3. Четверг, 26 мая

Харди потуже затянул ремень джинсов. Язычок пряжки вошел в последнюю дырку, не мешало бы проделать еще одну дополнительную. В очередной раз убедился, как человек меняется со временем. Хотя он набрал несколько килограммов в результате тренировок, его талия стала уже.

Он надел свою кожаную куртку и почувствовал, как она жмет в бицепсах и в груди.

– Давай проходи! – крикнул кто-то сзади.

Харди не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел в комнату. Это был голос майора Кислингера, чьи интонации он слишком хорошо знал.

– Я сказал, проходи!

– Да заткнись, – буркнул Харди.

– Что?

Однажды Харди уже потерял самообладание, тогда он сломал парню челюсть, и это стоило ему еще восемнадцати месяцев.

Харди не был идиотом, чтобы повторять ту же ошибку. Тем более в такой день, как сегодня. Поэтому он промолчал.

– Что ты сказал?

– Ничего. – Харди закатал рукава кожаной куртки и сунул руку во внутренний карман. Там лежали солнцезащитные очки. Он протер стекла своей черной футболкой и нацепил очки на коротко остриженную голову. Его когда-то светлые волосы поседели на висках, появились залысины, щеки впали, лоб и шея покрылись морщинами. Лицо пятидесятилетнего мужчины. Состарившееся, но с живым, острым взглядом. Ясным и проницательным, как никогда.

– И так красивый, – торопил его майор Кислингер. – Пошевеливайся!

Ничего не сказав, Харди прошел вперед. Ровно в восемь часов он был у окошка, где оформлялись документы на освобождение.

– Харди, дружище! – сказал толстяк за стеклом. – Ты выглядишь хреново.

– Двадцать лет рядом с тобой кого угодно изменят, – пробурчал Харди.

Толстяк просунул в щель под стеклом ручку и стопку формуляров.

– Распишись в трех местах: здесь, здесь и здесь.

Харди внимательно прочитал документы об освобождении и депозитарный отчет. Затем взял ручку и накарябал на листках «Томас (Харди) Хардковски».

– Проклятье, это недействительно, это не твое настоящее имя, – завозмущался сотрудник.

– А, верно, – буркнул Харди и перечеркнул два слова, оставив только «Харди».

– О черт! – воскликнул толстяк. – С тобой одни проблемы. Как я рад, что наконец-то от тебя избавлюсь.

– Тогда хватит болтать, лучше отдай мне мои вещи, медуза!

Толстяк просунул в щель пластиковый контейнер с жалким имуществом, которое два десятилетия пролежало в подвальном хранилище. Харди порылся пальцами в вещах: запасной ключ от «паджеро». «Интересно, у кого сейчас эта машина – если она вообще еще существует?» Ключ от входной двери. «Дома точно больше нет, его уже снесли». Старый мобильный телефон с антенной. «Размером с кирпич. Забудь!» Кулек леденцов. «Смотри-ка – английские пастилки «Роки» с мятным вкусом. Срок годности закончился девятнадцать лет назад». Старый кожаный кошелек с парой купюр. «Двести семьдесят немецких марок. Очень кстати!» К счастью, в кассе ему выплатили двенадцать тысяч триста евро. Работа на кухне себя оправдала – переработки почти каждые выходные, – и дирекция тюрьмы откладывала для него половину его доходов в виде сбережений.

Харди продолжал рыться в контейнере. Давно просроченный загранпаспорт и водительские права. «Просто ветхая книжонка и пожелтевшая бумажка». Упаковка болеутоляющих таблеток. «Это можете оставить себе!» Дорогие карманные часы, которые забрали у него в качестве финансового обеспечения. «Надо же, все еще в крови с момента задержания». Зачитанная книга. «Над пропастью во ржи». Коробок спичек и пачка сигарет «Мемфис». Но с этим он завязал двадцать лет назад.

– О’кей. – Харди взял лишь портмоне, водительские права, паспорт, часы и книгу, сунул все в карман и пошел.

