебя, дурачок! Ты первый с кем мне предстоит переспать. Чтоб ты понимал, без особой миссии у меня нет потребности в сексе. Меня отправили на Титаник в момент, когда Роза выпрыгивала со спасательной шлюпки. Например, рядом с Адамом я появилась прямо около змея у древа познания. У нас не было интима, но от меня требовалось максимально эротизма, чтобы показать, как умело Люцифер использует красоту. На эмоциональном уровне люди должны были понять, насколько опасна сила красоты под контролем падшего ангела.

– Уже не знаю, что и думать. Выходит, со мной твоя миссия заменить Эона, чтобы он отдохнул или просто подарить мне немного любви для вдохновения?

– Ух… я должна родить тебе наследника или наследницу, создать настоящий плод любви. В лучшем случае двух или трех. Таких миссий у меня еще не было.

– Вот это поворот! Мой ребенок тоже своего рода мессия?

– Сагуна рассчитала, что каждый твой потомок будет обладать особенными способностями. Чем больше у синих соратников, тем им проще. Держать контакт с семьей надежнее, чем, если бы избранные были далеко друг от друга.

– Безумно рад, что моей женой оказалась ты – дитё самой Сагуны. Просто хочу уточнить, этот самый плод любви возможен только с тобой?

– Исключительно со мной. В твоем мире есть пара десятков девушек, с которыми у тебя возможен высокий уровень психофизической тяги и даже счастливая семья, но нет ни одной для настоящей любви. Любовь дает гарантии, что твои отпрыски смогут повторить сложный путь своего отца.

– Ты сильно уверена, что испытываешь ко мне тоже, что испытываю я, когда смотрю в твои глаза? Да и знаешь ты меня недолго, – голос Глеба задрожал, он старался сдерживать внутреннюю неуверенность.

– Сейчас я по-настоящему тебя люблю, в меня загрузили все оттенки эмоций, которые ты испытываешь. Можно сказать, я пропитана вайбом твоей души. Нет, меня нельзя назвать программой, потому что у меня есть чувства и переживания. Их загружают в меня искусственно, но они остаются во мне навсегда. Ты мне понятен как никому другому. Я бегала с Джеком ради сюжета, а ради тебя меня наделили мощной психофизической тягой. Но главное у нас одна миссия, мы боремся против мирового зла и одинокого чувствуем его вибрации. К счастью, тебе так и не удалось повзрослеть, поэтому всегда мечтаешь спасти мир. В каком-то отношении мы даже круче Бонн и Клайда.

– Бонни, душа моя, как бы мы зачали ребенка, если бы я оказался в спасенном мире, куда меня хотели отправить Эон, Дамблдор и Снейп? Зачем же синим мой ребенок? – С легкой долей недоверия спросил Глеб.

– Его не было в планах до тех пор, пока ты не оказался в промежуточном мире. Рептилиям здесь хуже, но они никуда не исчезли. На случай такого сценария план «Б» всегда был наготове. Теперь тебе нужны наследники, хотя бы на тот случай если с тобой что-то случится. Такой сценарий прописан в Сагуне.

– Очевидно ваша Сагуна в Хантсвилле очень крутая вещица. Интересно, почему же она допустила появление рептилоидов?

– Пока что мне неизвестен ответ на твой вопрос. Я всего лишь агент. Опа! А вот и наш порталёт! – В прозрачной стене образовались огромные выбоины с лестницами. Из пустот стены появились космические капсулы с посадочными местами в несколько рядов на трех человек. Каждая капсула закрыла собой все 124 выбоины. Ева и Глеб поднялись по одной из лестниц, заняв места на последнем ряду капсулы №12. Спереди было место пилота. Он доброжелательно махнул пассажирам, но остался не замечен. К ним присоединился высокий плотный мужчина в джинсах, белой футболке и зеленой бейсболке с надписью Pelham. На вид ему было около 55-и лет, хотя бодрые телодвижения и живая улыбка напоминали подростка.

