Цитаты из книги «Американская история»

Вот оно, чертово предубеждение! Из какого такого гена оно вылезло? Ну какая мне разница, с кем этот Джефри спит или не спит? Абсолютно никакой, он ведь все так же мил, прост, так же естествен со мной, и почему я должна о нем думать по-другому только лишь оттого, что не читаю в его глазах похотливого движения навстречу.

Он радовался как ребенок, и хотя я про себя искала менее избитое сравнение, но найти не смогла, он именно был как ребенок – такой непосредственный, даже до трогательности наивный в своей радости.

новой, измененной идее, отлежаться, постарайся забыть про нее на время, может быть, на месяц, может, на неделю, порой одного дня достаточно. Главное, чтобы, когда ты вернулась к ней, она не доминировала над тобой, а для этого нужен свежий взгляд, как бы взгляд с нуля. Как только он у тебя появился, все повторяется: ты снова вращаешь, крутишь, но уже видоизмененную, уже принадлежащую тебе идею, пока снова не найдешь новую грань, или, скажем по-другому, не поменяешь в слове еще одну букву. И так продолжается до тех пор, пока результат тебя не удовлетворит, пока созданное тобой слово не приобретет необходимый тебе смысл. Я слушала не просто с предельным вниманием, но пораженная, зачарованная: сейчас передо мной Марк, по сути, раскрывал секрет творчества. Секрет создания нового. Я понимала: это у него все легко и плавно звучит, в жизни – совсем не так. Впрочем, какая разница? Важно было то, что я получила инструмент, рабочий механизм, который зависел только от рук, в которые он попал.

Тем не менее, если взять понравившуюся идею, очистить от шелухи, выделить суть, то она может стать исходной точкой для цепочки преобразований. Изменить-то, для начала, как мы уже говорили, надо немного, знаешь, как букву в слове, и, чтобы поменять ее, ты поворачиваешь идею разными сторонами, которыми она, может быть, никогда повернута не была. Крутишь, вертишь как-то неожиданно, так и этак, и глядишь – под каким-нибудь неуклюжим углом блеснет новое, видоизмененное продолжение. Находка может удовлетворить сразу, а может оказаться недостаточной.

Да, я увидела сейчас себя прежнюю – смешную, безалаберную, открытую, быстро реагирующую и быстро, остроумно отвечающую, легкую, именно легкую и на слова, и на смех, и на поступки. Казалось, что я создаю вокруг себя некое эфирное поле, и люди попадали под его воздействие, и заряжались им, и тоже как бы становились легче. Рядом со мной всегда было много людей – задавленные бытом, люди тянутся к легкости, их привлекает чужая непрактичность, чужое разгильдяйство. Но теперь, подумала я, многое изменилось, теперь я стала как бы тяжелее, я не отвечаю сразу, наоборот, только после паузы, дав себе время подумать, а если не нахожу хорошего решения, говорю, что дам ответ позже. И действительно, я почти всегда нахожу решение, и оно, выношенное, всегда лучше, чем было то, первое, сиюминутное, и, конечно, это хорошо. Но все же, не знаю, пропала какая-то искрометность, какая-то живость, и так во всем. И не то чтобы отвернулась удача, наоборот, но она теперь другого свойства, больше похожая на специальный, требующий тяжелой обработки сплав, чем на искристый, рожденный природой самородок. Людей вокруг меня стало меньше, а вернее, их вообще не осталось, только верная Катька по-прежнему давала о себе знать… что ж, первая любовь

«Я люблю тебя на клеточном уровне». Это правда, он вошел в каждый мой микроскопический орган, в каждую клетку, и теперь я чувствовала его не руками, не грудью, не животом, не какой-то другой, отдельной частью моего тела, а всем бесчисленным клеточным набором сразу, одновременно, включая даже самые глубинные из них, спрятавшиеся под ребрами, зарытые в печени, в легких, и те, ютящиеся на поверхности, в сгибе ноги, в пульсирующей жилке шеи. Именно поэтому каждая клетка, преданно подчиняясь ему, безотчетно жертвует частью себя. Не беря в расчет мои жизненные возможности, она безжалостно по первому требованию отдает ему наиболее живительную свою часть, отвергая мой даже самый ненавязчивый контроль.

– А потом, малыш, я знаю, это будет звучать кощунственно для тебя сейчас, но поверь мне и поверь, что потом это станет для тебя очевидным: деньги – это, конечно, важно, но, помимо них, есть еще другие, не менее важные факторы, такие, как кайф от реализации себя или кайф от пребывания в подходящей для тебя социальной среде обитания. Опять же, поверь мне – если ты не врожденный, скажем, программист, тебе будет скучно в среде программистов, а через какое-то время – тошно, тогда как программисту будет через какое-то время тошно в среде, скажем, искусствоведов. И это важно, потому что если ты проводишь на работе восемь часов в день, что составляет треть суток, то ты хочешь, чтобы тебя окружали подходящие для тебя люди с подходящими, по твоим понятия

Творческий человек в непрестижной профессии в результате добивается большего, чем обыкновенный человек в престижной профессии, по той причине, что он выходит за рамки этой профессии. То есть, например, творческий портной скоро перестает быть портным, а становится модельером, и лучшим модельером, чем другие, простые модельеры, которые с самого начала были модельерами. В результате он получает куда как больше, чем, скажем, тот же экономист, который принадлежит к изначально более оплачиваемой профессии.

– Марк, – прервала я его, – к чему демагогия? Ты ведь понимаешь, что для тебя это было умышленной причиной, а для всех остальных неумышленное следствие, а это разница, Марк, большая, принципиальная разница. Умышленность, продуманность все меняет.

а и нельзя все время любить одинаково, потому что жизнь в динамике, и все изменяется, и чувства – они изменяются тоже, и кто знает, не последует ли когда-нибудь за падением новый подъем?