Капитан государственной безопасности в отставке Федосья Федосиевна Борисова, сотрудница СМЕРШа НКО СССР, бывший старший оперуполномоченный Особого отдела Краснознаменного Балтийского флота.
Впервые имя этой женщины я услышал из уст своего первого оперативного начальника генерал-майора Николая Кирилловича Мозгова при его выступлении в День чекиста во Львове – в Особом отделе КГБ СССР по Прикарпатскому военному округу. Повествуя о фронтовых буднях во время службы в Особом отделе, а потом в СМЕРШе на Балтфлоте, он вспоминал некоторые операции и оперативников, участвовавших в них.
Рассказывал он и о женщине – старшем оперуполномоченном на Балтике Федосье Федосиевне Борисовой. Потом, годы спустя, он подарил сослуживцу по Прикарпатью книгу «Чекисты Балтики» с его воспоминаниями «Тревожные дни на Ханко». В этой книге упоминалось и имя Борисовой. Ей был посвящен отдельный материал.
Говоря о ее деятельности, характере, географии службы, он назвал сотрудницу военной контрразведки «женщиной-метеором». На самом деле, это была очередная мадонна СМЕРШа, исколесившая по местам службы почти всю страну.
Родом она была с Украины. Родилась в образованной и большой семье с восемью детьми. Отец – Федосий Третьяченко, был учителем в большом селе Старая Буда Киевской области. В конце 20-х годов на Украине жилось несладко. И люди срывались с родной земли и отправлялись за счастьем в Сибирь. Уехала осваивать Алтайские земли и семья учителя. Любимой дочери Федосье было всего десять лет.
Это было время свирепствования на Алтае остатков белогвардейских банд. Они расправлялись с учителями, военными, коммунистами и вообще со сторонниками советской власти. Вот как вспоминала наша героиня тот период.
Банда Шишкина орудовала днем, налетала откуда-то из леса, наводя ужас на местных жителей и оставляя после себя кровь, трупы, слезы… Черная слава бежала впереди них. Бандиты прошли рядом с селом Егорьевкой, в котором учительствовал отец Федосьи.
Первым бандиты схватили локтевского судью Василия Муромцева. Привязали за ноги к хвосту коня и погнали. Бился живой человек о дорогу, об ухабы да камни. В кровавое месиво превратилось его лицо. В таком виде он и принял смерть мученика. И братьев его убили эти звери. А секретарю райкома комсомола Павлу Локтеву голову шашкой срубили. Откуда такая ненависть лютая бывает у людей? Наверное, оттого, что они превращаются в такие моменты в звероподобные существа.
Отец в тот период в Змеиногорске оказался. Совещание там проходило учителей и директоров школ. Бандиты откуда-то узнали об этом. Налетели, ворвались в здание, арестовали педагогов и заперли в тюрьму. Расправа готовилась чуть позднее. Но нашлись смелые люди. Из Рубцовки на конях поскакали в Усть-Каменогорск, где красные стояли. Успели предупредить, и красноармейцы разгромили банду. Заключенных освободили. Так отец остался живым, но от стресса стало сердце болеть, и в 1931 году его не стало.
И вот тут-то Феня заточилась на человеческой подлости. Она вспомнила, что за две недели до нападения банды приезжал к ним инспектор школ. Принимал его отец дома – накормил, напоил. Говорили о школьных делах. Отец партийным был, инспектор знал это. А оказалось, что этот человечишка был с бандитами заодно. И совещание-то учительское собрано было по его указанию. А может, он сам и был этим Шишкиным.
Когда красные освободили арестованных, отец рассказывал, как «инспектор» на коне прискакал с бандой. За одной лошадью труп локтевского судьи весь в крови волочится, а «инспектор» гарцует на своем коне да показывает, кого из учителей брать. Увидев отца, пообещал ему: «Вечером расстреляем».