– Удивительно, эта стена постоянно обновляется? Она снова стала как новенькая. – Спросил Глеб, оборачиваясь назад.

– Она не просто обновляется, приятель, наверняка ты слышал, что ее осколки улетают в открытый космос, с каждой из них постоянно ведется видеотрансляция. Когда-нибудь мы обнаружим цивилизацию похожую на нашу. Ты летаешь в первый раз? – Вмешался мужчина, – меня зовут Гарольд Морисон, – он доброжелательно пожал руку поочередно Глебу, затем Еве, сидящей ближе к окну.

– Меня зовут Клайд, а это моя жена Бонни. Ну как бы да, лечу в первый раз. Всё бывает в первый раз, – неуверенно ответил Глеб.

– О да, я еду из России. Мне никогда не приходило в голову, что храмы могут быть настолько величественны. У нас в Алабаме на каждом шагу можно встретить церковь, внутри наших церквей мысли часто уходят в повседневные заботы, но в русском храме, действительно, хочется думать только о боге. Позвольте поинтересоваться, вы случайно не русские?

– Русские, – улыбчиво ответил Глеб. Его смутило, что собеседник не отреагировал на шутку о Бонни и Клайде, причем явно плохо разбирается в русских именах:

– В наших храмах меня особенно впечатляют большие купола. Кажется, что они накапливают в себе мысли всех молящихся, затем через остриё купола передают их куда-то в небеса. Что-то вроде огня, отдающего свое тепло наверх.

– Это хорошая ассоциация. Я преподаю философию в Таскалусе, после отпуска обязательно расскажу об этом студентам. Они любят, когда я иногда рассуждаю на отвлеченные темы. Хорошее образование не позволяет мне зацикливаться на одном футболе, – Гарольд засмеялся, как бы одобряя собственную шутку.

– Не вижу ничего плохого в зацикленности на футболе. По крайней мере, вашему штату она к лицу, – вступила в разговор Ева.

– Да, видимо нам простым американским парням из Алабамы много не надо, – задумчиво ответил Гарольд.

– Я не хотела вас обидеть. Наоборот, даже если я скажу, что американские футбол по сравнению с европейским примитивен, всё равно я сделала вам комплимент. Вы как интеллектуал можете догадаться, в чем суть моих суждений?

– Возможно, в том, что футбольные комбинации развивают мышление. Мы на самом деле не так глупы, как думают о нас многие штаты?

– Опять же мне бы не хотелось вас обидеть, но футбол, в особенности американский не имеет никакого отношения к развитию мышления. Клайд, мы с тобой это не обсуждали. Думаешь, о чем я говорю?

– О, дорогая, надеюсь, я не ошибусь, если предположу, что ты критикуешь мыслителей как таковых. Чем проще мышление, тем лучше. Разве не в простоте могли родиться такие логотипы как Nike или McDonalds? Обратная сторона наших величественных храмов – это некоторая сложность гуманитарной мысли и не всегда открытое самовыражение.

– В точку! Не зря ты мой муж, Клайд, – Ева чмокнула его, еле заметно прикусив за нижнюю губу, как бы намекая, что скоро будет продолжение.

– Ну, ребята, ваша страна всегда меня удивляла. Как-то я пытался погрузиться в Достоевского, этот парень был не на шутку умен, но честно говоря, я так и не понял, в чем грех убить старушку, которая, по мнению самого автора всем мешала? Абсолютно всем. Он не описал ни одной ее положительной черты или пользы. Я бы, конечно, ни за что ее не убил, но автор как будто сам призвал прикончить Алену Ивановну. Зачем же тогда страдания главного героя? Что думаете по этому поводу вы русские? – Ева с любопытством посмотрела на Глеба. Ей не хотелось отвечать первой, отдуваться пришлось мужу.

– Кхм, кхм… мы думаем, точнее я думаю, что Федор Михайлович отошел от стандартной функции писателя. Задача классической литературы не выдумывать персонажей, а сопровождать художественным словом уже имеющиеся типажи. Персонажи должны жить отдельно от автора. Кажется, Достоевский проявил некоторую дерзость, он выступил конструктором русского народа. Ему хотелось дать образец совершенно нового человека. Родион хоть и способен на проступок, но в душе остается идеальным. Настолько идеальным, что не простит себе греха даже вопреки логике. Думаю, вы правы, что автор допустил некоторое противоречие.

– Тогда стоит ли видеть в Достоевском серьезного писателя? – Заинтересовано спросил Гарольд, продолжая широко улыбаться.

– Сложно сказать. Наверное, мы должны ценить Достоевского не как автора, а скорее, как христианского проповедника. Под его влиянием формировалось ни одно поколение, – когда Глеб произносил эти слова, его голова как юла поворачивалась то в сторону Гарольда, то в сторону Евы. В глазах супруги он заметил неподдельный восторг. Ей нравилось, что ход их мыслей совпадает.

– А как вам такой поворот сюжета, – поправляя козырек бейсболки, продолжил американец, – автор ближе к концу повествует, что Алена Ивановна проходила свидетелем по одному громкому убийству. Поскольку Раскольников с ней покончил, дело не было раскрыто, а убийцу посадили только после того как он дважды или трижды повторил преступление. Раскольников узнает об этом намного позже в каторге. Таким образом, он понимает, за что цеплялась его совесть. Она не давала ему покоя, потому что только богу ведома польза любой человеческой жизни. Он интуитивно чувствовал свою вину, но не мог объяснить ее логически. Клайд, при таком раскладе автор сошел бы за отличного писателя, – Гарольд еще шире улыбнулся, на этот раз самодовольно.

Глеб замолчал, не замечая ни Евы, ни собеседника, – да, это отличная мысль. В моем понимании Достоевский безупречен как один из лучших представителей христианства, автор из него тоже вышел неплохой, но все-таки далекий от совершенства.

– Я дополню, – живо продолжила Ева. – Старуха получила по заслугам, но Раскольников испугался самого себя. Он не был уверен, что совершив первое ограбление, ему в голову не придет второе. Сама способность пустить кровь, подталкивает человека дополнить логику и мотив убийства. В следующий раз в пылу азарта он может спутать плохих людей с хорошими. Не случайно автор заставляет совершить его очередное убийство буквально в ту же минуту после первого. С состоянии шока в него вселился совершенно другой человек. Я как бывшая Соня Мармеладова точно знаю, что творилось в голове у Родиона. Он просто запутался, попал в ловушку, можно сказать раскололся.

– Вы умная пара, отличное дополнение к завершению моего путешествия по России. Одно мне непонятно – почему вы назвали себя бывшей Соней Мармеладовой? – Смутился Гарольд. Зрачки Евы заметно расширились, она начала ёрзать в кресле:

– Ой, вы меня неправильно поняли. Я хотела сказать, что очень глубоко прониклась ее юродивой сущностью, поэтому беру на себя смелость в каком-то смысле ассоциировать себя с ней, – Глеб с интересом наблюдал за враньем жены. Ложь ей была не к лицу.

В этот момент их капсула размером примерно в 50 квадратных метров состыковалась с остальными 123-мя капсулами. Вместе все 124 конструкции образовали величественных размеров порталёт. Он напоминал цветного летающего паука. Глеб не почувствовал никакого движения и не услышал рева мотора, но картина в иллюминаторе стремительно менялась. Порталиум остался позади, все звезды с их планетами никуда не двигались, они просто полностью исчезали и заново появлялись как силуэты людей под дискотечной цветомузыкой. Стало понятно, что порталёт двигается с невообразимой скоростью.

– Вы часто бываете на землях Дикси? В какой штат держите путь? – Спросил Гарольд.

– Мы летим в самое сердце Дикси, как раз к вам в Алабаму, – ответила Ева.