– А остальное? – крикнул ему вслед толстяк.

– Можешь толкнуть на eBay.

– А что с книгами в твоей камере? Сколько их? Сто?

– Двести шестьдесят одна, – ответил Харди. Толстяк никогда не умел считать.

– Двести шестьдесят одна? – повторил мужчина.

– Да. – Харди обернулся. Сборная солянка из Фолкнера, Стейнбека и прочих писателей, которыми в тюрьме никто не интересовался. – Можешь подарить кому-нибудь в семье, если хоть кто-то из твоих родственников умеет читать.

Харди вышел на улицу, надел солнцезащитные очки и посмотрел в обе стороны. Солнце безжалостно жарило ему в затылок, по спине бежали струйки пота.

«Чертова жара!»

И вот уже снова начались его головные боли. На протяжении многих лет они появлялись регулярно, но он отказывался принимать лекарства. Лучше терпеть боль, чем заглушать чувства. «Плевать!»

Старое кирпичное здание с зарешеченными окнами, где размещалась тюрьма Бютцов, осталось позади. В прямом смысле этого слова. Перед ним была свобода.

Отсюда до Ростока каких-то тридцать километров, и в некоторые дни Харди даже казалось, что он ощущает соленый запах Балтийского моря. Конечно, он выдумывал, но, когда столько лет находишься в тюрьме, начинают появляться фантазии. И не все они связаны с местью. Правда, сейчас его тянуло не к морю, а в другом направлении: в сторону Франкфурта и Висбадена. Ему нужно туда. Там он получит ответы.

Его ожидаемо никто не встретил. Да и кто бы это мог быть? Никто не обрадуется, что он снова на свободе. Скорее наоборот!

Похоже, единственный, кого он интересовал, был водитель черной «Лады-Тайги», которая стояла в двухстах метрах на улице перед администрацией кладбища. По бамперу Харди заметил небольшой крен и понял, что в машине кто-то сидит. Но он не мог разглядеть, кто именно, потому что солнечный свет отражался в стеклах машины.

Харди медленно направился к автобусной остановке, которая находилась прямо перед тюрьмой на Кюлунгсборнерштрассе. Оттуда на автобусе он доберется до вокзала.

На ходу он вытащил из кармана куртки книгу. Пора заново знакомиться с Холденом Колфилдом и его красной кепкой, которую он всегда носил задом наперед.

На первой странице книги стояла дарственная надпись:

«В глубине души ты по-прежнему ребенок.

Таким и оставайся.

С любовью, Лиззи».

Дарственная надпись от его жены. Никто на земле не знал его так хорошо, как Элизабет Хардковски, его Лиззи. Ну, за исключением Норы, – но он быстро отогнал от себя эту мысль.

Харди дошел до остановки и покосился на черный автомобиль. Никто не помешает ему воплотить свой замысел в жизнь. Ни мужчина в «Ладе-Тайге», ни кто-либо еще.

Все-таки он ждал двадцать лет, чтобы выяснить правду. Он узнает, как и почему умерла его жена и кто в этом виноват. Он тщательно продумал все детали своего плана. Он управится за несколько дней, и это обернется дьявольским смертельным хороводом – для всех, кто был замешан в тех событиях…

4

Майнц находился в нескольких минутах езды к югу от Висбадена. В городском районе Гонзенхайм дорогие виллы стояли одна другой краше, и особенно Брайтештрассе выделялась самыми шикарными зданиями в разных стилях.

Обзавидоваться можно!

Сабина припарковала свой автомобиль рядом с трамвайной остановкой, прямо перед двухэтажным кирпичным домом, с эркерами, чердачными окнами и милой острой крышей. Дверь на узком балконе была открыта, и белоснежная занавеска развевалась снаружи. Сабина положила табличку БКА на приборную панель под лобовое стекло, взяла ноутбук и вышла из машины.

