– Ты видел сегодняшний «Вечерний Свердловск»?

– Что это? – не понял Вальдемар.

– Газета, газета. Зайди к директору, у него наверняка есть экземпляр. Почитай.

То, что Вальдемар увидел в газете, его потрясло. Это было письмо Шмотьева под заголовком «Против такого съезда». В нём говорилось:

«28 июля в газете “Вечерний Свердловск” была опубликована моя заметка “Голосую за фронт трудящихся”. Я писал о том, что побывал в Ленинграде на заседании оргкомитета Объединённого фронта трудящихся. И в то время пришёл к выводу, что опыт Ленинграда нам полезен. Сейчас считаю нужным объяснить свою нынешнюю точку зрения тоже на страницах газеты “Вечерний Свердловск”.

Народные депутаты СССР Уральского региона планируют провести в Свердловске совещание народных депутатов СССР для выработки программы действий на предстоящем Съезде народных депутатов СССР. Но ОФТ, имеющий в своей основе “привлекательную” идеологическую платформу, ведёт деятельную подготовку к проведению в Свердловске в эти же дни учредительного съезда ОФТ России. По моему убеждению, приняв во внимание, что народные депутаты из Ленинграда, Москвы, Свердловска не поддерживают это движение, поняв, что идейные вдохновители фронта заигрывают с рабочим классом, я отказался принимать участие в работе съезда. Считаю, что проведение съезда ОФТ в Свердловске нецелесообразно».

Вальдемар уединился в штабной комнате и ещё раз перечитал письмо. Голова шла кругом. В Москве Рыжак говорил, что совещание МГД в Свердловске нарочно придумали после объявления о съезде ОФТ, а Шмотьев всё выворачивает наизнанку. И вот он, сокрушительный удар. За два дня до съезда! Рассчитали грамотно – чтобы уже не смогли перенести на иную дату или в другой город. Цель достигнута. Но как это согласуется с бесконечными призывами к демократии, честности, свободе? Вспомнил питерского Яснопольского: того тоже не смущала откровенная подтасовка для очернения ОФТ. Но в Питере мы проиграли, ребята учли промах и на сей раз подготовились капитально. ОФТ капут! Но ведь нечестно…

За и против в его сознании перемешались, по очереди обгоняя друг друга. Разум восхищался блистательной победой над идейным противником – нет, бери выше, над врагом. Но в душе теснились сомнения. Поистине: живём умом, переживаем сердцем. Мозг сверлили вспоминания об услышанном в музее-квартире Кирова, и он не мог отрешиться от мысли, что правда у ОФТ всё-таки есть. И вдруг поверх всех за и против его охватила та глухая тоска, на которую он жаловался Анюте. Они схватили ОФТ за горло! Исподтишка, как в тёмной подворотне. Они хотят скинуть эту власть, ОФТ может им помешать, и они не брезгуют ничем, они подкупили Шмотьева – одна фамилия чего стоит! И вслед за этим прозрением вывод: «Но я же знаю, что я для них чужой; они этого не знают, считают меня своим, а я – чужой. Святость и блуд! Я дерусь за идею, а они хапуги, они жаждут личной выгоды. Но они свирепствуют уже не в местном масштабе, как суетливые парни в Доме на набережной, они нацелились править страной. И если они так – слово “так” он словно выкрикнул, хотя рта не раскрывал, – идут во власть, что же они будут вытворять, когда власть захватят? Нет, среди них для меня места не найдётся.

Но что делать? Высказать Рыжаку всё, что я о них думаю, и рвануть в Москву? И что дальше? К тому же он посвятил меня в такие тайны, носитель которых становится для них опасным. А эти ребята, судя по всему, готовы на всё…»

Чувство безысходности, даже безвыходности душило его, словно жуткие объятия анаконды.

Измученный, обессиленный не от беготни по Дворцу молодёжи, а от душевных терзаний, он решил в приступе тоски поймать такси и ехать в гостиницу. Но неожиданно вспомнил о Зое – надо бы пообщаться с её сыном, разузнать кое-что: она говорила, Николай может рассказать такое, о чём в газетах не пишут. В газетах не пишут! Куда уж больше, чем письмо Шмотьева!

Связь в штабе уже наладили, он достал из нагрудного кармана листок с номером телефона, позвонил – его сразу узнали, – сказал, что готов немедленно приехать. По голосу понял: Николай тоже не в себе, видимо, каким-то боком завязан на ОФТ, и, сам не понимая, откуда у него такая прыть, сказал напрямую:

– Ты читал «Вечерний Свердловск»?

Николай сразу всё понял и ответил кратко, одним словом, в котором сполна отразилась необъятная гамма чувств, обуревавших его:

– Сука!

