В ХХ веке один за другим исчезли многие примеры проживания вместе, в едином государстве различных народов. «Развод» часто происходил в результате серьезных кризисов, насилия, перемещения населения и массовых убийств. Государство находится в безопасности, в «естественных» условиях – такое мнение, по крайней мере, стало самым распространенным – когда население данной территории, по возможности, однородно и имеет общий язык, происхождение, культуру, религию, общую историю. Именно это образует национальную однородность, которая поддерживает государство. Конечно, и в центре Европы существуют яркие примеры многонациональных и многоконфессиональных государств, таких как Швейцария, но вообще совместная жизнь различных народов стала представляться ситуацией неестественной и полной рисков.
Страшным призраком, нарушавшим в XIX веке сон правителей – особенно трех великих империй: Габсбургской, Османской и Российской – оказалась нация, а не пролетариат. Что же такое нация? На конференции в Сорбонне в 1882 году Эрнест Ренан (Ernst Renan), автор известной книги «Жизнь Христа», почитаемый Третьей Республикой мыслитель, ответил: «Нация – это великая общность, построенная на чувстве уже принесенных жертв и жертв, которые она еще готова совершить совместно». Он решительно добавил, что «существование нации – это (простите за метафору) ежедневный плебисцит». Добрая воля, политика, согласие – то, что называется «плебисцитом», стали решающими элементами в осознании себя нацией, и остаются ими. Известный итальянский историк Федерико Кабод (Federico Chabod) настаивает на том, что этот национализм имеет другие политические корни по сравнению с национализмом немецких нацистов, привязанному к расе и земле. Как бы то ни было, нации и национализм приводят в движение Европу и страны Средиземноморья уже более двух веков.
Национальное самосознание проявляется не только в желании жить вместе, двигаться вместе в будущее и вместе приносить жертвы, но и в решении бороться против других или, по крайней мере, исключить других из своего пространства. На рубеже XIX–XX веков с невероятной скоростью вырисовываются новые политические субъекты, «мы-нация» в Европе и Средиземноморье. В различных случаях и в комбинациях различных элементов создается то единодушие, тот «плебисцит», который делает нацию нацией, и в то же самое время прочерчивает границы между «своими» и «чужими». Но здесь не место говорить об истории национализма как такового. Достаточно вспомнить, что развитие идеи национального самосознания, завоевывающей сердца и умы, во многих случаях кладет конец совместному проживанию народов и различных этнических и религиозных сообществ. Эти различные сообщества вдруг начинают по-новому смотреть друг на друга, потому что чувствуют себя нациями.
Эпоха наций совпадает с распадом многонациональных государств, которые объединяли народы разных религий и этнических групп. Подобное государственное устройство было характерно для Европы и Средиземноморья. Сейчас утверждается реальность национальной идеи, базирующейся на однородности и на маргинализации меньшинств. Это – давняя модель, мы находим ее в Испании в XV веке: стремление к чистоте крови (limpieza de sangre) и борьба с евреями и мусульманами. Она отличается от католической традиции, для которой мусульманин или еврей, обратившись, становился христианином и «кровь» уже была не важна.
Против националистической модели выступал вековой имперский и космополитический опыт, оказавший глубокое влияние на европейскую цивилизацию и на сосуществование различных народов. Новая нация требовала однородности языковой, территориальной, этнической и религиозной. Условия эти не легко было найти на территории, где исторические «отложения» империй создали наслоение различных, порой переплетенных между собой общин. И в противовес тому национализм должен был создать новые ситуации однородности, а потому ассимилировал, обращал в иную веру, а в случае сопротивления изгонял и истреблял.
История становления наций не везде одинакова. Она не всегда жестока, но всегда означает смерть империй. Вследствие первой мировой войны, с одной стороны, наступила смерть Габсбургской и Османской империй, с другой – царская империя радикально трансформировалась в СССР. Но нельзя долго жить вместе (если не говорить о крайнем принуждении, примером которого был СССР). История ХХ века заканчивается страшным распадом Югославии в 90-х годах. Из этой федерации родились Словения, Хорватия (после тяжелого конфликта с сербами), Македония (где живет значительное албанское меньшинство), Сербия и Черногория, Босния и Герцеговина (с 1878 года они находились под властью Австрии и были аннексированы в 1908 году османской империей, затем вошли в состав Югославии в 1918 году).
