Внезапно он остановился: впереди открылась поляна, и на ней комендант увидел двух человек. Они лежали под высокой сосной, закутавшись в шубы, и, казалось, крепко спали. Один, бородатый и крепко сбитый, был Белкину незнаком, в другом же он не без труда признал Михеля: тот выглядел лет на десять моложе, но страшная худоба, желтое изможденное лицо, усеянное мокнущими красными язвами, и иссеченные трещинами до мяса губы делали его похожим на ожившего мертвеца. Внезапно его запавшие глаза приоткрылись, и комендант увидел в них голодный блеск. Очень медленно, стараясь не шуметь, доктор приподнялся на локте и свободной рукой извлек из-за пазухи длинный охотничий нож. Сел, сбросив тяжелую шубу, и на животе пополз ко второму мужчине, точно четырехлапый паук.

Белкин хотел закричать, предостеречь спящего, но не мог издать ни звука. А Михель тем временем склонился над мужчиной, помедлил, а потом обеими руками поднял нож и вогнал ему в шею.

Где-то за стеною деревьев послышался уже знакомый Белкину свист.

Глаза несчастного раскрылись, он вскинул руку, схватил Михеля за длинные волосы и притянул к себе, будто хотел шепнуть что-то на ухо своему убийце. Разинул рот, но вместо слов вырвались только брызги кровавой слюны, застряли крошечными каплями в густой бороде и оросили Михелю лицо.

– Прости, Федор… – шептал Отто Францевич, раскачивая рукоять ножа из стороны в сторону. Снова послышался свист, на сей раз он долетел с другой стороны, но Михель его словно и не услышал. – Голод не тетка… Да и цинга не сестрица… Я еще пожить хочу… – С этими словами он выдернул нож и припал ртом к кровоточащей ране.

Снова раздался резкий свист. Воздух за спиной доктора сгустился. Ровно из ниоткуда возник высокий туманный силуэт, сверкнули огромные желтые глаза без зрачков… Он протянул к плечу лекаря огромную когтистую лапу, а Белкин, охваченный страхом, помчался дальше. У себя за спиной он услышал страшный крик Михеля:

– Ноги… Боже мой! Ноги горят! Горят!

Комендант бежал, а лес вокруг таял, растекался в туманное марево. И в этом мареве с визгом и гиканьем проносились странные, невиданные существа: хвостатые, со звериными головами, с длинными извивающимися руками и ногами, иные походили на птиц, иные – на тюленей, а некоторые – на ожившие древесные пни. Все они разлетались с пути коменданта, словно боялись его – или того, что следовало за ним по пятам.

– Вот так все и произошло, – зазвучал в ушах голос Михеля. – И то же самое будет с тобой. Ты будешь бежать наперегонки с ветром на горящих ногах…

– Нет! – выдохнул Белкин. – Нет. Я не такой, как ты…

И открыл глаза.

Он лежал в тепле, но связанный по рукам и ногам. Тело его укрывала тяжелая медвежья шкура. А сверху нависло угрюмое широкоскулое лицо с раскосыми черными глазами.

Александр Сергеевич понял: он в руках колоша.

* * *

Страха не было. Одна усталость. Белкин осознавал, что это конец и смерть будет лютой. Но жестокость индейцев больше не пугала его. Лучше умереть от рук варваров, чем снова услышать шепот твари, выдававшей себя за Михеля.

Он попытался приподняться, но по телу разливалась мертвенная слабость, а шкура, казалось, весила не меньше живого медведя. Под ней было нестерпимо жарко, Белкин чувствовал, что весь взмок, едкий пот жег глаза. Он заморгал, лицо расплылось неясным пятном. Пятно закружилось, и комендант снова лишился сознания.

На сей раз видения не преследовали его. Он смутно помнил, как чья-то рука время от времени трясла его за плечо, как сильные пальцы приподнимали голову и придерживали за затылок, пока другая рука вливала в рот мясной бульон из глиняной плошки.

