Посвящается 75-летию Великой Победы

Anatoly Tretyakov

THE LONELY BOYS

Stories

This is a work of a fiction. The characters, incidents are products of the author’s imagination and are not to be construed as real. Any resemblance to actual events or persons, living or dead, is entirely coincidental

Передняя обложка: Ленинград. 1941. Осень. Фото Совинформбюро,

Портрет автора и задняя обложка работы жителя блокадного Ленинграда Александра Кормана (член СХ СССР.)

Ст.-Петербург. Наводнение. Осень. 2008. Холст, масло.

Copyright © 2009 Anatoly Tretyakov (atret@verizon.net)

Мальчики

«Вечером дедушка оторвал листок календаря и весело сказал:

– Ну вот, завтра 22-е июня 1941 года. А раз воскресенье, значит отдохнём…»

Флора Зеленская

«Одинокие девочки», стр. 7.

Изд. SONG С °. 2006. Boston, USA.

Это о тех, кто родился до войны, во время неё и после. Их родители выполняли пятилетние планы и гибли на фронтах во время финской и Великой Отечественной. Они пришли жить в то время, о котором немецкий писатель Луис Фюрнберг писал так:

 
«Тебя встречает мир как зверь, вокруг страданья и нужда
Твою качает колыбель чужая даль…»
 

(в сб: “Hölle, Hass and Liebe”)

Они были обречены на блокаду, эвакуацию, на прозябание в коммунальных квартирах, на учёбу в три смены в переполненных классах, на жизнь без отцов, на получение солдатской пенсии на которую можно было купить один ботинок. Часто они должны были бороться с жизнью один на один, потому что их было некому защитить. Они были обречены быть плохо одетыми и вечно голодными, хотя они, бывало, этого не замечали, потому что были детьми и радовались жизни. Они росли среди тотального хамства и бескультурья, но оставались чистыми, хотя язык улицы они познавали в совершенстве раньше, чем язык «Родной Речи»…

До конца своих дней они и их потомки будут помнить Великий Подвиг родителей, которые ценой своей жизни отвели от них и страны чудовищную угрозу тотального уничтожения.

Война в России, будет такой, которую нельзя будет вести по рыцарским правилам. Это будет борьба идеологий и расовых противоречий, и она будет вестись с беспрецедентной безжалостной и неутомимой жестокостью. Все офицеры должны отвергнуть от себя устаревшую идеологию… Я категорически требую, чтобы мои приказы беспрекословно выполнялись. Комиссары являются носителями идеологии, противоположной национал-социализму, поэтому комиссары должны быть ликвидированы. Немецкие солдаты, виновные в нарушении международных правовых норм… будут прощены» «Моя миссия, если мне удастся, – уничтожить славян. В будущей Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян. К России нельзя подходить с юридическими или политическими формулировками, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны применять колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»

(А.Гитлер, 1941.)

Мальчики

 
… Он родился в Ленинграде
Незадолго до войны.
Дома был, наверно, праздник,
А морозы не сильны.
Снег летел больничной ватой
И уже врагам назло
Териоки были взяты,
Мертв, кому не повезло.
Все вокруг него сидели,
Зная точно наперед:
Ровно через две недели
Наступает Новый Год…
Но того не знала мама,
Слушая капризный рев,
Как уже осталось мало
До двенадцати часов.
И не ведали в квартире
Средь покойной тишины,
Что осадные мортиры
На него наведены,
Что планирует над Волгой
Резать небо Мессершмидт,
Что уже готовит Зорге
Донесенье в нужный МИД.
Что от Таллина до Кушки
Расчитал, разметил Рейх,
Где в могилу ляжет русский,
Армянин или еврей…
И не знало о блокаде,
О пайке в 120 грамм
В предвоенном Ленинграде
Поколенье пап и мам…
…Тихо лучики лучились
На прицелах у Десны,
А они ходить учились
Ровно за год до войны…
 

В зале кинохроники Музея обороны Ленинграда, 1948 г

«… Годовалая девочка была похоронена в патефонном ящике…»

(Ленинград, январь 1942 года, из газет.)

 
Ах, пластиночки Апрельского^[1]
Блинной горкой на столе!
Крошки ситного, карельского
Желваками по скуле…
Папироски на клеёночке,
Патефонная игла…
Фотография девчоночки,
Что намедни померла…
Этикетка черноватая
На пластинке чуть видна…
Между рам на серой вате
Как скелетик бузина…
Буквы золота сусального
Наискось венчают лоб,
Где играет поминальную
Патефона серый гроб…
 

* * *

Он вернётся в Ленинград…

* * *

 
Поединок. Пулемётные
Тра-с-сыр-ре-жут го-р-ри-зонт…
Са-мо-лё-тики залётные!
В каждом сын, und ein Sohn^[2]
Вот «пике», вот «бочку» крутит,
Вот таран, вот дым… и… und^[3]…
У него детей не будет, —
Жить осталось пять секунд.
Он летит к земле как скуттер,
Стропы взрывом сожжены…
– Ждёшь напрасно, liebe Mutter^[4],
Не придёт твой сын с войны.
 

* * *

 
Мальчик держит медный чайник.
Шапка набок. Лет пяти.
Он остался жив случайно.
Он фашистов не простит.
Что-то шамкает проектор,
Лента старая дрожит,
Снег и лёд. Кабоны^[5] сектор.
Догорает «Мессершмидт».
Вот, пройдя по эстакаде,
Быстро посмотрел назад.
Как окончится блокада
Он вернётся в Ленинград.
Шкет дрожит в пальтишке рваном,
Рукавом утёр соплю…
Я ровеснику в трамвае
Завтра место уступлю.
 