Босния в 1992–1995 годах пережила очень болезненные события: резню, перемещение народов, этнические чистки. В границах боснийского государства проживали вместе сербы (православные), хорваты (католики) и мусульмане – древнее наследие Османской империи, где народы перемешивались. Мусульманская община (Тито хотел представить её как нацию, чтобы развивать её связи с мусульманскими странами третьего мира) не имела сильной идентичности в коммунистическую эпоху, но в разжигающемся конфликте и под жестким давлением очень быстро ее нашла. Босния и Герцеговина стала эпицентром конфликта, местом, где проявилась вся патология невозможности жить вместе. И решением стал раздел. Так же в 1990 году Словения отделилась от Югославии, но это было проще. А как отделиться, когда разные народы живут в одних и тех же городах на одной и той же земле? Это стало драмой Боснии.
Это – давний и очень болезненный вопрос, который всегда проявляется при расчленении великих империй. Югославия родилась как компромисс после 1918 года, когда распалась Австро-Венгрия, и было решено объединить в маленькой империи вокруг Сербской монархии различные народы, в большинстве своем славянские. За гегемонией сербов после второй мировой войны последовала коммунистическая империя Тито. Но эта мировая война породила в Югославии не только движение сопротивления против итальянских и немецких захватчиков, но и межэтнический конфликт между самими югославами. После войны и после фашистской оккупации итальянцы Истрии и Далмации (примерно 250.000 человек) должны были оставить земли, на которых они жили веками. Тысячи канули в бездну преследований Тито. После победы Италии в первой мировой войне эти земли отошли Италии и были итальянизированы (несмотря на разнообразие проживавших на них народностей); после поражения во второй мировой войне жившие там итальянцы дорого заплатили за эту политику.
На многие десятилетия национальная проблема была заключена в «клетку» династических или коммунистических монархий Югославии: это была «маленькая империя» южных славян, ставшая в коммунистическую эпоху лидером Движения неприсоединения. Конструкция эта рухнула под давлением националистических страстей, несмотря на умело созданную конституционную систему, унаследованную от Тито. С концом коммунистической идеологии возродились националистические чаяния народов, как более сильные в Хорватии и Словении, так и менее заметные, как у мусульман. Особенно ярко проявилось убеждение в невозможности жить вместе, каждой нации хотелось иметь свое государство. Вот уже более ста лет на Балканах и в Восточной Европе постоянно загораются национальные страсти. Часто происходят национальные конфликты, массовые убийства, перемещения народов. Рождаются новые государства.
Косово – древняя колыбель сербской нации, средоточие сербских святынь, сегодня населено в основном албанцами. В 1998 и в 1999 гг. под властью Милошевича албанцы пережили жестокое преследование со стороны сербов, многие погибли или были вынуждены покинуть свою землю. Это было последним актом в Югославской трагедии. Сегодня оставшееся сербское меньшинство, тоже пережив преследования и насилие, проживает под международным контролем и под защитой международных военных сил. Вчерашние угнетатели, сербы стали меньшинством, загнанным почти что в гетто. Ненависть велика. Совершенно справедливо написал Джонатан Сакс (Jonathan Sacks) – философ и богослов, главный раввин Британского содружества: «Вирус ненависти может казаться на какое-то время уснувшим, но он редко умирает. Друзья становятся врагами, соседи – антагонистами. Построить стену и разделить их кажется наименьшим злом, но стены редко прекращают конфликты». Такой стала история Югославии, когда соседи открывают, что не могут больше жить рядом.
Стена разделения представляется решением проблемы, когда жизнь вместе становится адом. Неважно, реальная это стена, как та, которую государство Израиль построило на границе с Палестинскими территориями, или же новая граница, или ввод (временный, но на долгие годы) международного военного контингента.
На Кипре греческая и турецкая части острова более тридцати лет разделены стеной. Кажется, многие годы и километры отделяют сельскохозяйственную турецкую часть от развитой греческой, хотя это части одного острова, разрезанного пополам границей, которая долгое время была на замке. Разделение произошло после того, как в 1974 году потерпел поражение режим сосуществования президента архиепископа Макариоса. Это была хитроумная система равновесия сил, выстроенная, чтобы греки и турки могли жить вместе. Она была свергнута греческими полковниками, а турки, с подозрением глядевшие на эллинистические стремления, не хотели больше признавать ее. Затем турецкое меньшинство усилилось эмиграцией из Анатолии. Смелость разделения кажется самым разумным решением. Может быть, иногда это так и есть. Но часто конкретная ситуация делает разделение крайне болезненным, слишком переплетены и взаимосвязаны бывают общины. На Кипре оно повлекло за собой перемещение населения и неестественный раздел острова между двумя государствами. Но это лишь один пример.
О проекте
О подписке