Через минуту она стояла в коттедже, опершись о деревянный косяк лестничных перил, и смотрела на ступени, ведущие на второй этаж. Для начала июня было непривычно жарко и душно, но, к счастью, в доме работал кондиционер.

Коллеги из криминалистического отдела почти закончили, и труп Катарины Хагены уже увезли. Только белые линии указывали на то место, где лежало ее тело: в самом низу лестницы с неестественно повернутой в сторону головой.

– Следы взлома? – спросила она одного из коллег, по казав свое удостоверение.

На верхнем этаже сверкнула вспышка фотокамеры.

– БКА? – удивился сотрудник уголовной полиции Майнца, убрал диктофон и помотал головой.

– Следы борьбы?

– Нет.

– Следы насилия на теле погибшей?

– Нет.

– Что-нибудь пропало?

– Непохоже. Я задаюсь вопросом, зачем мы здесь вообще.

«Тем же вопросом задаюсь и я». Сабина ничего не ответила. Но, очевидно, Хесс знал больше, чем она, или так считал. Иначе не прислал бы ее сюда.

– Мы вам еще нужны? – спросил мужчина.

– Нет, вы можете идти, когда закончите. Спасибо!

Мужчина кивнул коллегам, и те собрали свои вещи. С верхнего этажа спустились сотрудники криминалистического отдела и фотограф, и все вместе гуськом покинули дом. Массивная входная дверь со стеклянными вставками с грохотом захлопнулась, и в следующий момент в доме наступила почти полная тишина – за исключением тихого гудения кондиционера.

Сабина припомнила сведения из дела Катарины Хагены, с которыми ознакомилась до этого. Женщине было пятьдесят три, она – как позже и ее сестра Анна – окончила полицейскую школу, но не сделала карьеру в БКА, а изучала юриспруденцию, написала диссертацию и много лет работала в различных адвокатских конторах, пока десять лет назад не открыла собственную. С упором на уголовное право. Видимо, она хорошо зарабатывала, по крайней мере больше, чем ее сестра в БКА, потому что Катарина Хагена – насколько Сабина знала от одной из коллег – жила одна в этой вилле с маленьким садом, финской баней, инфракрасной сауной и джакузи. Согласно поземельной книге, имущество было свободно от долгов.

Сабина посмотрела вверх по лестнице. Оттуда упала адвокат. На уровне последней ступени на стене были следы. Если верить предварительным данным криминалистов, которые Сабина изучила в Центральной оперативной системе, они остались от ногтей Катарины Хагены. Адвокат оступилась и, пытаясь ухватиться за стену, поцарапала ногтями обои. Затем ударилась головой о стену на высоте около метра. Кто-то был в доме и преследовал ее? Если да, возможно, она пыталась сопротивляться и скатилась вниз по лестнице. Сломанное запястье, сломанная ключица, вывихнутый большой палец, раздробленная берцовая кость и повреждение черепа. Согласно медицинскому освидетельствованию, она страдала от сильного остеопороза. Оказавшись внизу на ковре, она, вероятно, была уже мертва.

Сабина снова подняла глаза. Так как потолки были высотой три с половиной метра, лестница казалась внушительной. Она почему-то напомнила Сабине сцену из фильма «Изгоняющий дьявола», в которой Линда Блэр на четвереньках сползает вниз по лестнице. В этом доме было так же сумрачно, как и в фильме, потому что из-за жары были опущены все жалюзи.

Теоретически Катарина Хагена могла споткнуться и о кошку или собаку, но ничто в доме не указывало на присутствие домашних животных – никакой миски или еще чего-нибудь. Поэтому вопрос звучал следующим образом: от кого или чего она убегала?

