Самая большая опасность в Будущем, это неизбежная встреча с
Прошлым. Мучительно видеть делишки существа порочного
и глупого, вызывающего в лучшем случае отвращение.
Мучительно, потому что существо это ты сам.
Рассеянность иногда может оказаться полезной штукой. Устраиваясь на работу, Томкинс автоматически продиктовал адрес сына, чем и обеспечил себе относительно спокойное утро в этот день.
Пока Вова взывал к Дао и проводил комплекс следственных мероприятий, Абрикосов бегал в лесочке, неподалеку от дома: два десятка сосен, вороны и несколько белочек.
Юрий бегал кругами и гнал, гнал от себя высасывающую все силы тревогу. Иногда она превращалась в кошмар, иногда ненадолго исчезала, но всегда возвращалась. Рано или поздно: через час, сутки, через два дня, значения не имело.
Причиной тревоги был сын Лешка. Его здоровье находилось в прямой зависимости от Веры и Виктора. А Виктор периодически подсаживался на стакан, превращаясь из обаятельного красавца в садиста. Лез драться, хватался за нож. Выйдя из запоя, опять становился скромным и благородным. В юности стал чемпионом республики по боксу, потом загремел на зону, ЛТП…
Утром после дежурства, едва войдя в квартиру, Абрикосов стал перебирать свои школьные дневники. Искал запись о первом детском увлечении. О Сандре. Нашел. Ту самую тетрадку.
Вернувшись с пробежки, Юрий открыл краны в ванной, плеснул хвойной пены. Разделся, взял лежащую на столе тетрадку без обложки – о Ней.
Улегшись в горячую воду, Абрикосов перевернул лист.
«…Идет урок. Открывается дверь. Пионервожатая Ольга.
– Арина Игоревна, мы решили – на третьем уроке. Должен быть еще староста. Староста – это я.
Третий урок идет. Тишина пыльная колышется в школьных коридорах. Подхожу к учительской. Стучу. «Да, войдите», – знакомый голос – директриса. Вхожу. «Садитесь, Абрикосов». Сел.
«Что ты можешь сказать об этих ребятах?» – спрашивает директриса (имени не помню, поэтому в дальнейшем буду просто писать Д.).
Я: А что случилось?
Д.: А ты разве не знаешь?
Я: Нет, не знаю.
Д.: А они говорили, тебе все известно.
Они – это Кеша Серенький, Сандра Ланская и Леник Аринин.
Д. была колоритна – то ли цыганка, то ли татарка. Крупная, черная, брови густые, сросшиеся, черные, груди роскошные, размера, конечно, не знаю, но примерно от школы № 2 до кафе «Пингвин».
Смотрю во все глаза на этих головастиков. Выручает Арина Игоревна: «Он не знает».
Д.: Ну что ж, вот и хорошо. Сейчас Кеша и расскажет нам. Начинай, Кеша. Не бойся.
Кеша пускает слезу.
Д.: Ну.
Кеша молчит.
Д.: Серенький, говори.
Кешка: Мы играли в дочки-матери.
Д.: Кто мы?
К.: Я, Леник и Сандра.
Д.: Потом?
К.: Леник вышел из сарая.
Я все это знал. Потому что Леник вышел, а они дверь изнутри закрыли в сарайчике. Этих сараев, сараищев и сараюшечек там было видимо-невидимо: с замками и бесхозные. Галактика.
Леник говорит им в дырку (Я этот сарайчик хорошо знаю, там три доски выбито): «Откройте!». А они не открывают. Леник обиделся, говорит: «Расскажу вот! Все!». Не открывают. «Нечего было уходить». – Сандра отвечает. Леник обиделся еще больше и пошел всем все рассказывать. Про то, что в дочки-матери играли, и как Кешка трусики Сандре снял. Кто-то из мам услышал и понеслось…
Д.: Дальше.
Кешка: обреченно закатил глаза и повторил: «Леник вышел из сарая».
Д.: Дальше. Это я уже слышала, – голос ее натянулся и звенел как струна. – Почему вы дверь закрыли?
Кеша: Сандра сказала: «Закрой дверь».
Д.: Дальше. Трусики. Кто снял трусики?!
Кешка испуганно шепнул:
– Я.
– Как ты снял?! – сдержанно заорала директриса и рубанула рукой по столу.