Очнувшись, Белкин снова увидел над собою лицо колоша. Веревки, как ни странно, с него сняли – вероятно, индеец счел, что в таком состоянии пленник не опасен. Комендант приподнялся на локтях – на сей раз сил хватило – и стал лихорадочно озираться.

Он находился в просторном шалаше из сучьев. Стены его были обтянуты шкурами тюленей, и с них смотрели на коменданта намалеванные лица духов и звероподобных существ; он мог поклясться, что видел некоторых из них в своих грезах. Посреди шалаша в небольшом углублении потрескивал костерок.

– Не бойся, белый человек, – произнес индеец на превосходном русском языке. – Есть вещи, перед которыми забывается любая вражда. Я – Аракан, шаман рода Ворона, и ты находишься в моем шалаше. Ты можешь считать себя не пленником и рабом, но моим гостем и союзником, если только сам вероломством не дашь повода относиться к себе иначе. Назови свое имя.

– Комендант N…ского форта, Александр Сергеевич Белкин. – Он пошевелил руками. – Как… как я здесь оказался? Давно я здесь?

– Четыре ночи назад мы услышали крики из форта, – ответил Аракан. – Мы сразу поняли, что с нашими врагами приключилась беда, и поначалу возрадовались, думая, что это пожар. Но радость сменилась ужасом, когда мы увидели над фортом огромный снежный вихрь, в котором кружились люди и собаки. Даже самые отважные воины обратились в позорное бегство.

– Так вот оно что… – прошептал Белкин.

– Племя было напугано. И тогда люди обратились ко мне. «О Аракан! – говорили они. – Тебе ведомы силы природы, ты легко общаешься с духами. Иди же к стану наших врагов, узнай, что с ними случилось и не грозит ли то же и нам…» Я согласился и отправился в форт один. Там я увидел ворота, лежащие на земле, развалины домов, занесенные снегом, и тела людей и собак повсюду. Выглядели они так, словно что-то подняло их высоко в небеса, а потом со страшной силой швырнуло оземь, раздробив все кости. Лишь одно существо убивает так. Некоторые были наполовину растерзаны.

– Вендиго, – произнес Белкин.

– Мы называем его Бегущим Ветром, – сказал индеец. – Хотя слышал я и другое имя: Итхаква. Слушай же. Из всех домов уцелела лишь ваша молельня. На ее башне я увидел то, что вы называете распятием: фигуру в длинном черном одеянии, прибитую к кресту за руки и за ноги. Ветер шевелил ее бороду.

– Бедный отец Анисий… – прошептал комендант.

– Ты лежал на снегу среди мертвых, – продолжал Аракан, – и поначалу я хотел отвезти тебя в свое племя. Но я знал, что наши люди убьют тебя. Ты нужен мне живым. Ты видел лицо нашего врага. Ты расскажешь мне, как выглядит его человеческая личина, дабы никогда не смог он застать нас врасплох.

– Как же я не замерз?

– Бегущий Ветер решил сохранить тебе жизнь. Он хочет сменить свое тело и для этого избрал тебя. Но до сих пор он над тобою не властен.

– Почему?

– Бегущий Ветер, – сказал индеец, – может вселяться в тела людей, только если те дадут ему такую возможность. Для этого человеку необходимо преступить людские заветы и добровольно вкусить человеческой плоти и крови. В некоторых же случаях достаточно отречься от заветов собственных, совершив то, что считаешь самым ужасным…

Белкин начал понимать. Так вот зачем Михель настаивал на идее отравить индейское племя! Прими комендант этот план, и страшный дух обрел бы над ним полную власть.

– Когда-то он вселялся только в наших людей, в индейцев; тогда его сущность проявлялась быстро, – сказал шаман. – Но с приходом белых он научился от них притворству. Теперь он может годами дремать в человеке, не показывая своей сути. Впрочем, тебе нужно восстановить свои силы. Я дам тебе отдохнуть, но сперва скажи: как выглядел тот, кто стал вместилищем духа?

– Если я скажу, – тихо возразил Белкин, – ты убьешь меня: я больше не буду нужен.

