Не в аду, но в зрачках искрит, – где-то рядом,
не в раю, расскажите о нём, Бога ради!
Только Слово рассыпалось буковками по тетради,
и язык сшивает страницы: Ва-си-ли-а-ди…
***
"Я хочу видеть Бога", – сказал я.
"Тогда ты должен умереть", – сказали мне.
"Тогда пусть Бог увидит меня", – сказал я.
И Бог умер.
***
Облако, что ладейка,
клёвый окурок, скамейка,
красные, тёплые рожи,
снится одно и то же.
***
Аллея, силуэт, скамья
в вечернем свете, силуэта
всё меньше в оном, горстка света,
апчхи с небес небытия.
***
А у меня как зрителя
к истории вопрос.
Что без креста Спаситель?
Что без чудес Христос?
Был выражен вид сбоку,
твой бесконечный живот
был круче бога
и праха вечного от.
***
Сижу под храмом, ворую с неба,
ни крыши, ни сна,
убогому слово, птице хлеба,
звезда горит, стихи пишутся.
***
Три обалдевших месяца лета,
тёмный мёд, золотые лещи,
и совершенство тепла заметней
несовершенства молитвы души.
***
Сокровищу
Строк высоких мастерица,
ты ли ветка, ты ли птица?
Слову вся, как пряжа спице,
отдалась, ему простится…
***
Мир был мирен, сыт, владел веками,
свет мелькнул, и разошёлся камень,
в плоть вошла, темня, кровавя рану,
первая строка от Иоанна.
***
Летом ночи тихие, долгие,
били больно и до рассвета,
в нашем городе нет бога,
в нашем городе нет поэта.
***
Жизнь коротка,
но бесконечна смерть,
искусство надобно,
чтоб умереть уметь.
***
Тысячелетья прививка кротости,
и привилось,
рука, влюблённая в жизнь и стих,
палачу подаёт гвоздь.
***
Вот и выздоровели, кажись,
ты, с карбованцем в кармане,
врач, с голодными глазами,
продолжайся, жизнь.
***
Голой улицы жуть,
ветер, мокрые листья,
душу булавкой проткнуть,
повесить сушиться.
***
Но мы живём, пока душа и тело,
посуду перебив, гуляют в лес,
да воет ветер, моросит с небес,
да прелести всё те же на прицеле.
***
На кой нам эти перемены,
не надо перемен.
Когда гуашь течёт по венам,
не рвите вен.
***
Иуда предал, Пётр не то сказал,
ну, это ясно, как и всё на свете.
Того ж, кто к нам вернуться обещал,
возможно только посылать за смертью…
***
А на них и держатся державы,
не гниют, не сыплются на крошево,
из плохой страны не уезжают
дураки, поэты и философы.
***
Звук металлический из уст жены Тамары,
звук, непонятно чей, в моих мозгах,
трёхдневные тюльпаны в стаканáх,
как знаки ладной жизни данной пары.
***
"Я было Духом", – так сказало Тело.
"А я был Телом", – отозвался Дух.
За тем, кто мог из ветра деньги делать,
таскал Иуда с золотом сундук.
***
Начну с того, что обозначу тень
совка у мусоропровода,
и к вечеру переведу свой день
довольно скверным переводом.
***
Он сразу призрак времени
смазал экономного дня,
и отомстила быта фигня
ему.
***
Уже набравшись неба сини,
мир незаметно входит в лето,
войду в игру углов и линий
и выйду где-то…
***
И взываю к тебе без конца:
"Боже, свет – без просвета картина,
в каждой мысли безумье кольца,
в каждом чувстве тоска карантина".
***
Что будешь делать, мать Мария?
Иисус распят, Иуда мёртв.
Иди через века в Россию.
Ответила: "Иду". Идёт…
В глазах – томленья тяжесть, туга,
в глазах бессмертия печать.
Так близко видели друг друга,
что перестали – замечать.
***
Мёрзнут лужи, коченеет мозг,
опадает краска с алых роз.
Стая псов. Рассвет из серебра.
Осень. Сумасшедшая пора.
Совесть чернил в чернильнице.
Чем писать? Карандаш.
Тушь для зрачков. Свинец.
Стих Красимира.
***
А под окном, и зол, и весел,
на грани день опошлить риска
среди сиреневого визга
грассирует восточный ветер.
