Отправка семьи и вещей в Петроград

Когда с переходом дивизии на зимние квартиры я переехал в Ригу, то семья моя до выяснения обстановки переехала из лагеря в Мариенгоф^[31], где удалось найти с трудом плохие меблированные комнаты, до того все в это время было переполнено. Когда объявили мобилизацию, то семья моя переехала в Ригу в те меблированные комнаты, где я раньше останавливался. Причем это было не особенно легко, так как поезда брались штурмом ввиду опасения, что немецкий флот появится в Рижском заливе и начнет обстреливать побережье, а также вследствие объявления, что на побережье и обратно будет ходить лишь один поезд в сутки. Стремление уехать поскорее было столь велико, что многие шли пешком в Ригу, неся с собою, что могли захватить, – остальное бросали. Все, что только было приезжего, а также семейства многих служащих и почти всех военных стремились покинуть Ригу. Несметные толпы запружали вокзал и прилегающую местность. Вся платформа вначале была завалена багажом. Проникнуть в кассы было почти невозможно. Поезда брались приступом, и публика насаживалась в поезд во время его подачи от Александровских ворот. Поезда уходили набитые до отказу, включая все площадки и даже крыши вагонов. Никакие кондуктора и жандармы не могли ничего поделать. Благодаря любезности и содействию станционного коменданта мне на 24 июля было предоставлено купе 1-го класса. Дело заключалось теперь только в том, чтобы воспользоваться этим купе и не дать никому другому его захватить. Поезд должен был отойти в 10 часов утра, мы явились на вокзал за 2 часа. Я привел с вещами караул из денщика и трех расторопных писарей. При помощи их и непосредственного все время участия своего и коменданта удалось сдать багаж и наблюсти, чтобы его взяли в поезд. Затем ворваться в вагон, причем в наше купе уже забрались двое каких-то штатских, которых и пришлось выдворить. Только таким образом можно было моей семье уехать. Отправлявшаяся на следующий день жена капитана Бучинского не могла попасть в вагон через площадку, причем эту высокую и полную даму пришлось Бучинскому с денщиком поднять и втолкнуть в окно вагона, где ее приняли и втащили какие-то пассажиры.

Молебен по случаю мобилизации

В один из первых дней мобилизации было разослано объявление, что архиерей будет служить в соборе молебен о даровании победы. Назначен был час, кажется, 11 часов утра. Я прибыл вовремя и стал первый на ковер, приготовленный для начальствующих лиц. Частной публики пришло довольно много поглазеть на интересное зрелище, но военных было очень мало. Выждав «хороших» четверть часа, архиерей начал службу. Только тогда появился губернатор Звегинцев, а еще через 10 минут (вероятно, чтоб не быть раньше губернатора) прибыл сам Смирнов. В это время на ковре было уже много званых. Хотя я за недавним прибытием в Ригу еще не был знаком ни с кем из высших гражданских чинов, но меня поразило, что никто из них не почел своим долгом подойти ко мне и пожелать счастья на войне дивизии, которая несколько десятков лет квартирует в Риге. Как известно, у нас все глазели на губернатора, а о том, для чего собрались сюда, и не подумал никто. Кругом шел пустой разговор и бестолковая толчея. Сам архиерей, прочтя манифест об объявлении войны, не мог сказать нескольких соответствующих слов. Вообще такая торжественная минута не произвела никакого впечатления, точно собрались по самому обыкновенному случаю.

Мое походное снаряжение

Всю службу у меня было правило, что офицер в каждую данную минуту должен быть готов к походу. На этом основании я всегда все исподволь заводил, а что нужно – исправлял. Вследствие этого война меня не застала врасплох. Покупать ничего не пришлось. Вопрос только заключался в лошади. Месяц тому назад я купил у великой княгини Ольги Александровны чудного буланого мерина Соловья за 500 рублей. Ему минуло 5 лет, но он был недостаточно выезжен и не уравновешен для строя. Надо было искать другую лошадь. По конской повинности мне поставили очень приличную рыжую лошадь, но она совсем плохо ходила под верхом. Поэтому я отдал ее в артиллерийскую бригаду, откуда мне на временную замену поставили караковую крепкую кобылу, которая, впрочем, и прослужила мне все время вполне удовлетворительно. Единственное, что вышло очень плохо, это то, что мне пришлось взять в поход лишние вещи, которые все и пропали. Когда началась разборка и укладка вещей в лагере перед переездом, то неизвестно было еще, будет ли мобилизация. Между тем пребывание в таком городе, как Рига, мое служебное положение и к тому же еще обязательное посещение продолжавшейся еще Олимпиады – все это требовало наличия и хорошего платья и белья, разных мелочей, и даже орденов. Все это находилось при мне и среди мобилизационной работы и разных других дел так и осталось до последнего дня, и я вынужден был за неимением, где оставить, взять с собой все. Еще должен отметить одно обстоятельство. Моя казенная двуколка для вещей была переделана в стратегическую двуколку для штаба дивизии; на замену другой достать было невозможно. Пришлось покупать тележку, что с трудом и исполнил дивизионный интендант. Несмотря на его заверения, повозка оказалась слабая и при первом отступлении из Восточной Пруссии сломалась, а мои вещи, находившиеся в ней, пропали.

