Читать книгу «СССР в осаде» онлайн полностью📖 — Анатолия Уткина — MyBook.
image

Стратегический курс

Пока события мировой войны делали комплекс международных отношений податливым для перемен, следовало создать легальные инструменты американского воздействия на опустошенный мир. Так или примерно так думали американские политики. Что было уже сделано в этом плане? Созданный в 1944 г. Международный валютный фонд (МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР) закрепили уникальное положение доллара в мире, усиливали зависимость ориентирующихся на мировой капиталистический рынок стран от США, превратившихся в гаранта этого рынка. Валюты этих стран теперь непосредственно были связаны с долларом, стабильность их зависела от стабильности американского доллара.

МВФ, МБРР и доллар давали ключи для воздействия на дружественные Соединенным Штатам и подчиненные им страны. Существовали, однако, государства, не затронутые экономическим «притяжением» Вашингтона. Прежде всего, разумеется, это относилось к Советскому Союзу, в значительной мере это также относилось к удаленным от мирового капиталистического рынка странам.

Не повторять ошибки 1919 г., не уходить из внешнего мира, из Восточного полушария, – этот лозунг имел свои привлекательные для американского капитала черты и пользовался известной популярностью в деловых и политических кругах страны. Но он предполагал не просто присутствие в нескольких критически важных районах, но и контроль над происходящими в них процессами. Взять на себя ответственность за порядок в этих районах означало, как минимум, следующее: собственные американские представления о порядке в мире возводились в абсолют; проблемы данных регионов рассматривались с меркой их соответствия американским интересам.

Взяв курс на проведение политики контроля над отдаленными регионами, США не могли не натолкнуться на сопротивление: американская политика проводилась все-таки не только среди «вассалов» и поверженных, но и среди суверенных стран, которым нужно было либо переходить на положение подопечных, либо противостоять натиску американской дипломатии. Политика установления американского контроля над Европой сразу же натолкнулась на сопротивление самого крупного военного союзника США – Советского Союза.

* * *

США, мягко говоря, специфически относились к СССР как к союзнику. В великой антигитлеровской коалиции номинально все три основных участника (СССР – Великобритания – США) были равны, а в реальности американская сторона делала большое различие между своими британским и советским союзниками. В Вашингтоне находилось совместное американо-британское военное командование, объединенный комитет начальников штабов; на европейском фронте британские войска подчинялись американскому командованию. Британия с ее населением более чем в три раза меньшим, чем население СССР, пострадавшая от военных действий несравнимо меньше СССР, получила в три раза больше товаров по ленд-лизу; англичанам был гарантирован заем на послевоенное восстановление; американцы делились с ними своими военными секретами. Первая оккупированная вражеская страна – Италия стала показателем так называемого «равенства» трех великих союзников: американо-английская администрация не включила представителей СССР в органы управления этой страной. Можно назвать и другие проявления пристрастности и нелояльности США как военного союзника.

Эти обстоятельства не подорвали решимости советского руководства сохранить союз военных лет, желание продолжать укреплять советско-американские связи. Важное значение имели и поставки по ленд-лизу, а также обещанный американской стороной шестимиллиардный послевоенный заем. Главное же – без согласия двух стран невозможен был прочный мир. Советский Союз предлагал Соединенным Штатам сотрудничество в условиях мирного сосуществования. Однако поворот в американской политике сделал очевидными посягательства на жизненные интересы Советского Союза, что предопределило ухудшение американо-советских отношений.

Понеся огромные потери в борьбе против гитлеризма, Советский Союз не менее, а более, чем CIIIA, нуждался в безопасности. И если безопасность своего прежнего союзника рассматривалась Соединенными Штатами как второстепенный вопрос, то это говорит лишь о близорукости и исключительной самоуверенности ослепленных своим могуществом проводников американской политики, пытавшихся обращаться с СССР как с обреченной на зависимость страной.

На международной арене с поворотом США к интервенционизму сложилась парадоксальная ситуация. Одна страна – Соединенные Штаты, официально выдвигая в качестве своей цели обеспечение собственной безопасности, объявила о своей заинтересованности во всей «внешней сфере», то есть во всем огромном мире. Другой стране – Советскому Союзу было отказано в обеспечении безопасности собственных границ.

