Загрузить вездеход так, что бы в пути груз не растрясло, надо время. А Колыма торопила. И Донилин торчал где-то у магазина. Поэтому по быстрому закатили бочку с бензином, на скорую руку закидали имущество. Кеша приветливо открыл дверцу.

– Садитесь! Я наверху.

– Нельзя наверху.

– Ничего! Милиционер мой дружок.

– По технике безопасности нельзя.

Кеша посмотрел на Нюкжина с недоумением.

– Какая техника? Вещи валом накидали. Железки. Там живому человеку не ехать.

Кочемасов говорил правду. Ехать в кузове вездехода пока что невозможно. "Пока!" А что изменится потом? Но надо соблюсти видимость порядка…  В каждом начальнике было что-то "фокинское".

– Ну, ладно, до первого лагеря так доедем, а там обустроимся.

Нюкжин сел в кабину с удовольствием. Взглянул на Мерипова. Лицо не очень выразительное. Как говорится, без особых примет. Лоб… Нос… Борода… Но глаза смотрят внимательно. В отделе кадров успокоили: Мерипов – водитель-универсал. Окончил МАДИ. При знакомстве он оставил хорошее впечатление.  "Хоть будет с кем поговорить", – подумал Нюкжин.

Они поехали. Машина шла уверенно, надежно. Теперь бы еще благополучно проехать мимо магазина.

Донилин сидел на перилах крыльца. У его ног лежал объемистый рюкзак с хлебом  –  в дорогу! Из карманов куртки-штормовки торчали две бутылки. Не дожидаясь приглашения, он быстро вскарабкался наверх и возвестил:

– Вперед, славяне!

Но Нюкжин не спешил. Он достал из полевой сумки карту.

– Кеша! Посмотрите!

Кочемасов нагнулся.

– Нам нужно сюда, – показал направление Нюкжин. – Вот тут, видите, на карте  обозначен сарай.

– Знаю! – сказал Кеша. – Черный бугор. Летом косят там, на аласах.  – Хорошо бы до него сегодня…

– Доедем! Это рядом.

– Тогда садитесь в кабину. Покажете дорогу. – И протянул карту. – Возьмите.

– Я так найду, – отвел его руку Кеша.

Они поменялись местами. Нюкжин залез на вездеход, а Кочемасов сел в кабину водителя.

– Как вы там? – спросил он оттуда.

– Порядок! Трогайте!

Вездеход аккуратно взял с места и покатил по улицам Средне-Колымска, мимо потемневших от времени и непогоды деревянных приземистых домиков, спустился в лог, темный, а потому холодный, и пошел по нему, выбирая путь к верховью.

Нюкжин посмотрел на Донилина. Тот сидел вполне довольный жизнью, распахнув куртку настежь.

– Не холодно?

– Не… Мотор вон как пышет.

На базе они даже не поговорили толком. Степан где-то пропадал, "искал" трубы. Да и не до него было тогда. Днями торчал в конторе. Надоел Фокину, надоел хозяйственникам. Ходил на берег Ясачной… Теперь они рядом. Надолго!

Вентиляторы гнали горячий воздух так, что Донилину пришлось сесть боком, свесив ноги на закрылок гусеницы и Нюкжин искоса поглядывал: не свалился бы! Но Донилин сидел уверенно, будто не под ним качалась, дергалась, лязгала гусеницами удивительная железная машина по прозванию – вездеход. И тогда Нюкжин поверил: да, они едут! Самое трудное – организация работ – позади! Сейчас они вырвутся на простор и начнется маршрут.

И, словно получив приказ, вездеход вынырнул из лога на заснеженную равнину. Она сверкала, искрилась, ослепляла белизной и солнцем. И чистое синее небо над головой. Настроение у Нюкжина стало совсем по погоде. Он был уже устремлен к тому далекому пункту на реке Дьяске. Пройти и пробурить. И посмотреть. И подумать. Простая задача! Простое обследование местности. Что? Где? Как?.. Но если по делу, то не такое оно и простое. Из совокупности мелких фактов складывается грандиозная картина жизни на Земле. Ведь у Земли есть своя жизнь…  Движутся материки… Воздымаются горы… Низины заносятся рыхлыми наносами… Нет большей радости, чем радость познания.

А вездеход мчался вперед, лавируя между мелкими озерами. Они оставались по курсу то слева, то справа, небольшие, округлые, подо льдом и снегом. Иногда встречались озера крупные, овальные. Первое крупное серповидной формы озеро лежало как раз перед Черным бугром. Предстоял немалый объезд. Но вездеход вдруг, никуда не сворачивая, скатился по пологому берегу и выскочил на лед. Нюкжин только ахнул: что делают?! А вездеход уже мчался по ровному белому полю, вздымая холодную белую пыль. Нюкжин оглянулся: за машиной двумя рублеными полосками тянулся след гусениц. Лед держал.