Он вернулся в Ленинград…

…Октябрь 1945-го. Этот дом по чётной стороне Литейного виден издалека. Если смотреть с самой верхней точки арки Литейного моста, то угол этого, если ему не изменяет память, шестиэтажного мощного здания выглядит как нос одного из лайнеров (Большой Дом, Дом Офицеров…) стоящих параллельно на долгом приколе у длиннющего мола Литейного Проспекта, рядом с которым высятся подъемные порталы Пантелеймоновской церкви и бесконечные стальные волны трамвайных рельс безостановочно лижут ватерлинии пришвартованных к тротуарам массивных кряжистых трудяг домов постройки XIX-го.

Дом на перекрестке. Здесь четыре угла. Один из них дом, на котором через почти пятьдесят с лишним лет появится мемориальная доска, извещающая, что здесь жил Иосиф Бродский, русский поэт, лауреат Нобелевской премии. Напротив этого дома школа модернистской довоенной постройки. Через дорогу на противоположной, нечётной стороне Литейного, здание детской поликлиники. Около этого дома он и его семья (а ему было тогда шесть лет) встретили после возвращения в Ленинград из эвакуации первого родственника. Его троюродную сестру Галю. Было ей тогда лет одиннадцать. Она пережила блокаду. Прошло с тех пор не много, не мало, а 65 лет…

Это был его первый дом с которого начался для него Ленинград…

…Галька вывернулась с улицы Короленко и бежала по волнистому булыжнику, которой тогда заменял нынешнее асфальтовое (а не нужно было менять!) между собором и Литейным. Церковь, как-бы вырастающая из булыжника, окружённая оградой из трофейных турецких пушек, на его взгляд, смотрелась бы лучше.

Так эта Галька, когда её окликнули, кукожилась и не признавалась (а ведь прошло 4 года и блокада была), но, в конце концов, снизошла и вспомнила… Он этот момент очень хорошо запомнил. И пустоту Литейного и напряженное молчание дома за спиной, (вспомнит или нет?), и отчуждение булыжников, где росла настоящая зеленая трава и лежал настоящий конский навоз. Много было еще ломовых лошадей после войны…

А еще в этом доме на самом углу на первом этаже была часовая мастерская, где работал земляк его бабушки, и пока тот не умер он всё носил и носил стенные часы 1910-го года издания в починку. И их удивительный пронзительный бой с длительным астматическим шипеньем до, и тяжелым вздохом после, он не забудет никогда. А резной ключ от часов, когда механизм устал сопротивляться разрушительному влиянию времени и уже не реагировал на реанимационные процедуры, и был с грустью удален из квартиры, он хранил еще много лет, как ключ от какой-то таинственной кладовой, где ожидает его небывалое сокровище… Только бы вот узнать туда дорогу… Дело за небольшим… Узнать и не забыть…

Запомнилось: если стоять на Литейном мосту, то сквозь бесконечно пустой Литейный проспект были хорошо видны клотик и орудийные башни Владимирской церкви…

Монумент «Разорванное кольцо», (автор К.М.Симун) Часть мемориала «Зелёный пояс Славы». Западный берег Ладожского озера.

Эрика рыжая

– Эй, рыжуха! Содишьси, што ли? – шофер почти что вывалился из двери автобуса и, стараясь в то же время сохранить равновесие, держался левой рукой за руль. Правая рука высунулась из засаленного до черноты рукава ватника и призывно махала.

– Нет, нет, спасибо, спасибо! – прокричала в ответ девчонка лет тринадцати с медно-красными косичками, в которые были вплетены синие ленточки. – Нет, я пешком!

– А пошто? – удивился шофер. – Пошто? Ну, как хошь… Втянул себя обратно в автобус, дернул за рычаг, с трудом закрывающий ржавую скособоченную дверь. – Пешком… Была охота… И правда что… Ноги-то молодые…

Автобус прогрохотал по булыжнику вниз к единственной асфальтированной в городе улице. На указателе была надпись:

→ на Комсомольское шоссе.

Девочка смотрела ему вслед. Автобус был удивительно похож на маленький кораблик, ныряющий в ямы, как в волны. А две черных печки по бокам ничем не отличались от черных труб буксиров, пыхтевших на Неве в той далекой довоенной жизни, когда она только пошла в школу. Только эти трубы плевались желтеньким дымком, а не распускали шарфы черного тумана как ленинградские буксиры, которые и назывались как-то красиво «БУДОГОЩЬ» или «ВОЛХОВСТРОЙ». А тут и пароходов-то настоящих нет. Чапают по реке какие-то колесные уродцы. И на каждом надписи – то «УРАЛЕЦ», то «ПАТРИОТ». Будто других слов нет. А печки эти вместо бензина поставили и топят каким-то брикетами. Ну, понятно, что бензин нужен самолетам и его нужно экономить.

…Она обычно садилась на автобус около дома с малолетней сестренкой (совсем малявка – пять лет!) Отводила её в очаг (а мама забирала после работы) И на все это уходило минут пятнадцать. А автобус стоит на кольце целых двадцать минут. А на нём до школы быстро, а на трамвае быстрее – минут десять, потому что и остановок меньше и ям на рельсах нет. А трамвай еще в январе отменили, чтобы экономить электроэнергию. А пешком примерно полчаса. Конечно, смотря как итти… Если поторопиться, то меньше, а быстреньким шажком – то и совсем быстро. И итти-то нетрудно. Тротуар деревянный – ни ям, ни луж, не то что на этом, что рядышком, Комсомольском шоссе…

Она прошла мимо газетного киоска как всегда замедляя шаг, чтобы пробежать заголовки местной газеты, которая полностью перепечатывала первую страницу «ПРАВДЫ» (и покупать не надо; по заголовкам уже все ясно, что и как.) Вот и сейчас быстро и понятно: