Глава 2
За 199 страниц до кульминации

Итак, повторю: сидели мы в кафе, день был субботний, а по субботам мы завтракаем вместе в одном и том же месте. Могли бы по отдельности, но скучно по отдельности, тем более в субботу. Да и зачем?

И хотя достатка мы все были разного – от Илюхи до Инфанта, ну и я где-то посередине, – но все равно омлет с кофе по субботам мы все могли себе позволить. Хотя Инфант все-таки с натяжкой. Ведь если про Инфанта, то он был человеком без определенного рода занятий.

Обычно такое происходит с теми, кто по жизни увлекающийся очень, у кого интересов разнообразных много и каждый интерес в свою определенную сторону утягивает. Вот и разбрасывается человек – то одним, то другим себя занимает, а потом третьим… И получается, что становится он «без определенных занятий».

Или же наоборот – оказался человек, например, бездельником. И получается еще один пример человека «без определенных занятий». Печальный, грустный пример.

Но Инфант ни к первому, ни ко второму варианту не относился – он вообще под варианты с трудом подходил.

Когда-то в юности Инфант был вечным математическим аспирантом, но заканчивать аспирантуру не стремился принципиально. Потому что потом пришлось бы на работу ходить, а ходить ему не хотелось. Помимо жалких аспирантских, подкармливал он себя тем, что придумывал диссеры коллегам-аспирантам за вполне материальный гонорар. Именно придумывал, потому что написать диссертацию Инфант не мог. В смысле, грамотой он владел, но вот расставлять слова в правильном порядке, чтобы из них смысловые предложения получались, – такое было ему не по способностям.

А вот когда немного оперился, возмужал, присмотрелся к развивающемуся вокруг капитализму, тогда вылетел Инфант из стерильного аспирантского мира и стал с энтузиазмом вписываться в мир нестерильный, в его крутые жесткие повороты. Вписывался, вписывался, но не вписался окончательно.

То есть иногда ему удавалось впарить кому-нибудь мозги. В основном за счет своего экзотичного растрепанного вида, чудного имени, загадочной, обаятельной улыбки, а еще – что самое действенное – никому не понятных изречений. В целом он мог создать у постороннего ощущение, что осведомлен о чем-то секретном, о чем постороннему невдомек. Ведь за расплывчатостью и плохо разбираемой двусмыслицей видится порой загадка, а порой – мудрость. Которых, в случае с Инфантом, как раз не было.

Его даже пару раз назначали на оплачиваемую работу. Но видите ли, магия Инфанта действовала только кратковременно и только на посторонних. Те же, кто знал его больше семи дней, вскоре начинали смутно догадываться, что если они не понимают Инфанта, это вовсе не означает, что идиоты – они. Что, возможно, как раз наоборот.

Впрочем, Москва – город большой, пока о тебе общее мнение сложится и слава разнесется, многих перепробовать можно. Вот и Инфант перепробовал разного и даже продерживался на некоторых постах по нескольку зарплат, пока его с удовольствием оттуда не просили все же отойти подальше.

В конце концов Инфант отказался от наемного труда и связанной с ним регулярной зарплаты и двинулся в мелкий бизнес. Во всяком случае, так, как он его понимал.

Со временем он, впрочем, наработал клиентуру, которой оказывал некие мелкие услуги, порой интеллектуального свойства, но чаще – не очень. Например, он мог с завязанными глазами за сорок восемь секунд разобрать автомобильный двигатель отечественного производства, не уступив по скорости курсанту МВД, разбирающему автомат Калашникова. И даже в отличие от курсанта как-то этот отечественный двигатель мимоходом преобразовать, что его, возможно, кое-как и улучшало. Правда, назад двигатель уже приходилось собирать кому-то другому. Потому что собирать назад Инфант, как правило, не любил.

Или он, например, умел напасть и застать врасплох какой-нибудь чужой интернетовский сайт, если его об этом сильно и недешево просили. И испоганить этот сайт никому не понятными изречениями. И именно оттого, что изречения никто понять не мог, вычислить и изловить хитрого хакера Инфанта было практически невозможно.

Или же он мог смастерить устройство по постоянному прослушиванию телефонных разговоров чьей-нибудь жены, а то и мужа. И установить его заодно с другим устройством, тоже лично разработанным, которое незаметно подсматривало за женой того же самого мужа в изолированной ванной комнате. Но мужу при этом никаких изображений не передавало. Потому что все изображения уходили совсем в другом направлении.

Или же мог разработать конструкцию бани в туалете городской малогабаритной квартиры. И даже пытаться ее построить, если ему кто-то позволял.

Или же изобрести женские колготки с тремя ногами. Так, что если одна прорвется, то используется запасная.

Или же…

В общем, если уж совсем объективно, то Инфант в каком-то смысле был легендарным сказочным Левшой, таким отъявленным народным умельцем. За тем лишь исключением, что был он правшой и вообще-то далеко не народным. И даже не совсем умельцем. И про Левшу ничего не знал и никогда не слышал.

Но даже эти скудные свои способности Инфант не ценил и придавал им крайне мало значения. Потому что более всего он любил «чудить», причем совершенно бескорыстно. И вот здесь, в этом щедро отмеренном ему таланте, он покорял такие Эвересты, достигал таких высот мастерства, на которые никто больше не мог забраться, чтобы стянуть его оттуда.

Вот и получалось, что в экономической сфере жизни Инфант все еще искал себя. Пытливо искал. Не всегда удачно, иногда жизнь совместно с экономической сферой глумились над ним остроумно, но на продукты питания ему все-таки хватало. Даже вот на субботнее кафе с омлетом и кофе.

Так мы и продолжали сидеть в кафе, попивая остывающий вслед за омлетом кофе, осматривая публику заинтересованными взглядами. А потом Илюха проницательно ко мне обратился:

– Слушай, Розик, ты где вчера отсутствовал? Я тебе звонил, но ты не откликался.

– А?.. – переспросил я.

– Так где ты был? Пора тебе мобильник завести, а то ты недоступным слишком часто делаешься.

– Не, не люблю я их, принципиально не люблю.

– Так где ты был? – настаивал Илюха.

– Да так, – не менее настойчиво отнекивался я.

Но чем больше отнекивался, тем больше Илюха стремился узнать, и в какой-то момент я перестал сопротивляться.

– В общем, неудачный у меня день выдался вчера, – признался я наконец. – Нелепый такой день, полный ненужных жертв и разрушений.

Оба, те что сидели напротив, придвинулись поближе, не скрывая ожидания. И я их ожидания оправдал.

– Ну, в общем, – начал я, – позвонила мне утром Кларчик… ну да, та самая Клара.

– Музыкантша, что ли? – начал чудить Инфант, считая, что он просто не имеет права пропустить мимо такое удачное имя.

Я-то сразу понял, к чему он ведет, а вот Илюха не сразу. Потому что так досконально трактовать да истолковывать Инфанта, как умел это делать я, он все-таки не мог. Хотя он его истолковывал намного лучше других, которые вообще ни хрена не понимали.

– При чем тут музыкантша? Я же знаю Кларчика, она девушка со слухом, конечно, и с голосом. Но к профессиональной музыке она ведь никакого отношения не имеет, – недоумевал Илюха наивно.

– А зачем ей тогда тромбон потребовался? – продолжал привычно чудить Инфант, заводя БелоБородова в свои темные мозговые дебри, полные завихренных ассоциаций.

– Какой тромбон? – не понял Илюха.

– С которым она спала в обнимку, нажимая на клавиши большими пальцами ног, – закрутил еще один виток Инфант.

И тут мне пришлось вмешаться.

– Это она, – остановил я Инфанта его же оружием, – чтобы отомстить водолазу Карлу за спиливание и порчу коралловых рифов в Красном море.

– А… – тут же поскучнел Инфант и двинул на попятную: – Тогда понятно.

Услышав про Карла и про коралловые рифы, Илюха сразу, конечно, врубился и посмотрел на Инфанта с усталой тоской. Но тот лишь посмеивался себе в удовольствие – спутать Илюху ему удавалось не каждый день. И даже не каждый месяц.

– Чудишь, Инфантик? – поинтересовался Илюха.

– Ага, – удовлетворенно согласился тот.

– Ну ладно, – простил его Илюха, возвращаясь вопросом ко мне: – Так чего Кларчик?

– Да она за помощью обратилась. Там у нее мамашка имеется, немолодая уже далеко женщина. После семи неудачных браков совсем одна осталась. В квартире одинокой живет, в тесной такой, заставленной слишком плотно мебелью старой и шаткой. В основном антикварной, раритетной. В общем, тяжело ей одной, особенно после того, как всю жизнь сильно нарасхват была.

– Да, старость – не радость, особенно когда женщина по ночам в пустой… – осторожно подступился было Инфант к очередному своему чудачеству, но Илюха зажал ему рот властным взглядом.

– В общем, у нее беда приключилась: у столика ее одного, инкрустированного, ножка надломилась. Не отлетела еще полностью, но зашаталась. Вот и попросила меня Кларчик о помощи – ножку эту на место присобачить.

– Тебя? – засмеялся вслух Инфант, не скрывая злой иронии.

– Действительно, – вторил ему Илюха, – почему тебя, ты же не реставратор? Да и не плотник даже. И не столяр. Да и вообще, ты же не умеешь.

– Ну да. – Я не стал спорить. – Но есть такая прослойка людей, женская прослойка, которая считает, что если ты от них сильно отличаешься по половым признакам, то ты и реставратор, и плотник, и столяр даже. И если Кларину мамашу жизнь после семи замужеств не разубедила, то кто я такой, чтобы ее на старости жизни разочаровывать? Мне, конечно, ничего этого всего не хотелось – ни ехать к ней, ни ножкой заниматься, ни отверткой крутить, но отказать я тоже не мог. Кларчик ведь не случайная для меня девушка, да и старушка одинокая – на кого ей еще положиться, как не на старых приятелей ее дочери? Вот и согласился, и поехал.