Сегодня по вине партийного руководства СССР мы, лишенные Большой Родины, которую предали и разломали, часто от них самих, перекрасившихся под либералов-рыночников и их последователей, слышим, что Советам власть досталась легко – она, мол, валялась на дороге. Глупость все это. Слишком прост и слеп тот человек, который думает, что советская власть нам даром досталась, вроде подарка новогоднего. Нет, за нее жизнями заплачено!
Эти кровавые картины из детства постоянно будили мысли девушки: как дальше строить свою жизнь? Природа ее не обидела: высокая, сильная, красивая, общительная, с ямочками на щеках…
Когда разгромили банду, поплакала Федосья, ее чаще называли Фенечкой, по погибшим товарищам, а потом вытерла покрасневшие глаза жесткой ладошкой и дала себе жесткий обет:
«Нет, распускаться нечего. Слезы – слабость наша. Иной раз, проливая слезы, мы ими обманываем не только других, но и себя. Слезы – оборонительная жидкость. С врагом бороться – силушка и знания нужны. Только слабость не прощает, только бессилие не забывает».
А после этих слов она посвятила себя общественной работе. Выбрали Феню членом райкома комсомола города Локоть. Потом она стала заведующей женотделом в райкоме партии. Окончила юридические курсы. Стала нотариусом, членом суда, увлеклась стрельбой. По призыву общественного деятеля В. С. Хетагуровой к девушкам уехала строить Комсомольск-на-Амуре. В Хабаровске работала в аппарате управления НКВД оперуполномоченным – боролась с сектантами, расхитителями, бандитами.
Вскоре вышла замуж за коллегу – оперуполномоченного Борисова, которого вскоре перевели в Ленинград. Он был коренным жителем Северной Пальмиры.
В июне 1940 года Федосья Борисова тоже оказалась в Северной столице. Война застала сотрудницу НКВД внезапно, как и всех советских людей. За каких-то полгода голодной блокады Федосья Федосиевна потеряла свою монументальность, сбавила вес. Еще бы: голодала, как все, прыгала по крышам, сбрасывая или туша на месте зажигалки, обслуживала «Дорогу жизни». Помогала чем могла родственникам мужа. Одним словом, метеор, а не женщина, – везде успевала.
Потом с нею познакомились работники Особого отдела Краснознаменного Балтийского флота (КБФ). Забрали ее на Ленинградскую морскую базу КБФ. Предложили работу по обслуживанию морских госпиталей. На первый взгляд объекты слабые в смысле разведывательных устремлений гитлеровских спецслужб, но старший оперуполномоченный Федосья Борисова нашла сферу приложения своего богатого опыта и на этих объектах.
Как-то через агентуру она получила сигнал, что один из медиков с высшим образованием стал проводить с врачами странные беседы по склонению их к измене Родине. Нужно было перепроверить эти сведения. И вот уже на ее столе лежат несколько мелким почерком исписанных донесений. Она читает, и кровь приливает к щекам: «Как же можно так себя вести в годину тяжелейших испытаний?! На нас напал враг, а не мы на него. А этот тип твердит: люди, бегите из страны, потому что Германия нам родная страна, она добра желает. Что он не видит, что фашисты сделали за несколько первых месяцев войны? Нет, он настоящий враг!» Она еще раз перепроверила эту информацию. Факты подтвердились. И только после этого материалы с делом, назовем его «Предатель», стали достоянием Особого отдела НКВД Ленморбазы КБФ…
А вот другой случай, когда сотрудница военной контрразведки предотвратила идеологическое разложение среди медперсонала одного из оперативно обслуживавшихся госпиталей.
Один санитар стал активно распространять сведения антисоветского содержания с призывами бросать оружие и сдаваться немцам. Сначала медперсонал считал его чуть ли не больным на голову, но потом выяснилось, что он вполне здоров и обиделся на власть за отсидку в тюрьме – обворовал магазин…
Всяких историй за время блокады было много.
В 1943 году, как известно, особые отделы приобрели новое название – СМЕРШ. Федосья Борисова стала старшим лейтенантом. Госбезопасность тоже на плечи «положила» погоны. 18 января 1943 года силами Ленинградского и Волховского фронтов блокада была прорвана, а через год она была полностью снята.
Госпитали пошли вслед за фронтами загонять фашистского зверя в берлинское стойло. На многое пришлось насмотреться мадонне СМЕРШа. Были и казусы.
Так, развернули госпиталь в Койвисто (ныне – Приморск. – А.Т.) и стали принимать раненых с островов Биорки, Тюрисари, Пейсари. Госпиталь так и шел за армией, за частями, личный состав которых отбивал острова у противника.
Сотруднице СМЕРШа доложили, что среди раненых есть иностранец. Заинтересовалась Борисова этим человеком.
На раненом одежда окровавлена, изодрана, ее сразу выбросили. Ночью подобран на поле брани почти без сознания. Подходит врач к чекистке и говорит:
– Этот тип, наверное, вашу службу заинтересует. Он, очевидно, не немец, а финн. Посмотрите, поговорите.
– А откуда известно, что он финн? – спрашивает Федосья Федосиевна Борисова.
– Говорит не по-нашему и не по-немецки, впрочем, и на финский язык его речь очень мало похожа.
Сотрудница СМЕРШа решила сама поговорить с ним. Зашла в палату, присела у кровати. Пыталась заговорить с ним. Странные слова человек произносит. Решила подождать несколько дней, понимая, что не только лекарства, но время – лекарь. Зашла снова в палату и спрашивает его:
– Ты сам-то откуда будешь?
На лице появилась маска осмысленности. И вдруг он отвечает:
– С Урала! С Урала я буду!
Оказалось, свой боец был. Просто от болевого шока стал заговариваться…
Летом 1944 года Борисова трудилась в администрации госпиталя для выздоравливающих офицеров. Приходилось работать и с военнопленными.
Вели себя со слов Федосьи Федосиевны последние послушно – отвечали на все поставленные вопросы. Эсесовцы были высокомерны, но спесь с них быстро сбивали разоблачениями их участия в конкретных преступлениях.
Как рассказала Елена Серебровская, побывавшая у Федосьи Борисовой дома в Северной столице: «…она не одинока. Чуть ли не на каждом этаже многоквартирного дома есть у нее знакомые, друзья. У одних она, случается, посидит, покараулит дошкольника. Другие забегут к ней: “Чего вам купить в молочном магазине? Рощинский творог привезли, и сметана свежая…”»
Простыми, земными людьми были сотрудницы СМЕРШа.
Это сегодня некоторые болтуны и Иваны, не помнящие родства, хотят их сделать зверьми, существами не от мира сего.
Не дадим! Они были людьми!
Старший лейтенант госбезопасности в отставке Валентина Андреевна Воробьева – ветеран СМЕРШа и ведущего штабного отдела военной контрразведки, прослужившая в центральном аппарате на Лубянке более 40 лет. Она практически летописец и свидетель истории возникновения, развития и существования СМЕРШа и дальнейшего совершенствования контрразведывательных органов.
Война!.. Для многих из сегодняшних современников она виртуальна, познаваема только через книгу, кино, телевидение и, как редкость, устные повествование тех, кто ее пережил, за исключением «афганцев» и «чеченцев», участвующих в этих сумасбродных сшибках.
А очевидцев – участников Великой Отечественной войны остается все меньше и меньше. Поэтому надо спешить, чтобы уловить через живое слово реальный отзвук того страшного времени для страны и нашего народа, которое наступило после 22 июня 1941 года.
Сороковые-роковые, особенно их первая половина, были своего рода травматической эпидемией, безжалостно отправившей на тот свет миллионы жизней. Наполеон I не случайно заметил, что война состоит из непредусмотренных событий. Жизнь многих советских граждан была поломана именно этими непредусмотренными событиями.
Одной из героинь, пытавшейся вместе с коллегами по службе на Лубянке предусмотреть возможность нападения фашистской Германии, а потом участвовавшей в незримой битве спецслужб, была и остается в моей памяти и многих моих коллег В. А. Воробьева. Для старшего поколения военных контрразведчиков – наша Валюша, для нас, более молодых, – наша Андреевна, бывший секретарь 1-го отдела 3-го Главного управления КГБ СССР старший лейтенант в отставке Валентина Андреевна Воробьева.