– Нет, белый человек, я не нарушу нашего уговора.

Внезапно комендант почувствовал, как его охватила ярость.

– Уговора! – закричал он; крик отнял у него почти все силы. Он понимал, что поступает безрассудно, но ничего не мог с собой поделать. – Уговора… Вы вероломно нарушили все уговоры, вы напали на нас, резали нас, как скот! И ты говоришь о притворстве белых…

– А ты говоришь безрассудно, – отвечал Аракан. – Должно быть, ты забыл, что находишься в моей власти. Но я не дам волю гневу: дух белого человека слаб, как и его тело. Я знаю: пролилось слишком много крови, чтобы мы могли стать друзьями. Но враг у нас один, и до победы над ним мы должны стоять плечом к плечу. Скажи же, как мне его узнать?

– Это немец, штаб-лекарь Михель, – ответил Александр Сергеевич, чувствуя, как навалилось на него безразличие. – Тощий, высокий, длинные волосы, рожа лошадиная…

Не договорив, провалился в сон.

На следующее утро он проснулся от острого желания справить естественные нужды. Аракан накинул ему на плечи свой плащ из меха куницы и помог выбраться из шалаша.

Они оказались на небольшой поляне. Вокруг, куда ни глянь, тянулись в небо заснеженные сосны-великаны. Некстати Белкину вспомнились леса родной Сибири, и по лицу потекли непрошеные слезы. Индеец не сдержал презрительной усмешки.

Тем не менее он любезно отвернулся, когда комендант удовлетворял свои потребности за одной из сосен. Затем проводил его обратно в шалаш. Белкин тяжело опустился на подстилку и снова заснул.

На следующее утро он уже смог сесть. У них с Араканом состоялся длинный разговор. Александр Сергеевич рассказал индейцу о плане Михеля. Тот неожиданно пришел в восторг.

– Теперь я все понимаю! – с улыбкой воскликнул он. – Напрасно ты винишь наше племя, белый человек. В том, что мы напали на вас, виновен исключительно дух, владеющий телом вашего лекаря.

– Ну! – язвительно молвил Белкин.

– Ты не веришь, – произнес Аракан, – потому, что недооцениваешь хитрость этого существа. Все было им подстроено – все! Дух-людоед решил обрести новое тело: для этой цели он выбрал тебя, комендант, уж не знаю, чем ты ему так приглянулся. Он не мог заставить тебя есть человеческое мясо – ему это запрещено…

– Кем?

– Духам даны свои законы, белый человек, которые им не позволено нарушать, иначе они давно покорили бы все своей воле. Человек должен сам захотеть мяса своего собрата, чтобы Бегущий Ветер мог забрать его тело. Притом можно отведать человечины нечаянно, не зная, чье это мясо, но Бегущий Ветер не вправе сам его подложить.

Он решил толкнуть тебя на преступление. Для этой цели он стравил мой народ с твоими людьми… Он изгнал всю добычу из наших лесов. До сего момента наш род не желал войны с русскими, теперь же речь шла о жизни и смерти: они или мы. Мы считали, что именно вы истребили все живое в округе и обрекли нас на голод.

Мы начали с вами войну. Он надеялся, что после этого ты согласишься погубить мой народ и этим чудовищным злодеянием позволишь ему захватить тебя; и когда ты не пошел на это – о, белый человек, теперь я искренне рад, что спас твою жизнь! – он пришел в бешенство и отомстил вам всем…

– Где ты научился так складно мыслить? – изумленно пробормотал Белкин.

Шаман горько усмехнулся:

– То, что мы не похожи на русских, еще не значит, что мы глупцы. Мы сызмальства учимся понимать связь между причиной и следствием.

– Ты и говоришь не как другие индейцы…

– Моя семья была с русскими в тесной дружбе; но те времена давно прошли, – ответил Аракан. – Мой отец учился грамоте у одного ученого монаха. Он даже был окрещен – правда, продолжал верить в духов. Он умел говорить по-русски не хуже меня.

– Вот оно что… – тихо промолвил комендант.