Потом спросил:

– Вы где? Во Дворце молодёжи? Мы почти рядом, на Челюскинцев. Адрес у вас есть? Выйдете из дворца и направо, всего-то метров триста. Ждём.

Стол уже был накрыт. На цветистой клеёнке – это верный признак жизни внатяг – скромные чайные приготовления. Николай по вопросу о «Вечернем Свердловске», видимо, решил, что Вальдемар на их стороне, – его все обманно принимают за своего! – сразу бросился в главную тему:

– Газету я не видел, но по городу идёт жуткий обзвон. Мне прочитали письмо Шмота по телефону. Негодяй, подлец! Квадратная душа! Цирк с конями устроил! Втёрся в доверие, – рабочий человек! – ему поручили заказать автобусы, гостиницу, договориться об аренде дворца. Он заказал, договорился – всё от имени нашего съезда. И передал все договорённости межрегионалам. О предательстве мы узнали ещё вчера, подняли шум, и он был вынужден оправдываться через газету. Зато теперь все понимают, какая это продажная тварь, не только в Свердловске, по всему Уралу. Наследил!

Вальдемар не знал, что сказать, отделываясь лишь невнятными кивками головы. А Николай разошёлся:

– Ничего! Они думают, что похоронили нас, а съезд всё равно проведём. На вершок от беды были, а уже есть договорённость с Верх-Исетским металлургическим, они пустят нас в свой рабочий клуб. Этот Шмот – в гробу мы его видели, в белых тапочках! – он ведь с ВИЗа, за предательство тамошние на него зуб поимели, ещё неизвестно, как ему в цех возвращаться. В отместку и предоставили нам помещение старого клуба. Без препон. Разместим делегатов на окраине, в здании профсоюзных курсов. А автобусы… На трамвае доедут, там как раз трамвайное кольцо у заводской проходной. Перекусить можно в заводской столовой. – Улыбнулся. – Привыкли, пашем до глины, а едим мякину. Ничего, прорвёмся!

Когда сгоряча выговорился, спросил:

– А вы в Свердловске по каким делам?

Вальдемар ждал этого вопроса, ответил без запинки, туманно:

– Я ведь в авиационном НИИ служу. На Урале по нашему направлению много чего есть.

В «Свердловск» он ехал на такси. Паника, охватившая его после письма Шмотьева, улеглась, анаконда уползла. Теперь он трезво обдумывал своё дальнейшее поведение и довольно легко пришёл к выводу, что здесь, в Свердловске, никаких опрометчивых шагов делать не следует, пусть всё идёт как идёт. А там видно будет, надо с Анютой посоветоваться. И когда лоснящийся от довольства самим собой Рыжак спросил его: «Ну что, читал?», спокойно ответил:

– Ну, Дмитрий, ты даёшь! Всё как по маслу, сработано на пять с плюсом.

– Ладно, эту станцию мы проехали, – со скромной улыбкой принял комплимент Рыжак. – Теперь надо думать, как сподручнее провести заседание нашей группы. Завтра после обеда соберёмся в штабе. Там всё в порядке? Связь налажена?

Утром Вальдемара опять привезли во Дворец молодёжи, и снова началась беготня, вечно перерастающая в истерику последних приготовлений. Зато он как бы само собой остался в штабной комнате, когда в неё гурьбой ввалились народные депутаты СССР. Он примостился на стульчике у дверей, а Никитич, который на равных вошёл вместе с депутатами, сел поближе к Бурбулису.

Для Вальдемара это был праздник наблюдений. Он никогда и мечтать не смел, что окажется рядом с такими знаменитыми личностями, как Бурбулис, Травкин, Старовойтова. Рядом с самим Андреем Дмитриевичем Сахаровым! Академик пришёл вместе с Боннэр, и их усадили не за длинный заседательский стол, а чуть в сторонке, в мягкие кресла у боковых окон. В обсуждении текущих вопросов Андрей Дмитриевич участия не принимал, и Вальдемар подумал: «Наверное, это его желание».

Председательствовал Бурбулис, сидевший в торце стола, около него – два телефонных аппарата, которые иногда звонили. Он что-то приглушённо, прикрывая рот рукой, говорил в трубку, а многоголосые обсуждения тем временем продолжались. Суть словесных упражнений Вальдемар не ухватывал, ему было гораздо интереснее наблюдать, чем слушать. Но в какой-то момент, держа трубку около уха, Бурбулис резко взмахнул рукой, требуя тишины. Все разом умолкли, поняв важность телефонного звонка, и в полной тишине раздавалось лишь «так… так… так…» Бурбулиса, который таканьем обозначал, что очень внимательно слушает.