Это ее мы в шутку называли «Валя-пулеметчица» из-за скорости печатания на пишущей машинке. Нет – она скорее не печатала на своей «Оптиме», а громко писала, причем быстро и грамотно.
В связи с 90-летием органов военной контрразведки и, зная, что 23 февраля – ее день рождения, автор с коллегой полковником в отставке В. Ф. Евсеевым навестили нашего дорогого человечка, от звонка до звонка проработавшую в ГУКР СМЕРШ НКО СССР – с 1943 по 1946 год – Валентину Андреевну. Она пережила рождение этого легендарного подразделения и его ликвидацию после войны.
Встретила нас внучатая племянница Ирина и, словно извиняясь, пропела:
– Бабушка подойти к двери не смогла. Сломала ногу…
– ???
– Ходила в магазин и поскользнулась. Сами знаете, как с наледью справляются сегодня коммунальщики.
И вот мы сидим за маленьким овальным столом в небольшой комнатушке однокомнатной квартиры. На скатерти, быстро накрытого бутербродами и нарезанной колбасой стола хлопотуньей Иришкой, появились и наши подарки: конфеты, буклеты, книги, торт и цветы.
– Ну, зачем же вы это, у меня все есть, – по обыкновению стеснительно замечает скромная мадонна СМЕРШа.
– А вы зачем?
– Уж, извольте, от нашей славянской традиции никуда не денешься: гость – в избе, хлеб – на столе. Так уж издревле на Руси повелось. Она нас узнала, несмотря на почти 20-летний перерыв в общении.
Пока накрывался стол, она подслеповатыми глазами ласково смотрела на нас «молодых» – 70-летних мужиков.
– Не представляете, как я рада, как я рада, что вы пришли в этот день. Ведь я ровесница Советской, а теперь уже Российской армии – родилась ведь 23 февраля 1918 года. Спасибо, мои дорогие, что навестили меня, плохо слышащую и видящую старушку, – знакомым и таким добрым голосом говорила с нами наша зрелость из рубежей в несколько десятков лет.
Посыпались вопросы…
– Валентина Андреевна, а когда начался ваш трудовой стаж?
– Сразу же после окончания школы и курсов машинописи. В непростом в смысле продовольствия, даже в Москве, 1932 году, когда меня приняли машинисткой в одно из управлений Главного штаба ВВС РККА, где я проработала до 1939 года. А потом мне как-то позвонил незнакомый мужчина, предложил встретиться и переговорить в отношении «дальнейшего профессионального роста». Назвал место и время встречи. Адрес был таков: Кузнецкий мост, дом 4. Побежала на встречу в обеденный перерыв. Так я оказалась там, в кругу сине-красных фуражек. Поняла – это НКВД. Предложили должность секретаря-машинистки оперативного отдела. Я, скажу вам откровенно, с радостью согласилась, так как выгадывала материально. Оклад мой в 240 рублей сразу возрастал до 756!!! Разница любого бы обрадовала. Так вот с тех пор я и трудилась на одном месте – в штабном отделе. Офицеры Управления особых отделов, а затем СМЕРШа обслуживали подразделения Генштаба и центральных управлений РККА.
– Надо понимать, что генштабовский отдел всегда был первый?
– Нет, нумерация менялась, а вот по степени опытности у нас всегда были высокие профессионалы. В Первом мы с вами работали!
– Вы застали войну, работая на Лубянке, застали руководителей тех лет, оперативных работников. Расскажите подробнее об этом периоде – молодому поколению будут интересны подробности.
– Общеизвестно, что недавнее забывается быстрее, чем давнее. Оно цепче держится – такая уж особенность человеческой памяти. Действительно, я всю службу прошла в «генштабовском» отделе – подразделении центрального аппарата военной контрразведки. Начала я работать при начальнике 4-го (Особого) отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР генерале Викторе Михайловиче Бочкове. Кстати, он был участником боевых действий на Халхин-Голе и в войне с Финляндией. Закончил службу, кажется, в звании генерал-лейтенанта.
