Читать книгу «Рассеянные мысли» онлайн полностью📖 — Анатолия Жарикова — MyBook.
cover



Вся загадка истинного произведения искусства в том, что последнее не имеет развития, вообще движения, какая-то живая окаменелость, почти ничто, имеющее страшную силу вовлечения в себя всего существа человеческого.

Живи вне мнений и рецензий.

Для читателя стихотворение кажется завершённым.

Для пишущего творчество, что копание могилы.

Лопата за лопатой – отбрасывает почву, камни,

пока не докопается до конца.

У художественной вещи те же вопросы к Нам, что и у Нас к ней.

Объединяясь, вопросы только усиливают себя.

Потому (ответить некому) мы снимаем их вообще

и просто слушаем, читаем, смотрим.

Если восхищён, значит уже спрашиваешь:

“Как сделал”

Как на рынке: “Где взял?”

Отмечаю: нужно всегда чем-нибудь интересоваться, даже если и неинтересно. Можно выжить.

Чтоб возвыситься, утвердиться, осознаться, Он сотворил человека.

«Расти, подлец, до моего уровня, там посмотрим…»

Ни загадки, ни тайны, ни, тем более, загадки в тайне не было и нет.

Просто, когда Запад, едва подняв голову, уже опускается на передние ноги, помахивая отрастающим хвостом, душа Востока,

не растеряв первозданной природы, уже стоит, и прочно, на ногах,

освободив руки для отпускания тепла и света.

Два раза ходил на избирательный участок, да всё люди…

Затем зашёл в “Тет а тет” (кафе), там нашлось свободное место.

Невозможность субъектом осмыслить истинность реального мира

принуждает первого приспосабливаться к действительности

и приспосабливать её к своим потребностям

первого порядка, упрощая её, таким образом разрушая;

с другой стороны, по той же причине бессилия происходит упрощение

через художественную, эстетическую действительность,

возведение объективной реальности в символ.

Гармония в себе. Отрицание её – конфликт, противоречие;

потому отрицание, разрушая гармонию, разрушает и самоё себя.

Оно не может существовать, как постоянная реальность,

так как постоянно возвращается в гармонию.

Надо почувствовать в себе что-нибудь удивительно ужасное,

чтобы увидеть вокруг себя невообразимо прекрасное.

Не пишу, едва успеваю записывать.

Открыть свою черепную коробку и посмотреть: что там?

Дело в том, что каждый из нас хочет утвердить своё правильное

и чтоб это подтвердили другие.

Но у каждого другого своё другое правильное.

Материя и Дух тождественны.

Только Дух настолько плотнее материи и насыщен

такой громадной энергией, что нами не ощущаем вовсе.

Лишь в отдельные моменты Он является нам в словах, красках, звуках,

которые мы едва успеваем (а иногда и не замечаем) почувствовать.

Слабые не болеют, они умирают.

Писание – вдох-выдох, выдох надо сжигать.

Поэзия заставляет оглядываться вперёд, и здесь всегда есть опасность

скрутить себе шею.

Одинокие всегда умны.

Потому что постоянно ищут выход (и не находят) из своего одиночества.

Поэт одним своим существованием отрицает всё существующее как порядок.

Поэтому кажется, что он видит порядок в беспорядке.

Обработанное музыкальное произведение – это опущенная музыка.

(«Я хочу сегодня, я хочу сейчас!»)

К оригиналу (источнику) мы вытягиваем уши (губы) сами.

Трудно поверить в то, что поэты умирают, уходят

художники, композиторы, уходит высочайший дух, сгорает пламень.

Ау! мы здесь, мы с вами, мы слушаем, видим вас

и говорим с вами во веки веков.

Причём и зачем мне всё?

Надо быть способным поражаться малому, чтобы писать великое.

Человек в обществе, действительно, есть животное.

Ему могут дать кусок хлеба и его же отобрать,

вытащить из болота и толкнуть в трясину.

Одно стадо бессмысленно и бесчувственно

вытесняет другое стадо из пространства,

это инстинкт, закон общества.

Человек есть человек только в одиночестве,

в идеальном, божественном вымысле.

О смерти мы знаем больше, чем о жизни.

Смерть мы можем определить хотя бы, как пустоту, ничто.

Что мы можем сказать о жизни?

Мы ходим кругами вокруг простого, запутывая и усложняя его своими поисками. Тогда как простое, истина, Бог в нас.

Надо каждое мгновение знать это, пока это не станет уверенностью,

второй реальностью, первой.

Слушать можно всё, только великое слышать.

Даже с умным бараном стадо овец будет стадом овец.

Каждая ошибка общества, каждый его удар по человеку всё больше

убеждает последнего в его ненужности обществу и замыкает в себе,

где он строит свой внутренний, изолированный от общества мир,

в меру своих чувств, понятий, мировоззрения.

Я отворачиваю от тебя глаза не потому, что не могу подать копейку,

а потому, что не могу подать бессмертия.

Душа не та вещь, которой разбрасываются.

Бессмертие укрепляет в человеке высокое чувство о себе.

Не гордись, оценка тебя обществом

всегда будет ниже собственной оценки.

Когда всеединое чувство расчленяется, является мысль,

деление на бело-чёрное, добро-зло, Бога-Дьявола и т.п.

Остаётся, таким образом, возможность постигать

только один из многочисленных рядов и временных отрезков

человеческого существования.

Юмор, ирония, гротеск, не говоря уже о штыковой гражданственности,

всегда ниже искусства, равно как и басня, анекдот.

Народная песня гораздо выше всего этого.

Всё, действительно, игра.

Однако не взрослая, жестокая, беспросветная,

а серьёзная, детская, искренняя.

Цинизм для отталкивания, дистанции.

В соприкосновении с чем-, кем-либо – сокрытие своей силы.

Сокрытие слабости?

Искусство поднимает и уносит наши чувства

туда, где душа гуляет без тела.

Искусство остаётся искусством, даже когда исчезают имена его творцов.

В истории остаются только имена, сама же она искривлена

до безобразия, которому и верят.

Существование общества основано на последовательных

ошибках и нелепостях, необходимых для его

сохранения и упрочения. Индивидуум всегда ограничен.

Но ему ведь не запрещено свободно говорить и творить? – скажут.

Это всё равно, что индивидуум скажет власть держащим:

–Но вам ведь не запрещено свободно воровать

и свободно говорить, что вы не воруете.

Надо всегда оставлять в себе свободное место, чтобы иметь возможность наблюдать, чем занято занятое.

Мы язычники больше язычников.

У каждого из нас свой Бог, и каждый из нас – Бог.

И потому не собрать воедино Бога, пока мы сами не соберёмся

воедино, слитно, смертно.

Много не читай. Читай своё. И тогда будет много.

Писано: муж и жена одна сатана.

Жена ослабла сердцем, и у меня приключилась его аритмия.

А может быть, она приключилась ещё раньше?

Лики страждущие и лица праздные, выдавленно светлые, с зубами.

Боже мой, какая отличительность. Снег и грязь на стекле.

Мясо, даже одухотворённое, – это всё-таки проза.

Стихи – парок над горячим мясом.

Бог рождается и умирает в каждом из нас.

На одной струне играл только Паганини, и то вынужденно.

Произведение искусства – это хоралы чувств, не оставляющие никакой возможности осмыслить себя.

Только вдохновением не правит любовь, это такая же безоглядная,

умопомрачительная страсть, не знающая оговорок и отступлений.

У Розанова через раз о славе.

Это тот, который прячется от славы.

Пробежал Розанова.

Чудо человек. Такой, как все мы, хотящий непонятно чего.

Нищему нужна копейка, обывателю кружка пива, богатому много денег.

Только умирающему нужна душа.

Поэт и рождается и умирает ежедневно, собирает души и раздаёт их.

Чего не хватает? Пространства.

Конечно, не того, что комната, место, улица.

Мешают другие человеческие пространства.

Сколько нас таких рядом и как развернуться?

А развернёшься, улетишь – сразу тянет назад, в тесноту людскую.

Никто ничего никогда не рассказал, чтобы было сразу и всё ясно.

Никаких задач, никаких целей, всё это пустое, особенно если

выполнишь и достигнешь. Жить жизнью и баста.

Не трогает…

Искусство не женские губы.

Или не всё – искусство.

Нам осталось не так много жить, чтобы жить без ссор.

Верно всё, что ты думаешь, верно всё, что ты делаешь.

Но верно только сегодня и только для тебя.

Искусство, наука, различные институты, религия нужны не человеку,

но обществу. То, что нужно человеку, – в нём одном.

Там ни общественных, ни нравственных границ,

ничего сдерживающего, но и не опасного для иного,

так как есть в одном и только, наружу не выходит.

В одном только одно: есть и пребудет.

Надо снять маску с человека, оголить его до души, и тогда подследственный заговорит, он поймёт, что он весь виден

и уже ничего не потеряет.

Покажите мне начало, и я буду знать, где искать конец.

Отдающий обретает бессмертие.

Каждый член общества ограничен обществом же,

каждый мудрец ограничен знанием.