Он рассказал Аракану и о виденном им сне, в котором лекарь убивал своего спутника. У индейца и тут нашелся ответ:

– Дух не оставил надежды завладеть тобой, – сказал Аракан, когда комендант закончил. – Поэтому между ним и тобой существует некая связь. Думаю, ты действительно видел прошлое вашего врачевателя. Я пойду принесу еды. Поспи еще.

* * *

В следующий раз Белкин проснулся уже ближе к вечеру, впервые чувствуя себя посвежевшим и отдохнувшим. На костре булькал котелок, источая восхитительный аромат сваренного с приправами мяса.

Аракан с мрачным видом сидел у костра. В руке он держал длинный изогнутый нож. Белкину на мгновение подумалось, что индеец все же решил его зарезать. Увидев его испуганный взгляд, тот встал и убрал нож за пояс.

– Теперь я пойду и взгляну ему в лицо, – сказал он.

– Ты убьешь его?

– Убить его не дано никому. Но я владею даром заговаривать духов; я смогу успокоить это чудовище на долгое время.

– Я должен идти с тобой?

– Нет.

– Но зачем тогда ты возился со мной…

– Потому что слово мое крепко, – ответил колош. – Ты описал мне его, а я в благодарность помог тебе. Я, наверное, уже не вернусь. Наши с тобою дела окончены.

– Что ж, прощай, – сказал Белкин.

– Похлебка твоя, – продолжал индеец. – Она должна повариться еще около часа. Когда почувствуешь себя голодным, съешь ее. Еще я оставлю тебе топор, чтобы ты мог нарубить себе хвороста. Больше я ничем помочь тебе не могу: отныне мы враги.

– И все равно спасибо.

– Прощай, – сказал Аракан, одним движением поднялся, откинул полог и бесшумно исчез в темноте.

* * *

Белкин долго сидел в шалаше, прислушиваясь к звукам ночного леса. За стенами шалаша тихонько подвывал ветер, иногда слышался шелест снега, осыпающегося с сосновых лап. Время будто застыло на месте. От голода у коменданта начало подводить живот, но он не спешил снимать котелок с огня.

Он думал о том, что случилось за последнее время. Всего за какие-то несколько дней его обычная, хоть и полная невзгод и опасностей жизнь наполнилась страшными, противоестественными событиями. Все, во что он верил и во что не верил, оказывается, ничего не стоило.

Америка, думал он, земля бесконечного изобилия и бесконечных возможностей. Но – не наша. Америка ни за что нам не покорится. Ее можно взять только силой, только коварством, только жестокостью. Она не для прекраснодушных мечтателей. На одном лишь Баранове, человеке крутого нрава и изощренного ума, держится Русская Америка. Не станет Баранова – и не станет Русской Америки. Нашим-то государям и без нее хлопотно. Как пить дать бросят эту затею.

Внезапно возникла малодушная мысль: пусть! Век бы не видеть ее, эту Америку… Здесь, вдали от отчизны, Белкин вплотную соприкоснулся с такими силами, о которых не мог даже и помыслить. Теперь не будет ему покоя, даже если он вернется на родину. В вое зимнего ветра, в хрусте снега под ногами, в шелесте еловых ветвей на ветру станет ему чудиться голос Бегущего Ветра, владыки голодных.

Голод как раз напомнил о себе. Белкин решил, что похлебка уж наверняка готова. Подтянув рукава, он снял котелок с огня. В куче вещей, оставленных Араканом, отыскал крепкую деревянную ложку. Погрузил в густое варево и помешал, разгоняя ароматный пар. Ложка подцепила кусок мяса. Пригляделся: что-то бело-розовое – заячья ножка? Он выудил ее из бульона, дал остыть, после чего взял за голень и впился зубами в сочное бедро.

Мясо оказалось на удивление нежным. Белкин жадно обгладывал ножку, да так увлекся, что не услышал, как за стенами шалаша захрустели по снегу тяжелые шаги.