Сабина загрузила на ноутбуке актуальные данные расследования, которые обновлялись поминутно. Официально Хагена жила в этом доме одна, и соседи не видели никаких посетителей тем вечером. Только система охранной сигнализации могла указать на гостя. Современная радиосистема с камерой и датчиком движения, которая снимала все, что происходило перед входной дверью. Но записи видеокамеры были удалены. А на клавиатуре, которая находилась под дисплеем в прихожей, не было никаких отпечатков. Даже самой Катарины Хагены. На клавишах еще оставался магнитный порошок криминалистов. Значит, кто-то намеренно удалил видеозаписи и затем стер свои отпечатки пальцев с клавиатуры. Похоже, чрезмерное усердие Хесса было не таким уж необоснованным – и, возможно, специалистам удастся восстановить записи.

Сабина поднялась со своим ноутбуком по широкой лестнице. Кондиционер выдувал холодный воздух вниз, и у Сабины по спине побежали мурашки. На верхнем этаже лежал бордовый персидский ковер. Сабина не нашла на нем ни одной складки, о которую могла бы запнуться Катарина Хагена. Здесь располагалось еще пять помещений: ванная комната, туалет, спальня, кабинет и гардеробная. Рядом с дверью в кабинет Сабина нашла дисплей кондиционера. Шестнадцать градусов. Необычно холодно! Возможно, убийца установил такую низкую температуру, чтобы затруднить работу судмедэкспертам по определению точного времени смерти. Умный ход! Кондиционер все-таки работал всю ночь. И на этом дисплее коллеги-криминалисты не обнаружили никаких отпечатков пальцев.

Что говорил Снейдер в таких случаях? Чем старательнее убийца пытается замести следы, тем больше их оставляет.

Сабина выключила кондиционер и вошла в кабинет Катарины Хагены. И здесь жалюзи опущены, а в помещении почти морозно. Сабина положила ноутбук на письменный стол, но решила пока не обновлять отчеты. Техника еще не все. Лучше она попытается проникнуться атмосферой этого места.

С учетом низкой температуры кондиционера, смерть наступила около десяти вечера. Сабина закрыла глаза и вызвала в памяти фотографии, которые сделали коллеги. На адвокате была не ночная рубашка, а джинсы и черная блузка. И, согласно предварительному заключению судебного медика, зубы перед смертью она не чистила и следов мыла на пальцах тоже не было.

Сабина услышала скрип паркета и подняла глаза. В комнате кто-то был. В противоположном темном углу кабинета стояла женщина. Худая, высокая, в джинсах и черной блузке. Она исподлобья смотрела на Сабину через длинные темные волосы, которые падали ей на лоб.

Сабина прищурилась.

«– Катарина Хагена?

– Да.

– Что вы делали вчера здесь наверху в десять вечера?

– Ваши предположения?

– Вы не были в ванной, чтобы подготовиться ко сну. Полагаю, как и в туалете, потому что внизу есть еще один. В гардеробную вы тоже еще не заходили, потому что на вас по-прежнему уличная одежда. Значит, остается только кабинет.

– Значит, так и есть.

– Вероятно, вы были в кабинете не одна, я права?

– Возможно.

– Кто был с вами?

– Вы видите на мне ранения или следы борьбы?

– Нет. Значит, вы знали того, кто вас убил?

– Или ту, которая меня убила».

«Или ту, которая меня убила», – мысленно повторила Сабина. Она тряхнула головой, отгоняя видение, и образ женщины исчез. В углу стоял просто торшер, на котором висела вешалка с трикотажным пуловером.

Сабина осмотрела письменный стол. Тоже никаких следов борьбы, папки и ручки аккуратно разложены, рядом с монитором поднос с пустой тарелкой и кофейной чашкой. Сабина понюхала. Какао. Видимо, во вторник вечером Катарина работала в своем кабинете.

На другой стороне стола стояла современная телефонная станция с большим дисплеем и устройством для громкой связи; рядом лежала записная книжка. Сабина полистала ее. Комбинация из календаря-органайзера и телефонной книги. На вечер вторника не было назначено никаких встреч. Лишь напоминание о сериале в среду, который хотела посмотреть Хагена. Она уже не узнает, что было в той серии.