Визит Молотова

Самолет с Молотовым приземлился в Вашингтоне в воскресенье, 22 апреля 1945 г., и состоялась относительно краткая и вежливая беседа Молотова с Трумэном. Она была даже сердечной. Утром перед второй встречей – 23 апреля государственный секретарь Стеттиниус, вооруженный специальным аналитическим докладом, созданным Элбриджем Дерброу, заверил англичан, что, в случае прогресса на переговорах, он «мобилизует президента для разговора с Молотовым в манере «голландского дядюшки»». Президент вызвал для подготовки к встрече с Молотовым военного министра Стимсона. «Безо всяких предупреждений я окунулся в одну из самых сложных ситуаций в моей жизни», – записал Стимсон в своем дневнике.

Находясь под перекрестным огнем аргументов в пользу позитивного сотрудничества и доводов, говорящих о преимуществе силового давления, президент Трумэн созвал 23 апреля 1945 г. совещание, цель которого заключалась в том, чтобы найти ответ на возникавшую на горизонте американской внешней политики проблему отношений с СССР.

Трумэн действовал неожиданно с самого начала. Он построил встречу так, что вначале излагал свои взгляды по данному вопросу, а затем фиксировал ответы и комментарии противостоящей стороны. После Рузвельта это был неожиданный прием. Как и тональность встречи. Сказанные на подготовительном совещании, его слова звучат грубо и неожиданно резко – по отношению к самому жертвенному союзнику – даже сейчас, спустя много лет. «Наши соглашения с Советским Союзом до сих пор являли собой движение в одну сторону, и такое движение не может продолжаться; это следует решить сейчас или никогда». Трумэн сказал, что он готовит планы к Сан-Франциско и что «если русские не хотят присоединиться к нам, пусть идут к черту».

Для большинства участников совещания это была первая деловая встреча с Г. Трумэном. Президент начал с того, что охарактеризовал Ялтинскую конференцию как улицу с односторонним движением, где уступки делала лишь американская сторона. Многие из присутствующих гораздо лучше были осведомлены о ходе работы этой конференции и знали многое о компромиссном характере ее соглашений, о многих уступках, сделанных в ходе ее работы с советской стороны. Но перед ними выступал носитель высшей политической власти, их непосредственный руководитель, и его оценки не могли не влиять на позицию присутствующих.

Военный министр Г. Стимсон, без сомнения, был самым опытным политическим деятелем среди тех, кто участвовал в этом совещании. Он воззвал к здравому смыслу и сдержанности. Нужно выяснить суть советских намерений, узнать, к чему они стремятся. Если же Соединенные Штаты, по своему оценив польский вопрос, очертя голову бросятся на путь конфронтации, то долгом его, Стимсона, является предупредить, что США «войдут в опасные воды». Точка зрения Г. Стимсона была поддержана начальником штаба американской армии генералом Дж. Маршаллом. Генерал Маршалл был далек от альтруизма. Его заботила кампания на Дальнем Востоке, где Советская Армия могла решающим образом помочь американским войскам избежать крупных потерь во время предстоявшей кампании против Японии. Ведь в воле советского руководства было отложить выступление против Квантунской армии и предоставить американцам самим проделать всю эту работу (Советский Союз, как намекал по существу Маршалл, мог бы последовать в этом отношении примеру CШA, не спешивших с открытием второго фронта в Европе). Разрыв с Советским Союзом имел бы, по мнению Дж. Маршалла, самые серьезные последствия. Адмирал У. Леги присоединился также к мнению, что разрыв отношений с СССР будет иметь самые серьезные последствия.

Собственно, Стимсон ужаснулся. Он полагал, что неловкость госдепартамента и нарочитый американский акцент на «идеализм» и «альтруизм» (вместо столь необходимого «реализма») произвели взрывную смесь. Посол Гарриман и американский военный представитель Джон Дин явно преувеличили имеющиеся разногласия, переведя их в разряд первостепенных проблем. Теперь американская сторона решительно двигалась к столкновению. Стимсон попытался замедлить этот кризисный бег. Он попытался добавить несколько пунктов: политическая демократия нелегко создается в обществах, лишенных демократических традиций; только Соединенные Штаты и Объединенное Королевство «имеют реальное представление о независимом и свободном голосовании». Стимсон напомнил, что по ключевым вопросам русские всегда держали свое слово, и военным кругам США не раз приходилось полагаться на них. А фактически «русские были часто даже лучше, чем их обещание». Делать Польшу испытательным полигоном неразумно. «Без полного представления о том, насколько серьезен для русских этот польский вопрос, мы можем войти в весьма опасные воды». И Стимсон привел еще один аргумент, который он считал важным: «Русские, возможно, были более реалистичными в отношении своей собственной безопасности».