Внезапно полог резко отлетел, и в дверном проеме возник, шатаясь, ободранный силуэт. Белкин едва не подавился. На мгновение он решил, что перед ним сам дух-людоед.

Это был не дух, а Осип Уваров, однако в ту минуту он казался куда страшнее любого духа. На обмороженном почти до черноты, ободранном хвоей лице со всклокоченной бородой жутко белели вытаращенные глаза. Одежду покрывал иней, а волосы примерзли к голове коркой.

– Осип! – воскликнул Белкин, совсем не радуясь встрече: уж больно диким взглядом смотрел на него помощник.

Уваров обвел глазами шалаш и остановился на полусъеденной ножке, которую Белкин держал в руках. Рот растянулся в оскале.

– Так!.. – выдохнул он. – А я-то думал, брешет немец! Думал, душу мою погубить хочет! А он, вишь ты, все как есть сказал!

– Осип, о чем ты говоришь? – воскликнул Белкин, уронив, наконец, ножку на землю.

– Ты с ним заодно! Ты Ванятку съел! – заорал Уваров и вскинул руку. Комендант увидел нацеленное в лицо дуло пистолета.

Какой-то древний инстинкт быстрее мысли подсказал, что нужно делать. Белкин схватил котелок и, не обращая внимания на жгучую боль в обожженных руках, с размаху влепил раскаленной похлебкой Осипу в лицо. Тот заорал еще громче. Грохнул выстрел, пуля раздробила коменданту плечо, котелок выпал из рук, а Уваров откинулся назад, схватившись за глаза.

Белкин зажал рукой рану. Взгляд его упал на котелок. Оттуда выкатился какой-то белый, с двумя черными дырами, предмет. Череп. И отнюдь не заячий.

Уваров отнял руки от глаз. На лице его вздувались огромные пузыри. Веки вспухли, глаза превратились в белесые щелочки. Он слепо зашарил рукой по поясу и вытащил огромный охотничий нож.

– Врешь, не уйдешь, людоед проклятый! – просипел он и, рассекая воздух ножом, пошел на Белкина.

И снова комендант не думал. Когда Уваров бросился на него, он увернулся, здоровой рукой схватил прислоненный к стене топор и с размаху треснул лезвием Осипа по затылку. Ноги охотника подкосились. Он рухнул прямо в костер, загасив его своим телом. По шалашу, изгоняя аромат вареного мяса, расползлась вонь мяса горелого.

Белкин повалился на бок. Зажал пульсирующее болью плечо. Его мучительно выворачивало наизнанку, рвота хлестала из носа и рта, но горечь желчи была менее отвратительна, чем сладкий привкус детского мяса.

Потом он долго лежал в темноте. А в голове звучали слова Аракана:

«…человеку необходимо вкусить человеческой плоти и крови. В некоторых же случаях достаточно совершить то, что считаешь самым ужасным…»

Он сделал и то и другое. Он съел сына Уварова. И убил его самого.

Аракан обманул его. Вендиго не мог захватить тело Александра Сергеевича: он мало того что не ел человечины, так еще и отказался совершить то, что в сердце считал преступлением. Шаман притворялся спасителем, союзником – а сам служил лесному чудовищу. Дух-людоед передал Аракану сына Уварова, чтобы тот накормил Белкина детским мясом; он каким-то образом сохранил жизнь самому Уварову, чтобы Белкин его убил.

Теперь оба условия выполнены.

А значит, дух-людоед может в любую минуту пожаловать за своим новым телом.

Где-то снаружи послышался залихватский пронзительный свист.

Бежать, скорее бежать!

Белкин с трудом поднялся на ноги, подковылял к выходу, сжимая рукой пульсирующее плечо, рванул полог и вывалился на поляну.

Посреди поляны стоял Михель.

* * *

Он заложил руки за спину и с мечтательной улыбкой смотрел в прозрачную темно-синюю высь. Ветерок шевелил неопрятные длинные волосы и кружил поземку вокруг длинных ног. А наверху, в бездонной пустоте, мерцали холодным светом мириады звезд да поблескивал ятаганом серебристый серп месяца.