***
…И пока выдыхаем во снах
серу ада и солнце рая,
ты за всех опускаешься на
две коленки и слово лаешь.
Женщина, стерва, блудница, безумная дрянь!
Я ненавижу тебя, замечаю едва.
Вот Вам нелепый горшок, вчера распустилась герань.
Плечи закройте, горячечный сон божества…
***
Заштатный город, осень, небо, грустно,
кофейня, церковь, магазин, тюрьма,
всё, гражданин, для сердца и ума,
и слишком человеческого чувства.
Меж лобных складок тихая печаль,
спокойна гавань, одинок причал,
две-три волны ленивых для ума,
безветренно и в городе чума.
***
Ей, Елене Бессоновой
Как спицы, улетают строчки,
как строчки, отлетают спицы.
–Где падать? Где остановиться,
Елена?
–Прочерк…
***
С безуминкой в зобу, чернитель слов,
друг мудаков, поэтов и злодеев,
растасканный и гением, и геем,
Сергунька, Серж, Серёжа Чудаков.
***
На пенсии, карманная чахотка,
спасибо, партия, встречаю юбилей.
Сам-сём, стакан, страна, бутылка сраной водки
и в небе тройка белых голубей.
Я твердью, влагой был, звездою,
менял обличья, набирался сил,
затем два дня я был самим собою.
И только на восьмом заговорил.
***
Двадцать первый, красные рожи,
покрывая любовью всех,
замерзает на мусорном ложе
Достоевского всечеловек.
Листва ещё сознанием живёт,
колышет ветер гребни ирокезов
и в луже птичьей дали антитеза,
и, как у Крёза, полон солнца рот.
***
–Нет ли билетика лишнего?
Съели билетики.
У смерти не выпросишь жизни,
у жизни смерти.
***
Стол, стул, стакан, хлеб да селёдка,
скорбь мировая меж бровей.
Читатель ждёт уж рифму водка,
я наливаю, пей скорей!
***
Да будь хоть арабом преклонных годов,
хоть солнцем, встающим с приветом,
сперва стань читателем собственных слов,
чтоб завтра проснуться поэтом.
***
Давай-ка, жизнь, чуток притормозим,
о свете том и сём поговорим.
И потечёт, рыдая и шурша,
в той пустоте, которая душа.
***
"Где же ты?" – воззвал к Адаму Бог, –
тот скрывался меж деревьев рая.
И воззвал я у земного края:
–Где ж ты, Бог?
***
Что, червь мой, человек?
Тебе всегда всё мало.
Смерти, бессмертия,
окурка, одеяла.
***
Но чьими руками был выращен райский сад?
И первые чувства придумали первые сами ли?
И кто-то, за деревом прячась, печалил свой взгляд
во имя Адама и Евы и Падшего Ангела.
***
Вот и дождик прошёл,
вот и память вернулась опять.
Если нет ничего за душой,
зачем умирать?
***
Рай заселялся,
и первым был фраер с креста,
с лёгкой подачи Христа
нарисовался.
Сорвётся старым снегом с крыш домов,
в седой горячке на тропе забьётся.
Наестся мёртвых яблок и вернётся
остановить сознание часов.
***
Отпущу журавля в небо,
на ветку птицу,
напишут на сайте: “Не было
такого автора” или:
"Автор закрыл страницу".
***
Синий снег, тишина, воскресенье,
хорошо до отчаянья,
ни луча под небом, ни под богом тени
не сотрёшь, ибо нет случайного.
Ему снился сон, в котором
бабочке снился Чжоу,
которому снилась бабочка,
наколотая на булавку.
***
Забавен в начале
и страшен в итоге
придумавший женщину,
собственность, бога.
***
Любовь и вздохи на скамейке,
и (да!) прогулки при луне –
не труд до гроба на узкоколейке,
не жизнь без жизни на гнилой спине.
***
Слушаем воду, ветер, стих,
шёпот времён.
С точки зрения вечности,
мы не уходим –
идём.
***
Бойся женщины с красным носом,
мужичка с голубым глазком,
воскрешения слова "партком"
и сопливых микробов мороза.
***
Как января серебряная тень,
как память Пушкину у школы,
как самый первый
в самый первый день,
в последний самый стану – голым.