Но Стимсон был в одиночестве. Только председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл соглашался с тем, что Соединенным Штатам лучше избежать сейчас ссоры с русскими. Это не звучало очень убедительно, так как аргументация сводилась к тому, что русские могут отложить свое вступление в войну на Тихом океане «до тех пор, пока мы не проделаем всю грязную работу». Симптоматично замечание адмирала Леги: «Соглашение в Ялте подлежит двоякой интерпретации». Трумэн был определенно смущен выступлением Стимсона. Близилось время встречи с Молотовым, а президент получал противоречивые сигналы. Чтобы собраться, Трумэн объявил, что намерен обсудить проблемы в узком кругу – Гарриман, Леги и представитель государственного департамента. Президент попрощался со Стимсоном Форрестолом и представителями родов войск.

Громкий резонанс на совещании вызвало выступление военно-морского министра Дж. Форрестола, о котором присутствующим было известно, что он как бывший президент компании «Диллон, Рид энд компани» был своим человеком на Уолл-стрит и никогда не принадлежал к активистам рузвельтовского «Нового курса». Он обостренно воспринимал судьбу капитализма, казавшуюся ему особенно уязвимой на волне социального подъема, вызванного победой антигитлеровской коалиции в долгой и трудной войне (об этом красноречиво говорят изданные после его смерти дневники). Дж. Форрестол изложил свою точку зрения прямо и открыто: от русских он не ожидал изменения позиции, если CCCP не отступится, к нему нужно будет применить силовое давление, поскольку выяснение отношений представляется неизбежным, лучше начать его раньше, чем позже.

Последнее слово принадлежало президенту. Г. Трумэн заявил, что в вопросе о Польше Соединенные Штаты будут придерживаться твердой позиции. Но продвижение по пути ужесточения отношений с СССР будет происходить постепенно, США будут медленно двигаться к замораживанию отношений с СССР, учитывая особенности ситуации на Дальнем Востоке. Наивно не видеть цинизма во многих действиях американских политиков, но цинизм данной позиции виден особенно отчетливо.

* * *

23 апреля 1945 г. в Белом доме состоялась встреча Г. Трумэна с наркомом иностранных дел СССР В.М. Молотовым. Эта встреча многократно описана и прокомментирована. Г. Трумэн накануне пришел к выводу, что русских больше всего впечатляет сила, и их податливость будет прямо пропорциональна американскому нажиму.

До встречи с президентом Молотов встречался с бывшим послом в СССР Джозефом Дэвисом. Молотов беспокоился о том, чтобы вся информация не исчезла с уходом президента Рузвельта и чтобы «различие в интерпретациях и возможные осложнения не возникли из-за отсутствия Рузвельта». Дэвис тоже беспокоился о том, что Трумэн может полагаться «на других» и прийти к «необдуманному решению». Он советовал Молотову попросить у президента возможности объяснить русскую позицию.

Президент Трумэн принял народного комиссара Молотова в половине шестого вечера. Молотов держался совета Дэвиса и тщательно старался объяснить русскую позицию, особенно в польском вопросе. Трумэн перебил Молотова: русские должны внять аргументам Вашингтона. Двусторонние отношения не могут более быть построены на базе «одностороннего движения».

Молотов ответил, что единственным приемлемым способом сотрудничества является отношение трех правительств друг к другу как к равному, без желания навязать свою волю. Армия Крайова воюет в тылу Красной Армии. Трумэн заявил, что его не интересует пропаганда.

Выслушав слова президента «Выполняйте наши требования по Польше, и мы будем говорить в менее грубой манере», В. М. Молотов побледнел (Болен пишет, что он стал «пепельным»). Он старался изменить предмет беседы, но Трумэн был непреклонен. Согласно воспоминаниям Трумэна тогда Молотов и сказал, что никогда в жизни с ним так бесцеремонно не разговаривали. Трумэн потребовал передать все сказанное Сталину и дал понять, что встреча окончена.

На присутствующих жесткое поведение президента произвело впечатление. Леги пишет в дневнике. «Жесткая позиция президента оставила русским лишь два способа действий: или сблизиться с нашей позицией по Польше, или быть вытесненным из новой международной организации. Меня более чем удовлетворила позиция президента, и я полагаю, что она будет иметь благоприятный эффект на советскую позицию в отношении внешнего мира. Русские всегда знали, что мы обладаем мощью, а теперь они должны знать, что у нас есть решимость настаивать на декларируемом праве всех народов выбирать собственную форму правления».