Потому поэзия выбирает чувство, стихию.

Пока длится тайна, чудо, человек верит.

Когда всё это кончается, человек закрывает глаза

и пыль покрывает его ресницы.

Чужие руки твой дом не построят.

Когда сравниваешь себя с другими, значит ещё недостаточно высок сам.

Вытащи нож из ножен, место ему в спине твоей.

Только в любви и творчестве человек божествен,

в иных случаях он только человек, ибо не может делать

три дела одновременно:

быть собой и чувствовать высокое и низкое.

Искривление мысли приводит к чувству, а чувство уже само искривляет,

то есть творит.

Не трогайте жующего, это животное, заговорите с тем, кто курит

или пьёт пиво или томатный сок.

Приди в свой сквер, сядь на свою скамейку, закури свою сигарету

и ты вспомнишь то, что думал миллион лет назад.

Романы, повести, рассказы можно уместить в несколько строк,

надо только крепко прислушаться к себе и успеть записать.

Читать это удобно и интересно.

Мужчина – естество (сила, мощь),

женщина – иллюзия естества (красота, женственность).

Добро от добра отталкивается, чтобы не стать пресным.

Зло липнет ко всему, чтобы наполниться добром.

После шестидесяти все на Земле родственники.

Если всё от Бога, уже ограничено, Богом.

Как ни странно, в стихах Пастернака не хватает именно поэзии.

Читая стихи, не приседайте с автором, когда у него слабы коленки.

Ни для писателя, ни для читателя нет прошедшего, нет будущего,

да их и не может быть.

Есть настоящее, сейчас, мгновение,

то, что не вспоминает, не воображает – говорит.

Как ни крутись, последним и верным спасением есть вера.

В ней источник выхода к новому и противостояние косному.

Истины и справедливости для всех не будет никогда. Вот истина.

Чтобы не знать этого реального и жесткого положения,

мы приходим к вере: в себя, в других, в удовольствия,

в чувственность, свободу, искусство, в истину же…

Счастье поймёт только тот, кто был (правильно) несчастным

и вернулся к обычному состоянию, которое и есть счастье.

Если ты думаешь, как все, ты теряешь способность думать.

Если ты думаешь, как никто другой, ты теряешь способность чувствовать.

Если ты разучился думать, ты приходишь к знанию.

Общение с духом должно быть подобно общению с женщиной.

Это неспособность чувства понимания и потеря понимания чувства.

В жизни самый важный вопрос – о смерти.

Когда молодость жестока к старости, она чувствует время.

Когда молодость понимает старость,

она знает бесконечность (с опозданием).

Кто живёт прошлым или будущим, тот сегодня спит.

Литературу русскую, всю, будут веками взвешивать и оценивать,

как литературу античную.

Чтобы разобраться в иллюзорности, в которой мы существуем,

мы впадаем в ещё большую иллюзию – науку.

И дальше: в религию и искусство.

Самое крепкое – родовое ядро, семья.

Когда одна часть этого ядра пытается осознать больше,

т.е. объединиться с другими частями ядра большего –

человечества, другие части сдерживают

это стремление, но со своей стороны делают то же.

Нарастает гармония противоречий,

целое, единое обретает новые границы.

Сползающей кожей, слой за слоем, мы открываем себя и всё.

Предметы внешнего мира лишь сподручные инструменты для

осознания, конкретизирования, удобопонимания (затемнения)

того, что есть истина.

Ритм, рифма, звук…

В стихах всё подчинено центростремительной силе,

стремлении к одному.

Иллюзии завершённости.

Большой художник не врёт, потому что говорит не своими словами,

он ясновидец, ему открывается.

Будь выше всех, но говори со всеми на равных.

Выслушай собеседника до конца, ему уже нечего сказать,

а ты ещё не начинал говорить.

Никогда не суетись, мыслями и чувствами будь сразу во всём.

Третий глаз, третье ухо и шестой палец – вот и всё, что использует гений.

Молчат в двух случаях: когда ничего не знают или когда знают много.

Говорит тот, кто учится говорить.

Наша помощь Богу не надобна, мы нужны ему всей своей сущностью.

Мы постоянно и безрезультатно ищем смысл жизни,

чтоб не потерять саму жизнь.

Мы большие тугодумы и нерешительны.

Иногда нам надо подсказать: да, вот это есть великое.

Религия и искусство больше сближаются, чем отталкиваются друг от друга, потому что и та и другое великие обманщики,

позволяющие жизни нести надежду.

Самое удивительное то, что мы существуем в вечности,

и ещё удивительно то, что мы не можем этого доказать,

но вечно пытаемся это сделать.