Кеша стал показывать рукой на себе «как» и тихо произнес:
– По коленки.
– Потом. – Д. овладела собой.
– Она легла на диван, – Кешка называл диваном пару ящиков с наброшенным на них шерстяным одеялом, – а я на нее.
Д.: Ты тоже снял трусы?
Кеша: Да.
Д.: Потом, я спрашиваю, что было потом?!
Тишина оглушала. Пионервожатая Оля, худенькая – кузнечик, сидела на кончике стула прямо как карандаш. Карандаши такие были красно-синие: с одной стороны наполовину красные, а вторая половина синяя.
Аринин и Сандра уткнулись в пол.
– Ну, – тихо и как-то жутко.
Кеша потно плакал и подергивался:
– Потом я дрыг-дрыг.
– Может, если б я легла, так ты б тоже дрыг-дрыг, – рявкнула Арина Игоревна. – Ты б и меня дрыг-дрыг?
У Арины Игоревны как-то вдруг заалело все лицо и на фоне ее малахитовой кофточки, точней на контрасте… Алое лицо, зеленая кофта, прямые мужские квадратные очки, сама крепкая, прямые коротко стриженые волосы, зачесанные назад. Такое чувство, что всегда смочены водой и расчесаны железной расческой. Я думал, что люблю мою первую учительницу. Став чуть старше, понял – не любил, боялся. Как догадался про это, что боюсь, так сразу и забыл про нее. Мужа не было. Две дочери. Старшую, с такими же редкими прямыми волосами, мы очень уважали – дочь первой учительницы! Младшая училась со мной в одном классе. Тихая, скромная, чуть пухленькая отличница. Пышная, необыкновенно красивая шевелюра. В 9-ом, или не помню, в 10… нет, в 9-ом классе школу облетела мрачная весть: в боксе погиб молодой водитель – солдатик. Точней, морячок. Они службу проходили на суше, но в морской форме. Парень возил генерала. Загнал «Волгу» в бокс, включил «печку» – дело было зимой. Двери бокса изнутри закрыты – кто ж знал, что они там.
Называется это «угореть». Утром открыли двери – «печка» работает. Они вдвоем обнаженные. И когда девушку выносили, вдруг волосы отваливаются – голова совершенно лысая, голая. Вот и все о пышной шевелюре. Она осталась жива. Откачали. Солдатик только умер. Арина Игоревна потом как-то осела и без прежнего рвения учительствовала.
Собственно, чего я так подробно о сарайчике? Сейчас попробую. Так. Кешку пожурили, но простили. Сандру водили к врачу. Одни говорили, у нее что-то там не так. Другие – так.
Потом. Я завидовал Кешке. То есть, разумеется, не в учительской, а на ящиках, точней на… Мне хотелось быть на его месте.
Дальнейшая видимая жизнь Сандры такова. Бегала по району примерно также, как остальные сверстницы. Может быть, только мальчишки прижимали ее в подъездах чаще, чем других девчонок. «Популярность» способствовала. В 6-ом классе появился на ее горизонте мальчик лет 16-ти. Потом матросы. В 8-м она уже не могла пройти по району. Из школы ее не отчислили, хотя директриса и порывалась – отстоял физрук: она все соревнования по легкой атлетике выигрывала. В 9-ом Сандра уехала.
До третьего класса включительно я сидел на одной парте с ней. На второй в среднем ряду. И жили мы с ней душа в душу. Но. Я много ошибок делал по рассеянности: то букву не допишу, то цифры в ответе переставлю, а она, когда списывала, такие ошибки сразу замечала и исправляла. Я был в нее влюблен. Как в женщину. Но мешало социальное неравенство: разница в общественном положении. Я отличник, а она тройки получает. Даже когда она спишет один к одному, ей редко четверку ставила Арина Игоревна. В седьмом классе я уехал и приехал только на пару месяцев.
Осень. Сандра. Венгерка! Сандра Ланская превратилась в венгерку. Встречаемся на Аллее Героев. Дождь.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
Она: Ты учиться опять у нас будешь?
Я: Да. Ненадолго. Слушай, у тебя есть текст песни «Сезон любви»?
Она: Есть. Приходи сегодня ко мне после восьми, я тебе напишу.
Пришел. Мать ее работала контролером на вечернем сеансе. Сандра прелестна: брючки, рубашечка расстегнута. Ничего у нас не было. Ни тогда, ни потом. Комплексы, либидо? Ни фига. И про Фрейда, и про Юнга…»
Абрикосов захлопнул тетрадку, оборвав чтение на середине фразы, и торопливо поднялся на ноги – нужно спешить.
– Ладно, господа! Я принимаю должность. Но уж у меня ни-ни-ни! У меня ухо востро! – бормотал он текст Хлестакова, растираясь махровым оранжево-белым полотенцем.
Муза девушка послушная, но никогда не ждет. Никого. И если уж она посетила Абрикосова, то будь любезен – стройся.
Юрий внезапно поплыл. Сказалась ночная беготня по этажам. Он добрел до кровати и почти мгновенно уснул. Но в тот коротенький промежуток, пока сознание еще бодрствовало, мысленно продиктовал: «Да, забыл Тебя предупредить, в этом моем тексте наряду с живыми людьми равноправными персонажами будут МЫСЛИ. Не все, разумеется. Так они устроены – приходят и исчезают, когда хотят.
Некоторые получили постоянную прописку на кухонной занавеске в квартире сына. Когда форточка или половинка окна открыты, то край занавески полощется на ветру, почти касаясь огня плиты. Поэтому несколько фиолетовых пиявок-мыслей Абрикосова старшего постоянно раскачиваются на нижнем крае бело-красной ткани, вцепившись в нее зубами. От постоянного напряжения челюсти их стали похожи на челюсти французских бульдогов, а выражение глаз не отличается добродушием».
Детеныши людей грациозны, непосредственны,
умны. Пригодными к жизни в обществе их делает
воспитание.
Лешка, к счастью, не видел мыслей отца. Он завершал обязательный утренний ритуал: закатал штанину и ватой, смоченной в одеколоне, протер бедро. Взял со стола шприц с инсулином, вогнал иглу.
Мурок, взобравшись на стул, внимательно наблюдал за действиями друга, зная, что завтрак начнется после укола.
Лешка положил шприц на стол и принялся «пилить» ножом пакет с молоком. Мурок спрыгнул на пол и, задрав мордочку, мяукнул – быстрей мол, чего тянешь.
Пока блюдечко наполнялось, котенок тыкался носом в ладонь, невольно мешая Лешке. Тот одной рукой оттянул Мурока и, лишь наполнив блюдце до краев, отпустил до крайности возмущенного котенка.
Из кастрюли с кипящей водой вилкой достал сосиску, подставил под нее тарелку (чтобы не капнуть на пол) с гречневой кашей.
Вторую сосиску и половинку третьей забросил в полиэтиленовый пакет из-под молока. Из оставшейся половинки соорудил бутерброд и завернул его отдельно – это в школу. Лешка любил готовить, хотя часто получал нагоняй от мамы Веры за не выключенную конфорку или обожженный палец.
Бросив взгляд на будильник, съел сначала гречку, потом сосиску. Чтоб не обжигаться.
Ранец собран с вечера, у двери строго приказал черно-белому:
– Мурок, веди себя хорошо.
Не вызывая лифта, быстро сбежал по лестнице. На крыльце с удивлением увидел соседей и среди них даму с клюкой. Головы взрослых подняты вверх, на появление мальчика никто не обратил внимания. Не мешкая, направился к темному квадрату подвального окна.
– Катька! Катька! Катька! Кис-кис-кис-кис-кис! – позвал, присев на корточки.
На белый свет моментально высунулись мама Катя и трое котят.
– Как живете, как животик? О, какие вы молодцы, – приговаривал малыш, скармливая сосиски кошке.
– Растем. Скоро в школу пойдете, будете стихи учить, – он поднял правую руку вверх и продекламировал:
Люблю на Кремль глядеть я в час вечерний.
Он в пять лучей над миром засверкал.
Люблю я Волги вольное теченье,
Люблю сибирских рек задумчивое пенье,
Люблю, красавец мой, люблю тебя, Урал…
Малыш сбился и выпрямился, пытаясь вспомнить строки, так нравившиеся Музе Анатольевне. Она выбрала эти стихи для внеклассного чтения.
…Что Грузия в цвету, Армения богата,
Что хорошо в Баку и радостно в Крыму.