Организация дивизионной телефонной команды

Когда я прибыл в дивизию, то при штабе не было никаких средств связи, а так как предстояли большие маневры, то я немедленно озаботился приобретением телефонных принадлежностей на 5 станций с 18 верстами провода. Начальником дивизионной телефонной команды я назначил штабс-капитана Вяземского полка^[32] Люляка, который отлично был знаком с телефонным делом и отличался добросовестностью и настойчивостью. От полков прикомандировали по 5 человек от каждого и 1 унтер-офицера, из коих половина уже была знакома с телефонным делом. Тотчас начались усиленные занятия, и к началу похода команда была превосходно подготовлена и снабжена всем необходимым. В течение войны она все время приносила огромную пользу, причем люди отличались неутомимостью, бесстрашием и большой добросовестностью. В декабре 1914 г. телефонное имущество [было] освежено почти полностью.

Офицерское собрание дивизионного штаба

Еще в лагерях, зная, что будут большие маневры, я спросил начальника штаба, имеются ли посуда и принадлежности для офицерского собрания штаба дивизии. Он ответил, что все есть. Когда началась мобилизация, я вновь задал этот вопрос и, порасспросив, узнал, что посуда имеется фаянсовая, а приспособлений для ее упаковки никаких нет. Затем нет ни кухни, ни самовара, ни ведер, ни белья. Одним словом, есть только посуда, совсем не для похода, укладываемая при помощи соломы и бумаг в колоссальный деревянный ящик, который ни на какую повозку не лезет и для подъема которого надо иметь 4 человека. Приказал немедленно купить эмалированную посуду и все, что нужно, а также офицерскую походную кухню. Затем приказал взять запас разных консервов и продуктов. Невзирая, однако, на мое личное вмешательство в это хозяйственное дело, в штабе дивизии привыкли к такой халатности, что из всех моих приказаний исполнили только покупку кухни. Даже о поваре не позаботились, и офицеру, моему ординарцу, назначенному заведовать собранием, ничего не передали и потом, пока не наладилось дело, на каждой станции бегали что-нибудь покупать: то сахар, то масло и т. д. По мере нашего движения вся посуда, конечно, перебилась, и ее заменяли в пути, захватывая разные предметы в помещичьих имениях, где мы останавливались. Образец того, как можно было понадеяться на распорядительность чинов штаба, пока они не были еще вышколены во время похода постоянными указаниями. Собрание дивизионного штаба впервые наладилось лучше, когда после первого отступления из Восточной Пруссии была расформирована 54-я дивизия^[33] и начальник ее генерал-майор Чижов прибыл на укомплектование 29-й дивизии на место пропавшего в то время генерала Орла. Вместе с генералом Чижовым было переведено много людей, среди которых оказался хороший настоящий повар и приличный старик лакей Карп из Московского дворянского собрания. Они и были до конца.

Бомбардировка Либавы^[34]

В Либаве мобилизовался Старорусский полк. Кажется, на 3-й день мобилизации, то есть 20 июля, утром в виду Либавы появилась германская эскадра около 12–15 вымпелов и открыла огонь по городу. Находившийся тут генерал-майор Гандурин приказал обозу и хозяйственным учреждениям полка отойти по направлению к городу Гробин за озера, а полку продолжать мобилизоваться в городе. Немцы выпустили несколько выстрелов, все больше недолеты и без всякого результата и вечером отошли. Тем не менее в порту произошла большая паника, о которой я уже упоминал, благодаря которой начали выбрасывать в море разные вещи (среди которых автомобиль и мотоциклетки были спасены и попали через Старорусский полк в штаб дивизии). Мобилизация полка закончилась благополучно, и полк своевременно прибыл в Шавли, впереди которого начал укреплять позицию.

Захват в Риге немецкого коммерческого парохода

В один из первых дней мобилизации вечером я получил приказание захватить большой немецкий пароход с товарами, находившийся в порту. Прибывший капитан порта сообщил, что на пароходе имеется команда в 15 человек, которая, по имеющимся сведениям, хорошо вооружена, а капитан парохода очень строгий человек. Поэтому предупреждал, что надо действовать осторожно. Я приказал назначить взвод под начальством хорошего офицера, говорящего по-немецки, и организовать наблюдение со стороны реки, чтобы команда не могла удрать. Взвод сопровождался таможенными и портовыми чиновниками. На рассвете взвод быстро взошел на палубу со стороны набережной и занял пароход. При этом капитан и все люди были арестованы, обезоружены и сданы таможенным надсмотрщикам, а пароход немедленно заняли портовые власти. Сопротивления не было.