Дверца кабины приоткрылась и оттуда на ходу выглянул Кеша. Глаза озорные, улыбка до ушей! Увидев, что начальник не сердится, он снова скрылся в кабине.

"Да! – между тем, думал Нюкжин. – За ними нужен глаз да глаз".

Но езда по озеру доставляла удовольствие. Ехал бы так и ехал, ни о чем не задумываясь. Правда, беспокоили две бутылки в карманах Донилина, но, ничего, они последние.

Вездеход пересек озеро, подошел к берегу и повернул в поисках выезда. Черный торфянистый берег, рассеченный клиньями жильного льда, возвышался невысокой, отвесной стеной. Торфяники обычно содержали обильное количество органических остатков: пыльцу растений, их ветки, листья, иногда шишки, по которым специалисты определяли климат былых эпох. Здесь следовало покопаться, но пока предстояло выехать с озера. Вездеход обогнул торфяник, за ним начинался пологий подъем на низкий берег, даже не подъем, так, чуть-чуть, и они снова на мерзлой земле Колымской равнины.

Торфяник представлял собой остатки значительно более крупного бугра пучения, кровля которого рухнула. Образовалась воронка, а в ней озеро. Когда такие озера пересыхали, открывались идеально ровные илистые площадки – "аласы", – где летом буйно поднималась высокая трава. На аласы рядом с Черным бугром приезжали из Средне-Колымска запасать корм для лошадей и коров. Молоко шло в школу-интернат и другие детские учреждения. Между аласами располагались суглинистые холмы и на самом широком из них, на возвышенной его части, стоял деревянный сарай. Осенью им пользовались косари, зимой – охотники.

Алас

Вездеход подкатил к сараю. На вершине холма снег сошел и земля сочилась капельными струйками воды. На Черном бугре размокший торф превратился в сажистую слякоть. На склонах и аласных западинах лежал снег. Для лагеря сухого места не было.

Нюкжин осмотрел сарай. Он походил то ли на неочищенную конюшню, то ли на заброшенный общественный сортир. Осенью косари приведут его в порядок, но сейчас…

– Приехали… – усмехнулся Виталий.

– Ничто! – сказал Донилин. – Переживем!

– Для костра место найдем, а ночевать придется на вездеходе. – подвел итог Кеша.

– Я в кабине! – сразу застолбил себе место Виталий.

– Никто не претендует! – фыркнул Кеша.

Нюкжин понял его правильно: первое слово за начальником и нечего высовываться. Но ведь Виталий новичок. Городской! Оботрется!

Он заглянул в кузов вездехода.

– Однако, втроем здесь не уместимся…

– Я наверху… – сказал Донилин.

– Я тоже! – отозвался Кеша.

– А если дождь?

– Что Вы, Иван Васильевич?! Какой сейчас дождь?

Нюкжин спросил, конечно, из вежливости. Дождя не ожидалось. А если и дождь?! Накроются брезентом и хоть потоп.

– Пожалуй, так! – согласился он и распорядился: – Значит дело за ужином!

– Это мы вмиг! – оживился Донилин.

Он и Кеша быстро свалили стоявшую неподалеку сушину и минут через десять веселые желтые огни костра спорили с желто-оранжевыми отсветами предзакатного солнца. К очагу подтащили еще пару бревен. Сели… Тепло!.. Спокойно!..

На землю ложились неотчетливые мягкие тени. В светлом сумраке деревья, сарай,  вездеход смотрелись как силуэты. Поблескивал лед на озере. Розовела лужа, набежавшая поверх льда.

Сидеть у костра, подбрасывая в огонь сухие чурки, что может быть лучше? Виталий принес воды, подвесил над огнем каз

ан и чайник.

– Что будем варить?

– Макароны, – сказал Кеша.

– Чудо-блюдо! – подтвердил Нюкжин. – Бух в котел и там сварился.

– С тушенкой?

– С тушенкой.

"А ведь утром я еще смотрел на ледоход в Зырянке", – с тихим удивлением подумал Нюкжин. Но предаваться воспоминаниям было еще рано. Донилин раскупоривал бутылки.

По сути Фокин переложил свои заботы на Нюкжина. Сам не смог ни остановить, ни наказать Донилина. Благо вертолет подвернулся вовремя. А что может сделать он, Нюкжин?

– Ох, Степан!.. Погубите Вы и себя, и меня.

– Не… – сказал Донилин. – Я не погибну. И никто, от одного стакана…

– Так ведь он сегодня не первый!

– Того уже нет. – Донилин разливал по кружкам. – Тот уже в прошлом.

