7

Смех Урука заставил меня вздрогнуть – мне эти пряди тумана казались воистину зловещими. Однако в его смехе звучало презрение. А эти струйки тянулись к нам, словно щупальца морского чудовища, наподобие тех, с которыми сулькарцы встречались на дальнем юге. Но Урук быстро перешел от смеха к негромкому пению.

Я видел его слова. Не знаю, что за волшебство было тому причиной, но от его слов в здешнем полумраке возникали голубые искры; они лились с губ Урука потоком, потом растекались в стороны и собирались в светящееся пышное облако. Урук решительно двинулся вперед, и я волей-неволей последовал за ним.

Потом блестящие голубые искры встретились с одним из угрожающих щупалец тумана. Что-то ярко вспыхнуло. Туман проворно отдернулся и вернулся к основной массе; та сделалась непрозрачной и становилась все темнее, по мере того как к ней подтягивалось все больше безымянного вещества.

Теперь это был уже не туман, а колышущаяся фигура; она словно не знала, какой облик ей принять. От фигуры исходило ощущение опасности; она материализовалась стремительно, как удар. Но если эта неведомая сущность думала, что застанет нас врасплох, она быстро убедилась в своей ошибке. И хотя она бросилась на каменный пол у нас под ногами и попыталась подползти к нам, голубой туман рухнул тоже.

– Эй, Тарги! – Урук больше не пел. Теперь он говорил как человек, бросающий вызов своему врагу. – Ты никак вообразил, что я уже сделался твоей игрушкой? Сокрушительница Шлемов, – он впервые назвал свое оружие по имени, – не людьми выкована. Тебе следовало бы это знать.

Туман померк.

Урук кивнул.

– Он, должно быть, сильно потрясен, – задумчиво сказал он. – Тарги не из Великих, как и я. Но я бы сказал, он считает, что лучше владеет Темной Силой. – Голос Урука сделался резче. Он требовательно спросил: – Как он умер? В то время, которое мы знали.

Я покопался в памяти Толара. Тарги… Видел ли Толар его смерть? Или только слышал, как о ней сообщили, прежде чем собственная тяжкая рана погнала его прочь с поля битвы? А потом я заговорил, но неуверенно, запинаясь, потому что картины в моей памяти были очень смутными и далекими.

– Он умер от удара секирой. Они подняли крик, когда обнаружили его тело, – это я помню.

– От удара секирой, – повторил Урук. – Тогда…

Я знал, что́ его беспокоит. Если это его Сокрушительница Шлемов в тот раз покончила с Тарги, то может получиться, что, убив его снова, мы ничего не выиграем. Если только не сумеем при этом добраться до того вместилища Силы, где Тарги – или его истинная сущность – мог найти безопасное убежище.

– Он будет стремиться воспроизвести ход событий, – сказал Урук, на этот раз словно бы сам себе. – Значит…

Путь вперед скрывала темнота. Почти нематериальное извивающееся существо исчезло. Однако мы не теряли бдительности, и правильно. Из темноты снова донеслось шуршание: корни-веревки ползли по камням, чтобы опутать нам ноги. Урук заработал секирой, да и я вполне мог колоть эти змееподобные извивающиеся темные веревки левой рукой.

В полумраке разразилась настоящая бойня. Ни фасы, ни их веревки не могли всерьез противостоять нашему оружию, когда мы стояли спинами к стене коридора, и взмахи сияющего металла несли смерть. Меч рычал, словно волк, рвущийся к глотке добычи. А Сокрушительница Шлемов хоть и не рычала, но зато почти что пела, рассекая воздух. А фасы то пронзительно вопили, то хрипели.

Голос Урука перекрыл весь этот шум.

– Хватит! – скомандовал он. – Тарги использовал их, чтобы выиграть время – и нельзя допустить, чтобы он это время получил. Он думает, что будет в безопасности в том месте, которое он для себя приготовил, значит, надо настичь его, пока он не укрепил свою защиту.

И мы, покинув свое место у стены, перешли в атаку. Урук выкрикнул древний боевой клич Ха-Гарка. В этом тесном пространстве его голос оглушал, а яростный свет превращал оружие в наших руках в живое пламя.