Я не проснусь от слов на франсе или инглише,
не гнусавь, дорогая, и не томи,
я не пойму откровенное гоу ту ми,
разорви мои вены спокойным "подвинься поближе…"
***
Стихи без ух ты! не стихи,
как будто кама – но без сутры.
Поэт, отмалчивай грехи
или пиши, но только – с ух ты!
***
На родине всё глаже, тише,
где ж ё-моё, ядрёна мать?!
Земляк такую хрень напишет,
что некогда и почитать.
***
Стирает время лица. Но не зря
рыдает Пётр, застыла тень Иуды.
И пробивается сознание оттуда:
–Попробуйте начать с нуля…
Штопор, штрафная рота,
выживи или умри…
Как на фашистские дзоты,
падают на фонари.
***
Двуедино: башмаки и путь,
женская раздвоенная грудь,
свет и тень на старческом лице
и начало нового в конце.
***
Откройте бутылку и пейте
за смерть, за стихи, за отчизну.
Возможно, что там, после смерти,
не помнят стихи о жизни.
***
В грозовой темноте звёздный крест,
кто-то снялся, свалился, воскрес.
Крест, проклятьем ли, взглядом забит
в пуп Вселенной… Пускай поболит.
***
Да Винчи безбожник
да праведник Босх…
Мир, в сущности, множат
секс, зеркало, бог.
***
Себе, рождённому в 45-м
С войны вернулся командир,
посмертный орден у соседа.
Страна тиха, как монастырь.
Рожайте, женщины. Победа.
***
Сон жизнью, жизнь была войной,
был сладок спирт перед атакой,
и мы блевали под стеной
расписанного в дым Рейхстага.
***
Он видел смерть, за ней не видел бога.
В кисельных берегах кисельный тлен
(в деталях уточнит за бытия порогом).
Когда работал в морге. Готфрид Бенн.
***
Мир полнится, течёт, растёт,
ломает неба край.
Тому – свечу, тому – свисток,
бог не умеет брать.
Жизнь, смерть, поэзия, любовь –
так быстро проговорено устами,
что горло вскрыла, расплескала кровь,
слегка соприкоснувшись словом с нами.
***
Матернулся бог, упала молния,
тушь стекла с вороньего пера.
Вычислили, вычистили, вспомнили…
Без вещей и сухарей. Пора…
***
Какой-то злой и умный бог
дал разум нам и сердце птичье,
чтоб нашу мерзость от величия
сам дьявол отличить не мог.
***
Крутая туча над испугом дня,
за Мерседесом листья волочатся.
Как мало марта… Как немного счастья…
Пока мы здесь, не потеряй меня.
***
Разрушил мир за пять реальных дней,
свет погасил, нет бога кроме бога.
Всё. Больше никаких затей.
Свернул цигарку, курит на пороге.
***
Одиноки дни поэтов,
кофе, водка, сигареты…
Береги их на том свете,
ангел жизни, ангел смерти.
***
Ты хотел бессмертия, Сизиф?
Вот тебе гора и камень,
вскатывай его наверх веками.
Ты – движение, всё остальное – миф.
***
Выломали ножки, выкрутили ручки,
глазоньки выжгли о прошлом воскресенье.
Молится боженька о спасении
в изоляторе сучьем.
***
Уходя, оглянись:
глина свежая, дождь,
равнодушная ложь…
Уходя, торопись.
***
Уже цветёт черешня, зреет слива,
в печи трещит горючий антрацит.
Пишу быстрей, живу нетерпеливей,
и родина, как мусорка, коптит.
***
Ещё не ночь и далеко до Бога,
но стены бледны, дверь отворена,
ты весь раскрыт, уже в тебе она.
Ещё она не перешла порогу.
***
Писал воистину и в глину,
писал супротив и во имя.
Теперь я ваш. Теперь пускай текут
мои слова из ваших глаз и ух.
***
Вот и птицы очистили низкое небо,
сад молитвами, господи, жив кое-как,
не засни на ветру, кто б ты ни был.
Дверь открыта и к вечности тянет сквозняк.
***
Деревья падают,
ковры съедают пыль,
мой друг, не правда ли,
я тоже буду был?
***
Карман и портмоне, жена, семья,
О проекте
О подписке