Когда положил трубку, медленным взглядом обвёл собравшихся, заговорил отрывисто:

– Сегодня не наш день. Ситуация изменилась. ОФТ всё-таки проводит съезд. В заводском клубе. Прибыли 110 делегатов из 29 городов РСФСР плюс делегации из Молдавии, Латвии, Эстонии и Таджикистана. – Обратился к Сахарову: – Андрей Дмитриевич, они приглашают вас для обмена мнениями, по сути, для дискуссии… Да, ситуация круто переменилась, и мы обязаны оперативно не неё реагировать. Какие будут предложения?

Первым взвился Шмотьев:

– Незачем ОФТ лезть на Урал! Надо противодействовать быстро и наверняка.

– Чем лозунгами швыряться, лучше скажи, как противодействовать, – осадил его кто-то. – Может быть, просто игнорировать, не замечать? И поработать с местными СМИ, чтобы они съезд ОФТ замолчали.

На этот раз Шмотьев и вовсе взорвался:

– Это что же? Сгорел сарай, гори и хата? Вы не знаете здешних порядков. Игнорировать не получится. Газеты не выйдут, а весь город всё равно будет гудеть про их съезд. Надо перехватить инициативу, направить к ним народных депутатов, чтобы они высказали нашу точку зрения о подстрекательстве и провокациях ОФТ. Их не унять, так они всех взбунтают!

– Ну пошлём, и что?

– А вот тут-то и надо поработать со СМИ. Они охотнее преподнесут точку зрения известных народных депутатов, чем каких-то там бузотёров, и опорочат их съезд. Но выступить там надо крепко. И не депутатов из свободных профессий послать, а человека рабочей закалки. Я предлагаю Травкина. Николай Ильич и каменщиком был, и монтажником, и прорабом. Он с такой публикой разговаривать умеет, устыдит. А, Николай Ильич? Щекотните их соломинкой в нос, чтоб чихнули.

– На дурака не нужен нож, – лениво откликнулся Травкин и махнул рукой в знак согласия. С хитрецой и подвохом спросил: – Их критиковать или хаять?

Но неожиданно поднялся Никитич.

– Извините, Геннадий Эдуардович, я человек здешний, местные обычаи знаю досконально и считаю, что вместе с Николаем Ильичём должен пойти ещё кто-то. Одному там нельзя, не приведи Господи, оклевещут.

– Верно! – воскликнул Шмотьев. – Кто ещё? Может, Шаповаленко? – Посмотрел на мужчину средних лет, который сидел напротив. – Иван Иваныч, вы из Оренбурга, считайте, тоже Урал.

Бурбулис удовлетворённо кивнул, сказав, что детали очного противостояния на съезде ОФТ будут уточнены позднее в техническом порядке, и перешёл к следующему вопросу, намекнув, что это вопрос более сложный.

– Андрей Дмитриевич, как вы относитесь к тому, что они вас приглашают?

Сахаров слегка пожал плечами, в своей мягкой, спокойной манере ответил:

– Если приглашают, почему бы не откликнуться?

Никитич вскочил, как на пружинах.

– Андрей Дмитриевич, они вас не приглашают, а вызывают! Ни в коем случае нельзя идти у них на поводу. Они неспроста вас домогаются, через ваше имя пиару хотят ухватить. У них всё с замыслом-умыслом.

«Сейчас он начнёт заламывать руки, – с иронией подумал Вальдемар. – Упоротый мальчуган».

Никитича сразу поддержала Старовойтова:

– Аплодирую стоя. Они хотят устроить политическую диверсию. Андрей Дмитриевич, ваше появление на их съезде легитимизирует его. Мы не вправе сдавать свои позиции.

Вальдемар заметил, как Боннэр что-то шепнула Сахарову. А он продолжил упорствовать:

– Ну почему же? Поговорить с рабочими – это важно. Мне кажется, я сумею разъяснить им нашу позицию. Только в диалоге можно найти согласие среди вражды.

Михаил Бочаров, не просто народный депутат, а член Верховного Совета СССР, жестом попросил внимания. Напрямую не обращаясь к Сахарову, но явно в его адрес веско сказал:

– Мне поручено на заседании нашей группы сделать специальное сообщение об этом ОФТ. И я основательно разобрался в том, что представляет собой эта публика. Скажу откровенно: мы должны, нет, мы обязаны заглушить эту опасную низовую инициативу. Видите, несмотря на наши усилия – и немалые! – сорвать съезд не удалось. Их люди прибыли из тридцати городов! Это много. На мой взгляд, сегодня они представляют для нас большую опасность, чем уходящие в небытие партийные функционеры. Убеждён: создание ОФТ – это одно из звеньев общего наступления на прогрессивно мыслящих депутатов. ОФТ стоит в одном ряду с требованием создать органы рабочего контроля и рабочие отряды по охране общественного порядка. А преобразование «Строительной газеты» в «Рабочую трибуну»? – Завершил кантату на патетической ноте: – На нас идёт откровенное наступление, мы обязаны задавить эту рабочую фронду.