– Зря, – вставил Инфант.

– Конечно, зря, сразу было понятно, что зря, но все же поехал. Столик действительно оказался инкрустированный и изящный, он мне даже понравился поначалу, эстетически в основном. Ну, пока я не стал осматривать поврежденную ножку. Оказалось, что там все непросто. Какие-то специальные деревянные шурупчики, тоже антикварные, видать, которые ножку со столешницей связывали… так вот они повредились, и оттого ножка расшаталась и вообще нестойко себя вела.

– Да, дела… – посочувствовал мне Илюха. А вот Инфант не посочувствовал, он просто наслаждался моей реставраторской беспомощностью.

– Дело было ясное, – продолжал я, – надо было менять шурупчики на аналогичные, но где аналогичные, деревянные взять? Я же говорю, что я не столяр и не плотник даже, так что деревянных мне не изготовить, и пришлось перейти на современные металлические. Которых тоже у меня не было. Тем более для антикварного, инкрустированного столика. Стал я у хозяйки тогда домогаться, мол, без винтов мне с ножкой не разобраться, и давайте посмотрите, может быть, у вас в доме хоть какие-нибудь да водятся. В результате она мне коробочку приволокла, полную металлических запчастей, среди них я винтики и отобрал. Лучшие из тех, что там были. Хотя там много неплохих винтиков было.

Я отпил кофе, подумал о куске омлета, но в рот его засовывать не стал. Хотя он и еда, конечно.

– Короче, подстелил я на пол газетку аккуратненько, перевернул столик ножками вверх, а крышкой вниз, прям на газетку, чтоб инкрустацию дорогую не поцарапать и не повредить. Потому что я аккуратный, предусмотрительный и добросовестный, особенно когда дело о реставрации заходит. И стал винтами их скручивать, ножку со столешницей, тоже, надо сказать, добросовестно и тщательно. И так у меня закипела работа спорно и ладно, что вскоре ножка намертво приросла к столешнице, да так, что ей с ее изначальными деревянными шурупчиками и не снилось.

Я обвел взглядом аудиторию. По ней сразу было видно, что Илюха полностью сопереживал мой успех, а вот Инфант если и сопереживал, то только мою неудачу.

– В общем, на поверку задача оказалась совсем несложной, даже легкой, даже приятной, хотя я поначалу о ней думал как о неприятной и тяжелой. И правильно, надо сказать, думал. Потому что очень скоро оказалось, что приросла ножка не только к столешнице, а вообще полностью приросла. Просто закопалась в почву, как молодая тополиная посадка. И не одна закопалась, а вместе со столешницей на пару. Только не было под ними никакой почвы, кроме газетки, постеленной на паркетном полу, который тоже был крайне инкрустированный и гладко налакированный.

В общем, дернул я за столик раз, а он не дергается, неподъемно тяжелый он неожиданно сделался. Дернул я два, как дед за репку, – опять никак. Деду-то проще было, у него бабка с внучкой и Жучкой были, а мне каково одному? Я, конечно, мог Кларину мамку попросить потянуть за меня, но не хотелось женщину беспокоить. Немолодая она ведь уже, кто знает, как на ее сердце вид неподъемного инкрустированного столика может повлиять? Да и чтоб за меня изо всех сил тянули, мне тоже не хотелось.

Короче, столик приподнялся все-таки немного, но только после третьего моего дерга, и как я понял, вместе с паркетом. Как только я про паркет понял, я тут же оставил тщетные попытки и стал обдумывать: что же там произошло? Почему столик не хочет подниматься без паркетной доски, приклеился он, что ли, к ней? А если приклеился, то каким образом, ведь никаким клеем я не намазывал?

– Ха-ха-ха!.. – завыл от злорадного удовольствия Инфант, которому больше нравился не сам рассказ, а моя беззащитная откровенность. Которая, как и любая откровенность, – всегда беззащитна. – Хи-хи-хи. – Он просто потешался надо мной, этот весельчак Инфант. А вот Илюха смотрел сочувственно и с пониманием. Видимо, он тоже не знал, как столик своей крышкой мог приклеиться к полу, особенно без клея.

– Ну, в общем, была у меня догадка, но я не стал ее проверять. – продолжил я. – Потому что если ее проверять, то надо было снова все винтики откручивать, чтобы снова ножку отделить от стола. А зачем я ее закручивал тогда так добросовестно? Не может быть, чтобы напрасно. Короче, избрал я чисто наш, российский, силовой вариант и дернул, поднатужившись, в четвертый раз. И сдюжил я.

– Ну и чего, оторвал ножку от крышки? – даже не пытаясь скрыть внутренней радости, предположил Инфант.