Фасы дрогнули. Я издавна знал, что они лишь в темноте чувствуют себя уверенно и бьются хорошо. А здесь осталось лежать достаточно их мертвецов – в основном сокрушенных Уруком, – чтобы лишить их мужества. Мы не знали, снял ли Тарги заклятие, принуждавшее фасов атаковать нас. Но когда мы двинулись вперед, они обратились в бегство. Одни бросились влево по проходу, другие отступили вправо.

Урук двигался стремительно. Он не мог бежать в такой темноте, но шагал размашисто, насколько позволяла теснота и постоянное опасение споткнуться. Я шел следом, но часто оглядывался, проверяя, не преследуют ли нас вернувшиеся фасы.

В мое время фасы смазывали наконечники своих копий ядом. Но у копий, через которые мы переступали, – иногда зажатых в руках хозяев, которым уже не суждено было их поднять, – цвет наконечников был самый обыкновенный. Хотя бы в этом нам повезло.

Трижды коридор разветвлялся, и всякий раз Урук без колебаний выбирал, куда сворачивать. Я не задавал вопросов, но почему-то был уверен, что он знает, куда идти.

Так мы окольными путями добрались до одной из тех пещер, через которые я некогда проходил вместе с Тсали – ну, либо она была настолько на них похожа, что и не отличишь. Сталагмиты искрились, как хрусталь, когда на них падал свет Ледяного Жала. Я бы наверняка заблудился среди многообразия этих древних каменных наростов, но мой товарищ даже не притормаживал, чтобы отыскать дорогу. Я заметил, как Сокрушительница Шлемов в его руках чуть качнулась. Возможно, она действовала как иголка в чаше – при их помощи сулькарцы находили путь в море.

Так мы наконец добрались до очередного проема в стене. Я наверняка проглядел бы эту щель, почти перекрытую каменной глыбой, – в нее надо было осторожно протискиваться. За ней оказался очередной узкий туннель, только стены на этот раз были гладко обтесаны, и на них временами встречались незнакомые мне рунные надписи. Но от них словно исходил холод, проникающий в самую душу и наполняющий ее смятением и отчаянием. Лишь теплая рукоять меча в моей израненной ладони помогала бороться с этим наваждением, подтачивающим мое мужество.

Урук замедлил шаг. Он шел, высоко подняв голову, – этот проход не был тесным, как любили фасы. Его прорубили люди или кто-то им подобный.

– Теперь… – еле слышно выдохнул Урук, – теперь, человек, бывший некогда Толаром, мы победим или погибнем. Тарги был уверен, что ни один человек, рожденный в Свете, не может сюда добраться. Но мы пришли. И, почувствовав, что его приперли к стене, он бросит на нас все свои Силы…

И едва он произнес последнее слово, как на нас обрушился удар из пустоты. Это было так, как если бы гигантская и всемогущая рука ударила меня в грудь, отбросив прочь. Я отчаянно взмахнул Ледяным Жалом – я не видел ничего осязаемого, но чувствовал, что должен что-то делать или меня одолеют и я окажусь совершенно беспомощен.

Урука тоже отбросило, но лишь на пару шагов. Он немного пригнулся и расставил ноги пошире, словно твердо решил не отступать более ни на шаг. Я попытался скопировать его стойку. Более того, я изо всех сил устремился вперед, чтобы встать с ним рядом.

Давление продолжалось. Мне не удалось продвинуться ни на шаг, – увы, я отступил еще на два. Меня захлестнул гнев, мрачный и непреклонный, – никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Это был гнев истерзанного отчаянием Толара, с которым я соприкасался. Толар. Мне следовало снова обратиться к этой сокрытой части меня, которую возродило Ледяное Жало.

Урук же продвигался вперед, напоминая человека, пробирающегося через вязкую грязь. Шаги его были короткими – но он шел! Он шагал! Я уперся плечом в стену, к которой меня отшвырнуло последним ударом. Теперь я держал меч в правой руке, а левую вытянул вперед. И как я прежде нащупывал точки опоры при спуске, так теперь прижал кончики пальцев к рунным надписям. Мало что мне давали эти зацепки, но все же я снова двинулся вперед – медленно, шаг за шагом, как Урук.

Возможно, его древнему врагу было не так просто разделить свою Силу и он не мог удерживать на расстоянии нас обоих одновременно. И потому мы мало-помалу выигрывали. Кольчужная бармица моего шлема покачивалась; тяжело дыша, я сосредоточился на своей схватке, на продвижении вдоль стены.

Урук справлялся лучше – его шаги делались длиннее. Глаза под грозным гребнем-драконом пылали.

Так мы пробивались вперед по туннелю – бесконечно долго, как нам представлялось. Казалось, что давление чужой Силы не ослабнет никогда. Я задыхался, в ушах гремел стук собственного сердца. Вперед… Вперед!..

А потом давление исчезло так же быстро, как прежде развеялся туман, в промежутке между двумя вдохами. Я потерял равновесие и упал на одно колено. Урук пошатнулся, но уже на следующем шагу восстановил равновесие.

Продолжая держать секиру перед собой, он бросился вперед, и я за ним следом.

Мы очутились в зале, заполненном зеленовато-серым свечением, – я знал, что оно отмечает место сосредоточения Темных Сил. Здесь были не сталагмиты, а скорее колонны, которым придали форму пугающих фигур, монстров и людей, причем казалось, что люди охвачены невыносимой мукой, от которой не избавит и конец времен.

Между этими колоннами – я лишь раз взглянул и больше не смог, один лишь взгляд на них пробуждал во мне такой страх, что я боялся с ним не совладать, – шел широкий центральный проход, и Урук устремился по нему прямо в центр зала.

Возможно, это был храм. Не знаю, какому богу или какой Силе здесь поклонялись, но породило их не преклонение моего народа. Здесь колонны образовывали круг, и в его центре, на полуколонне ржаво-красного цвета лежал хрустальный череп.

А у подножия постамента бесформенной грудой валялся человек, которого я видел на поле боя, – Тарги. Невидящий взгляд широко распахнутых глаз был устремлен вверх, а тело обмякло, словно он только что умер.

Но в той части хрустального черепа, где должен был бы располагаться мозг…

Я не мог оторвать взгляда от водоворота ярких красок, хоть на них и больно было смотреть. Они бурлили, переплетались – и таили в себе какой-то смысл. Я чувствовал, что стоит мне посмотреть на них еще чуть-чуть, и этот смысл откроется мне. И это станет величайшим из моих деяний. Я стану избранным. Никто из людей не сравнится со мной. Я буду править. Править!..

Я увидел, как Урук переступил лежащее на полу тело и поднял секиру. Урук. Он уничтожит. Он… Это он здесь враг! Убить! Убить!

Мой удар оказался слабым лишь потому, что незажившее запястье не повиновалось мне. Ледяное Жало со скрежетом проехалось по обтянутому кольчугой плечу Урука. Но этого хватило, чтобы секира отклонилась. Вместо черепа она лязгнула о колонну.

Череп на постаменте покачнулся, и цвета внутри него забурлили еще неистовее. Отдача от плохо нацеленного удара чуть не заставила меня выронить меч. Я с трудом удержал его.

Урук! Он опасен! Пока он жив… пока он жив…

Череп обратил на меня взгляд пылающих глаз.

«Впусти меня, друг! – вспышкой боли ворвался в мое сознание убедительный голос. – Мы сможем покончить с ним – вместе».

Секира Урука взметнулась снова. Я был ему не противник, даже с Ледяным Жалом…

«Бей ниже! – настаивал некто у меня в мозгу. – Видишь, там, под рукой, уязвимое место! Ударь его в сердце! А потом… Йонан!»

Я пошатнулся, схватился за голову и закричал от раздирающей ее боли. Меч повис в опущенной руке, его острие указывало на каменные плиты у нас под ногами.

«Йонан! – донесся до меня тот же зов. – Бей! Ну же!»

Веление этого давящего иного хлынуло в мой разум. Я смутно осознавал или догадывался, что происходит…

Я поднял меч – и опустил, в основном за счет его же тяжести. У меня самого почти не осталось сил. Ледяное Жало обрушилось прямиком на макушку черепа.

Моя голова взорвалась от боли. Я отбросил меч, упал на колени, схватился за голову и застонал.

Я не видел, как Урук снова занес секиру. Но я услышал лязг, с которым она врезалась в череп, пробила его, раздробила, словно это действительно была древняя кость. В моей голове творилось сущее безумие – или это я сходил с ума. Должно быть, тварь, пытавшаяся овладеть мною, увидела, что произошло. С невнятным бормотанием я рухнул ничком, а болезненный, обжигающий глаза свет кружил, окутывая меня.

Я никогда не узнаю, как долго на меня давила воля Тарги. Но где-то еще оставалась частица Йонана, отступившая в укрытие. И теперь эта частица меня прежнего вышла из укрытия, наверное, от отчаяния. Я оцепенел и застыл, но все же был еще жив, и путы Тарги больше не сковывали меня. Я собрал остатки воли и попытался шевельнуть рукой, просто чтобы доказать, что мне это по силам. А потом кое-как встал, невзирая на боль во всем теле.

Меня окружал очень серый свет, и он внушал страх, хотя в нем осталась лишь тень той угрозы, что витала здесь раньше. Неподалеку лежал Урук, а за ним, там, где прежде валялось покинутое тело Тарги…

Неужели эти обломки крошащихся костей, этот прах действительно когда-то был человеком или хотя бы его подобием? От хрустального черепа, господствовавшего в этом зале и пытавшегося завладеть нами, не осталось даже осколка. Но я увидел еще кое-что – рукоять меча без клинка, такую же тускло-серую, как и свет вокруг.

Я подполз к Уруку. С его секирой ничего не случилось. Она осталась целехонька, и Урук так и сжимал ее в руке. Я нащупал у него на шее пульс. Он был жив. Я нашарил на поясе фляжку с водой, отстегнул, устроил Урука так, чтобы его голова опиралась на мое плечо, и тонкой струйкой принялся лить воду ему в рот. Наконец он сглотнул, закашлялся и открыл глаза.

На миг он уставился на меня так, словно впервые видел. Потом нерешительно спросил:

– Толар?

Я покачал головой. Отложив фляжку, я дотянулся до рукояти меча и показал ему.

– Я Йонан – ты сам меня призвал.

Губы Урука дрогнули в едва заметной улыбке.

– И ты вернулся и спас нас. Каким бы великим чародеем ни был Тарги, а контролировать еще не рожденного не смог. Так, значит, Ледяное Жало покинуло тебя, к добру или к худу?

Внутри у меня забурлил смех.

– Я думаю, к добру. Хватит с меня зловещего оружия и древних битв, хоть проигранных, хоть выигранных. Я намерен творить будущее.

Тут я вспомнил – мы всё еще в прошлом? Лишь прах Тарги позволил мне надеяться, что смена времен завершилась.

Урук, должно быть, заметил, как я взглянул на почти исчезнувшие останки, и понял мою мысль.

– Я думаю, мы в твоем времени, Йонан, ставший чем-то бо́льшим. По крайней мере, Тарги мертв. А сокрушение его Силы вполне могло выбросить нас обратно. Если это так, мы все еще можем пригодиться Эскору. Ну что, попробуем выяснить?

Рукоять Ледяного Жала была мертва. Я чувствовал, что он никогда больше не сыграет никакой роли в людских замыслах и интригах. Я положил ее на широкое основание постамента, на котором прежде возлежал череп. Тарги попытался меня использовать. И не сумел. Пускай никто, кроме меня, этого и не видел, но я этого не забуду. Я – не Толар, но некая его часть навсегда останется со мной, оттачивая мою сущность и делая ее лучше, как заботливый воин точит свое оружие. Я не могу этого отрицать, да и не хочу. Но я был Йонаном – и этого я тоже не хочу ни отрицать, ни забывать.

Возможно, время действительно вынесло нас обратно – так многое выносит на берег прилив. Если это правда, будут другие мечи и другие битвы, и будет новая жизнь, и я должен отыскать свое место в ней и познать себя глубже, чем способна понять бо́льшая часть людей.

– Время было, время есть, время будет, – сказал Урук. Нет, не сказал – слова возникли у меня в сознании. И меня захлестнула пьянящая радость. Моя давняя мечта исполнилась, и за это мне следовало поблагодарить Толара. Я встал и протянул руку Уруку, чтобы помочь ему подняться.

Время будет – эти слова пели в моей душе, пробуждая нетерпение. Ледяное Жало больше не держало меня, и меня ждал весь Эскор!