Но Сахаров не отступал:

– Я не могу позволить себе проигнорировать приглашение рабочих…

– Андрей Дмитриевич, вопрос стоит совершенно иначе, – подводя итог дебатам, проникновенно сказал Бурбулис. – Как сказано Сократом, мнений много, а истина одна. Дело в том, что в свердловском суде сейчас идёт процесс над одним из членов «Демократического союза», которого ложно обвинили в нападении на милиционера во время митинга. Об этом процессе уже сообщили радио «Свобода», другие независимые СМИ. Андрей Дмитриевич, мы просто обязаны встать на защиту нашего товарища и делегируем вас для обстоятельного разговора с судьёй. Объясните ему, что в случае неправедного вердикта дело пахнет депутатским запросом. Лучше вас этого не сделает никто, вам просто необходимо поехать в суд. А приёмные часы у судьи по времени совпадают с тем временем, когда вас приглашают на съезд ОФТ. – Тут же поправил себя: – Да, я согласен, не приглашают, а вызывают. Думаю, Николай Ильич скажет им, что вы заняты неотложным делом.

Обретя опыт общения с Рыжаком, Вальдемар ничуть не сомневался, что за фасадом визита Сахарова к судье кроется такая же заготовка, «на всякий случай» продуманная заранее, как и письмо Шмотьева в газете.

Свою авангардную, точнее, передовую миссию по подготовке заседания Межрегиональной группы Вальдемар выполнил и вечером позвонил Николаю, спросил, как попасть на их съезд. Тот ответил:

– Да никак! Приезжай на трамвае и заходи в клуб, охраны нет.

Звонил он, как говорится, просто так, потому что не решил, с кем «заседать»: во Дворце молодёжи или с ОФТ? Кому руку подать, а кому кулак показать? За этой дилеммой крылось смятение, охватившее его уже не впервые. В голове шло кружение: чума холеры не лучше. Конечно, ОФТ он принять не мог, в его глазах они были сторонниками, даже защитниками гнилой командно-административной системы, которую давно пора отправить на свалку истории. Но вожди межрегионалов с их своекорыстными помышлениями ко благу потрясли его. Вот это режимоборцы! Ханжи беспринципные, с какой яростью они крыли рабочий съезд! В два веника метут, крепко зажмурив совесть, рвутся к власти. Радетели демократии? Нет, безбожники с именем Бога на устах. И этот демон демократии, апостол демагогии Бурбулис! Как они шельмовали ОФТ! Как они уламывали совестливого Сахарова, ломая все представления о порядочности! Сахарова, который публично заявил о том, что Горбачёвым могут управлять закулисные силы. А ведь верно сказала Старовойтова: его дискуссия с ОФТ легитимизирует съезд. И они костьми легли, чтобы не допустить встречи Андрея Дмитриевича с рабочими.

Сомнения снова одолевали его. Вспомнил «объятья ужасом» и подумал: прежние сомнения уже переросли в смятение, и теперь он движется к щедринским «объятьям страхом». Воистину: люди живут рассудком, а переживают сердцем. Боже мой, как нужна была ему в этот момент Анюта!

Заснуть он не мог долго, переживания донимали, как изжога. Пока не пришла спасительная мысль, неизменно помогавшая ему отсрочить принятие важных решений: надо прикинуть, где интереснее, только и всего. Чего терзаться? Зачем эти душевные муки, эти метания между за и против?

10

В старом, довоенной постройки, клубе Верх-Исетского завода с грязно-зелёными стенами и жёсткими стульями людей было много, однако не битком. Вальдемар сел в предпоследнем ряду и стал осматриваться. Обстановка резко контрастировала с просторным Дворцом молодёжи в центре города, где заседали межрегионалы. Там были два роскошных по нынешним скудным временам буфета с изысками – от чернослива в сахаре и лущёных грецких орехов до любых пирожных и бутербродов с отнюдь не магазинными яствами. Вальдемар лично приложил руку к организации этого гастрономического раздолья, настращав местных общепитовцев, и они постарались на славу. А делегаты рабочего съезда собрались на окраине, в плохеньком зале, и бегали перекусить в заводскую столовку, которую, как гласило объявление, закроют в четыре часа, потому что там назначены чьи-то поминки. Вальдемар поневоле занялся сравнением «там» и «здесь», но вдруг на соседний стул плюхнулся средних лет мужик, худощавый, с волевым лицом, в повседневном тёмном пиджачке. И когда первым выступающим был объявлен член Верховного Совета СССР прокатчик Нижнетагильского металлургического завода Вениамин Ярин, сосед поднялся и пошёл к столу президиума.