Гарриман: «Я был несколько шокирован, честно говоря, когда президент столь энергично атаковал Молотова. Я считаю правдой то, что ни один иностранец не говорил с Молотовым таким образом… Я сожалею, что Трумэн поступил таким образом; его поведение позволило Молотову сказать Сталину, что политика Рузвельта отставлена. Это была ошибка».

Молотов сказал, что понимает важность польского вопроса для США, но для СССР – это вопрос жизненной важности. Г. Трумэн пригрозил, что неуступчивость СССР может привести к тому, что США начнут создавать мировую организацию без него и что вопрос о предоставлении СССР экономической помощи будет отставлен.

Дважды за тридцать лет Германия проходила польским коридором к жизненным центрам России, ставя ее на грань выживания. А ныне Америка брала на себя роль куратора русских западных границ. На многое могли пойти русские, руководствуясь желанием сохранить дружбу с Соединенными Штатами. Но не ценой передачи власти в Варшаве «поздним пилсудчикам», которые просто ненавидели Россию. Торговать русской безопасностью в 1945 г. было невозможно. Между Германией и русскими границами стояла самая мощная в мире армия, и ее доблесть стоила ей невероятной крови. И зря Трумэн взял свой жесткий тон. Россия никогда не была колонией Запада; менее всего она готова была ею стать после победы над Германией. «Польские ворота» стоили России огромных жертв и отдавать ключи от этих ворот Вашингтону советское правительство не могло.

* * *

Итак, в дни определения послевоенного мироустройства, весной 1945 г., американское руководство в своих отношениях с Советским Союзом поставило задачу проконтролировать и изменить советскую политику в наиболее важном для СССР пункте – отношений СССР с его главным европейским соседом – Польшей.

Почему Польша? Почему эта страна стала точкой столкновения Америки с Россией? Американская сторона выбрала в качестве теста крайне неудобный пример. Как справедливо указал еще в Ялте Сталин, «для России Польша – не только вопрос чести, но вопрос безопасности». Для любой великой державы вопрос безопасности был важнее всех прочих. В этом плане Россия Сталина ничем особенным не отличалась – Соединенные Штаты защищали бы свою безопасность с не меньшим упорством.

Однако по воле США СССР должен был «забыть» о том, что предвоенная Польша была исключительно враждебна по отношению к своему восточному соседу, что даже при непосредственной угрозе национальному суверенитету в 1939 г. она отказалась сотрудничать с СССР; забыть, что предвоенная Польша была бастионом антисоветизма, главным звеном созданного Западом «санитарного кордона» вокруг СССР. Должно было случиться так, чтобы СССР забыл о 600 тыс. павших за освобождение Польши советских воинах, о том, что национальное возрождение Польши стало возможным лишь ценой жертв, понесенных Советским Союзом.

Глава Советского правительства И. В. Сталин писал президенту Трумэну: «Вы, видимо, не согласны с тем, что Советский Союз имеет право добиваться того, чтобы в Польше существовало дружественное Советскому Союзу Правительство и что Советское Правительство не может согласиться на существование в Польше враждебного ему Правительства… Попросту говоря, Вы требуете, чтобы я отрешился от интересов безопасности Советского Союза, но я не могу пойти против своей страны».

Есть значительная доля иронии в том, что американское руководство, сделавшее польский вопрос ключевым для определения своих отношений с СССР, выступало за «демократизацию» варшавского правительства. Эта «демократизация» должна была произойти путем передачи всей государственной власти в новой Польше эмигрантскому правительству в Лондоне. Псевдодемократический характер этого лондонского правительства был довольно хорошо известен. Весь мир наблюдал за восстановленной в 1918 году Польшей. Даже невзыскательный американский политик не мог квалифицировать режим Пилсудского иначе, как диктатуру, наложившую запрет на основные политические свободы. Охваченный самомнением, режим панской Польши не признавал факта существования в рамках своего государства миллионов украинцев и белорусов. Антисемитизм довоенной правительственной верхушки панской Польши известен, как известно и то, что эта страна с 1934 года пыталась сблизить свою внешнюю политику с курсом гитлеровского рейха. Возвратить таких политиков и их прямых идейных наследников в Варшаву в 1945 г. значило надругаться над жертвами Второй мировой войны.