Я – русский человек, но как родного брата
Украинца пойму, узбека обниму…
Стих он, честно говоря, не выучил. Сложив пакет, засунул его обратно в ранец, и погрозил пальцем котятам: «Будьте умницами, ведите себя хорошо!».
Пристроив увесистый ранец за спиной, он пересек двор и очутился на большом пустыре, за которым виднелась длинная, почти с километр, каменная стена, маршрут Лешки в школу. Маршрут этот малыш любил, потому что в конце его на третьей парте второго ряда сидела Инна.
И не любил. Нежелание идти в школу чаще всего возникало из-за невыученного урока.
Но сегодня Лешка торопливо пересек пустырь, и фигурка с зелено-белым ранцем на спине стала быстро уменьшаться в размерах, превращаясь в небольшую черточку.
Бог, нарисованный собакой, имеет хвост, четыре лапы,
Крепкие клыки, розовую ленту вместо ошейника, а
перед ним стоит тазик полный ароматных котлет.
– Как маятник, – ухмыльнулся Вова Самурай, наблюдая за гробом, раскачивающимся между вторым и третьим этажами. В нем, словно кукла в подарочной коробке, головой вниз стояла загадочная фигура в буденовке. Прошло уже часа три, а ситуация практически не изменилась.
Прихлебывая свежее пиво, качок сочувственно следил за родственниками усопшего на балконе пятого этажа. Пятеро мужчин с трудом удерживали туго натянутые веревки. Вполне благополучно достигнув третьего этажа, гроб внезапно стал неуправляем и та часть, где находились голова и грудь безвременно ушедшего, клюнула вниз. А ноги, таким образом, оказались наверху. Хорошо еще веревки выдержали, а то быть беде.
Собравшиеся внизу криками и советами дружно ободряли родственников, те заметно нервничали. Вова заорал как на футболе:
– Плавней поднимай, блин! Дергает как экскаватор!
Самурай проторчал во дворе полдня, трижды сбегал за пивом, побеседовал с Верой Абрикосовой, вернувшейся с работы. Неудивительно, что качок чувствовал себя среди жильцов своим.
Воздушные приключения гражданина с шашкой впечатлили Вову, он даже инициировал диспут на тему античеловечности архитектуры периода застоя. Владелица клюки поддержала качка, но требование старушки ограничить высоту домов тремя этажами Самурай счел излишне радикальным. Как и призыв сбросить на город атомную бомбу за грехи соотечественников.
Мужик в «Аляске», сидевший на скамейке, обвинил пенсионерку в терроризме. В ответ бабуля с ехидцей порекомендовала гражданину воспитывать супругу: «обратите внимание на график посещений вашей квартиры массажистом Ярославом».
Мужик взвился, но отважная старушка угрожающе замахнулась своим оружием. Тут с неба раздалось дружное «взяли», и все опять задрали головы вверх.
Произошло это как раз в момент появления Абрикосова. И, пересекая двор, Юрий с интересом наблюдал за возбужденной родней, втаскивавшей гражданина в буденовке обратно на балкон.
Обогнув широкую спину бритоголового качка, оравшего: «Левую – майна». Абрикосов исчез в подъезде. Лешка наверняка вернулся из школы и ждет. Юрий ненавидел опоздания.
Провидение руководствуется своими соображениями: Вова дождался Абрикосова и… даже не повернул головы в его сторону.
Когда стало ясно, что в штопор усопший не войдет, продолжатель воинской традиции дома Такеда вновь решительно направился в магазин. Там, потягивая «Речицкое», качок предался медитации, разглядывая ножки девушек. Ею Вова занимался регулярно, не только в статических позах, но и в движении. Благодаря медитациям Самурай развил в себе способность принимать верное решение в любой экстремальной ситуации, чем невероятно гордился. Спонтанность и парадоксальность поведения – признак Мастера. Выбросив опустевшую пивную банку, Вова обратился к Дао с просьбой оценить его, Самурая, состояние и нырнул в кусты около магазинчика. В зарослях свободный от стереотипов адепт дзэна помочился. Застегнув джинсы, Вова получил ответ Дао: «У тебя усилилось Ян, но ослабло Инь»[11].
Конечно, здорово было бы схватить этого сторожа сейчас и утереть нос Димке с Андроном. Болваны сразу заткнутся, когда все заговорят о его мощных парапсихологических способностях. Но Дао решил иначе, а ему видней. Значит первостепенная задача – гармонизация Ян и Инь. Последние дни Вова жил в бурном потоке Ян, забыв про Инь. В результате дух покоя утрачен. Необходимо скорей ощутить целительную силу Инь.
Вова вылез из кустов и помахал рукой, стоявшему такси. Плюхнувшись на место рядом с водителем, хохотнул.
– В Яр, к цыганам.
– Деньги вперед, – мрачно отрезал таксист.
– Никакой поэзии, одна проза, – пробурчал Самурай, отсчитывая бумажки. У Вовы всегда портилось настроение, если приходилось отдавать бабки. Их постоянно не хватало. Будущий мастер Дайто Рю Айки Дзюцу хотел купить настоящий самурайский меч, а он потянет минимум на пару тысяч баксов. А еще Вова истосковался по собственной тачке.
Машина свернула к кинотеатру «Россия» и Самурай вспомнил, что необходимо потратиться на билеты для Малины. Настроение испортилось.
Калина Ардаматская, директор борделя, где Вова работал на полставки охранником, обещала наказать Самурая.
Калина имела репутацию бабы конкретной, отвечающей за базар. «Малиной» называли ее только за спиной, так как боялись и уважали. И обозлилась Ардаматская на охранника за дело. Самурай продинамил двух девушек, не оплатив интимные услуги. Те пожаловались начальнице. Калина дотошно расспросила проституток и убедилась, что имеет дело с заурядным насильником. Вроде бы шутя, Вова выкручивал девицам руки, удерживая в машине до тех пор, пока те не соглашались обслужить «мохнатого шмеля». Ардаматская не расправилась с охранником на месте только из-за отсутствия свидетелей. Фирма экономила, поэтому сотрудник охраны, помимо своих обязанностей, выполнял работу водителя.
Теперь единственная надежда у Самурая оставалась на Филиппа Киркорова. Вова знал, что Калина обожает певца, и рассчитывал билетами на концерт задобрить Ардаматскую…
Качок чертыхнулся и, экономя, потребовал остановить машину возле остановки. Таксист с раздражением вернул деньги.
Втиснувшись на заднюю площадку троллейбуса, Самурай решил, что нет худа без добра. На прошлой неделе в борделе нарисовались две совсем молоденькие девчонки, их можно запугать и заставить молчать. Главное уладить конфликт с Калиной.
В общественном транспорте Вова предпочитал сидеть, поэтому, заметив освободившееся место, сразу устремился к нему. Но злой рок тяготел над охранником в этот день. Желудок вновь напомнил о себе сильнейшим спазмом, заставив Самурая вцепиться в поручень. Кляня судьбу, Вова попробовал расслабиться. Тщетно. Ни волевые усилия, ни медитация не помогали. Пришлось напрягать ягодицы так, что глаза лезли на лоб. Как назло спазмы усилились, когда троллейбус находился в районе театра Музыкальной комедии. Выскочи Самурай в открывшуюся дверь, оказался бы на каменном плацу: справа – вокзал, слева – прямая автострада. Ни кустика, ни рощицы, нигде не спрячешься.
Вцепившись в поручни, Вова стоял на задней площадке и представлял ледяную вершину Эвереста. Недавно, прочитав статью о погибших там альпинистах, качок поразился свирепости духа горы, уничтожившего стольких спортсменов. Именно с этим мощным духом пытался теперь выйти на контакт Вова, получить у того поддержку. К сожалению, связь не налаживалась, и приходилось рассчитывать лишь на собственные силы, а они таяли с каждой секундой.
Кусая губы, бледный Самурай все-таки добрался до концертного зала. Тут качку повезло, не обращая внимания на вопли дежурного, Вова ломанулся в служебное помещение и исчез за дверью со спасительным треугольником.
Несколько счастливых минут стали наградой за проявленное терпение, желудок, наконец, объявил перемирие. Довольный Самурай немедленно купил два билета и рванул в бордель.
Но в офисе на бритую голову охранника обрушился удар такой силы, что и рези в желудке, и бестолковый день, и недостаток Инь в организме показались рождественскими подарками.
– Чтоб я тебя, адепт вонючий, не видела. Ты уволен, – заорала Калина, едва увидев Самурая, протягивающего билеты на концерт.
По инерции пролепетав:
О проекте
О подписке