Его сменил уже начальник военной контрразведки Анатолий Николаевич Михеев. С августа 1940 года его должность называлась так: начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР. Вскоре после реорганизации, это было зимой 41-го, он стал начальником 3-го управления Наркомата обороны СССР. Скромный и красивый был мужчина. Помню, как сегодня, 19 июля 1941 года он был назначен начальником Особого отдела Юго-Западного фронта. Погиб в начале войны при отступлении Юго-Западного фронта на территории Полтавской области…
Со многими начальниками работала…
Работала при Викторе Семеновиче Абакумове, а потом при быстро сменявшихся руководителях: Селивановском, Королеве, Едунове, Гоглидзе, Леонове, Гуськове, Фадейкине, Циневе, Федорчуке, Устинове. Вышла на пенсию в 1981 году при генерале Николае Алексеевиче Душине.
Вот видите, сколько мне лет и скольких начальников я пережила!!! Без кокетства, скажу прямо: за девяносто перевалило, а жить-то хочется. Есть желание увидеть новую Россию в блеске славы и мощи. Кризисов не боюсь – всегда их хватало, а мне сегодня всего хватает. Да и много ли мне надо?! Меня в мои годы теперь больше заботит уже не столько качество жизни, сколько количество прожитых лет.
– При каких обстоятельствах вы застали начало войны?
– Войну, мои дорогие, я застала профессионально – печатая на машинке, как всегда, срочный материал. Завывание первых бомб над Москвой услышала только через месяц после фашистского нашествия – 22 июля 1941 года. А в конце августа, точной даты уже не помню, я регистрировала оперативные документы: обобщенные справки, агентурные сообщения, приказные брошюры и прочие материалы. Вдруг мой слух четко уловил работу быстро приближающегося самолета. Потом этот звук перешел в дикий рев. Когда я подбежала к окну и взглянула вверх… Боже мой! Буквально вдоль Лубянки на не очень большой высоте пронеслось темное крыло с черно-белым крестом. Затем раздался страшный взрыв с оглушительным треском и звоном разбивающихся стекол. Земля содрогнулась. Я мышкой шмыгнула в подвал – там было наше бомбоубежище. Углового четырехэтажного дома по улице Кирова – теперь это Мясницкая, как не бывало. Удивительно сегодня, но за сутки москвичи буквально руками разобрали кирпичные завалы рухнувших стен, и к утру следующего дня на месте дома образовалась чистая площадка. Конечно же, были человеческие жертвы.
С началом войны все без исключения – и оперативный состав, и руководители отделов – ушли на фронт. А какие красивые мужчины служили в нашем штабном подразделении – с ума можно было сойти, глядя на них в гимнастерках при ремнях и портупеях. Военная выправка у всех была исключительная – наглаженные, подтянутые, подстриженные… Надо заметить, никто из «стариков» не вернулся с войны в родной отдел. Большинство погибло на фронтах.
– А кем же заменили «красивых мужчин»? Работа ведь не должна была остановиться?
– Конечно! Пришли выпускники высшей школы НКВД и разных курсов, которые тоже ездили в командировки, а некоторых направляли на фронт. Но постепенно, по мере продвижения Красной армии на запад, утечка кадров замедлялась.
– А какой был режим работы на Лубянке при объявлении воздушной тревоги?
– В нарушение указаний сверху продолжали работать. Ведь было много срочных документов. Окна занавешивали плотными шторами, стекла во избежание ранения прохожих заклеивали крест-накрест бумажными лентами. Правда, руководители нас ругали за то, что не заботимся о своем здоровье и жизнях.
Требовали спускаться в бомбоубежище. Но разумные доводы начальства тогда никого из нас не убеждали. Молодые были, горячие. Тогда мы не размышляли над тем, что молодость – это недостаток, который быстро проходит. Нам казалось – впереди вечность.
О проекте
О подписке