Наполняй себя своими желаниями, своими мыслями, своими чувствами.

Всё должно быть своё. Чужое – искажение себя.

Когда кто-то говорит: «национальные интересы…», я уже не верю ему.

Ограниченность, даже в святости, – есть агрессия, злодейство, бесчеловечность.

Чтобы быть красивой, женщине достаточно улыбаться.

Мужчина с улыбкой на лице – придурок.

Мы не так долго живём, чтобы жить для себя.

На съезде писателей: Будем писать и писать.

Потому что если не будем писать, всё останется ненаписанным.

Путешествуя: Все люди такие же шалопаи, как и русские.

Разве что практичнее.

Гомер не читал Дементьева и ничего, помер благополучно,

написав Илиаду и Одиссею.

Человек – загадка, таинство до тех пор, пока он не начнёт говорить или созидать.И тогда тайна исчезает вдруг и остаётся тщета и суета.

На жизнь надо смотреть как на одно целое: капнула дождинка, смочила землю, капнула слезинка, высветила душу…

Бог ограничивает нас любовью как своё разнообразное Я,

непослушное, уходящее, рассеивающееся.

Слепо верит только слепой или святой.

Жить – это когда постоянно нужны деньги.

1.       Не думай о других так, как думаешь о себе.

2.       Всегда сомневайся только в том,

      в чём никогда не сомневаешься.

3.       Отдавай всё и каждый день.

4.       Найдёшь истину только в себе.

5.       Не ищи концы и начала.

6.       Улыбайся и плачь одновременно.

7.       Смотри только третьим глазом.

8.       Будь всегда всем.

9.       Не забывай своего имени.

10.       Забудь всё, что я сказал.

У меня два оценщика моих произведений: жена и время.

Первый уже не ценит, второй ещё забудет.

Что бы мне ни говорили, как бы мне ни доказывали,

я не знаю ограничений и правил.

В мире всё идёт само по себе.

Чтобы просто посмотреть, стоит ли его останавливать?

Каждый человек – человек своего времени и не виноват тот, за кем время

в отдельные моменты не поспевает.

Человек таков, каким сам себя представляет.

Единственное, что можно делать в кромешной темени, – смотреть в себя.

И гения, и посредственность знают все, и никто их не читает.

Единственная разница в том, что гениев знают и не читают тысячелетиями.

Активные люди вызывают подозрение в нечистоплотности своих замыслов.

Беда в том, что мы за куском хлеба не видим руки его дающего.

Отдай не всем, но каждому.

Неспособный, или не желающий, делать судьбу, придумывает её.

Когда о страшных вещах говоришь спокойно, они становятся

ещё страшнее.

Атомная энергия – энергия будущего.

Для кого? Для нас, будущего не имеющих?

Надо бы быть довольно жёстким и требовательным к своему творчеству,

хотя бы в отборе и сохранении только удачных вещей.

Сжигая мусор, собранный с бумаги или выбранный из груди

т.н. великих творцов, можно обогревать целые города.

Мы не уходим, мы просто начинаем смотреть

на мир и людей с другой стороны другими глазами.

Не будем путать человечное с художественным, человечное пахнет потом и нередко оборачивается против человека.

Я часто слушаю современную музыку, чтобы она напоминала мне,

что есть вечная.

Писать, как и писать, мы начинаем со дня своего рождения,

но я до сих пор сомневаюсь, что пишу.

Это же не колбаса: чем больше, тем лучше; красота в единственности.

Бездуховность присутствует во все времена,

только называется она в каждом случае по-разному:

мещанство, диссидентство, авангард, интеллигенция…

Зачем сооружать новые философские и прочие системы, если они

всё равно будут разрушены.

Вероятно, у каждого поколения (эпохи) своё слово,

не дольше жизни этого поколения.

Мы запускаем космические снаряды

и пристально вглядываемся в ночную глубь,забывая, что смотрим

в прошлое, тогда как настоящее и будущее – в нас, рядом с нами.

Бах, Чайковский, Моцарт, Бетховен, Мусоргский…

Есть веха творчества, за которой невозможно сравнение,

да и зачем сравнивать?

Пустая культура порождает ярких политических выродков.

…А я каждое утро перед рабочей сменой упрашивал себя:

–Вставай, иди…

Из правильных, бунинских слов не складываются стихотворения.

Газета – каждодневный губитель языка.

Что тихий ужас у Ахматовой, у Цветаевой тихий шок.

Чем чаще поэт женщина вспоминает, что она женщина,

тем она больше поэт.