Нюкжин решал сложную задачу. От того, как начнется сезон зависит и дисциплина в отряде, и взаимодействие, и, в конечном счете, работа. Но, попробуй, скажи Донилину: "Не пей!" Он и в Зырянке никого не слушал, а здесь тем более… Те, двое, в будке аэропорта, считали даже, что им "полагается"… Нет! В одиночку с Донилиным не справиться. Только отношения испортишь и работу осложнишь…

В кружках поблескивало, все смотрели на начальника. Нюкжин решился. Традиционный тост.

– С первым маршрутом! – сказал он. – И за всех, кто в пути!

Выпили. Закусили макаронами, густо заправленными тушенкой. Выпили еще. Хмель пошел по телу, расслабил, развязал языки. После духоты и толчеи шумного города, выход на природу настраивал на минор. Нюкжин прослушал, как Виталий и Донилин заспорили:

– Что же хорошего? – спрашивал Виталий. – Шагу в сторону не сделай.

– А зачем тебе в сторону?

"Повеселевший" Донилин напирал грудью.

– А если мне нужно?! – упорствовал тоже захмелевший Виталий.

– Сел в лодку, греби как все. А то враз перевернемся.

– А если я не хочу, как все?

– Тогда – вылезай! – вступил в разговор Кеша.

– Куда? В воду?

– А куда хочешь!

– О чем спор? – спросил Нюкжин.

– Воли ему мало! – сказал Кеша и добавил нечто по-донилински.

– Что?… Что Вы сказали? – переспросил Нюкжин нарочно, будто не понял.

Кеша удивленно раскрыл рот и согнулся пополам.

– Ха-ха-ха!.. Что я сказал?.. Ха-ха-ха!..

Но Донилин без всякого смущения повторил и даже добавил. Такая бесцеремонность покоробила.

– Степан Адамович!

Нюкжин знал, что применяет запрещенный прием. Но надо же остановить Донилина. И вообще, маршрут начался и нельзя, чтобы каждый кто во что…

Донилин смотрел на него, как будто получил под дых.

– Так я, чтобы понятней… – наконец выговорил он,  и угрюмо добавил: – И не надо меня… по отцу…

– Хорошо! – пошутил Нюкжин. – Вы не будете "по матери", а я не буду по отцу.

Но о Донилине недаром шла буйная молва. Он вздыбился.

– Что ты, начальник, мне все "Вы" да "Вы"? Я не девка красная!

Воспользовавшись внезапно возникшей перепалкой Виталий поднялся и пошел к сараю. Кеша проводил его долгим взглядом. А Нюкжин прикидывал, как лучше выйти из  неприятного разговора. Он всегда обращался к сотрудникам отряда на "Вы", к рабочим – тем более. Но одно дело "тыкать" подчиненному, который стесняется или боится ответить тебе тем же, другое, когда тот напрашивается сам.

– Ну что ж! – сказал он. – Давай на "ты"!

И удовлетворенный Донилин достал третью бутылку.

Нюкжин с укоризной посмотрел на Кешу и тот, словно извиняясь, уточнил:

– Последняя…

– Последняя стояла перед этой, – сказал Нюкжин.

– Ну, Иван Васильевич… Надо же отметить…

Опять приходилось решать психологическую задачу: выпить – значит одобрить!

Отказаться? Разопьют без него. Прецедент на будущее. Проклятое зелье! Можно подумать, что без него ни шагу… И все-таки придется уступить.

– Хорошо! – сказал он. – Если она действительно последняя.

Донилин разлил по кружкам, оглянулся, где Мерипов?

Виталий вышел из сарая. В руке он держал небольшую квадратную доску.

– Посмотрите, я икону нашел!

Доска потемнела и прогнулась, а постный лик угодника закоптился настолько, что пришлось его протереть тряпицей, чтобы разглядеть хорошенько и его самого и витиеватую подпись: "Николай"!

– Зачем тебе? – спросил Степан. – Дурман же! Опиум для народа.

– Понимаешь ты! А может она древняя?

– И что?

Донилин не оценивал икону в рублях. Да и содержимое кружки привлекало его значительно сильнее.

Но Нюкжин помнил: в середине ХVII века отряды казаков Михаила Стадухина и Семена Дежнева проникли с моря в устье Колымы  и основали Нижне-Колымский острог. Оттуда Дежнев выходил морем в сторону Чукотки. А кто из них поднимался по Колыме? Может быть Ерило Зырян? Оторванные от Большой Земли, на веслах и под парусом, без карты, без страховки – только долг, икона и святая вера! И хотя икону в сарае вряд ли оставили те землепроходцы, уже то, что она воскрешала память о них, делало ее неприкосновенной. Брать икону не следовало! Однако, как объяснить Виталию?

– Положь на место… – глухо, но с угрозой сказал вдруг Кеша.

Он сидел почти не изменив позы. Разве, чуть пригнув голову, как зверь перед прыжком. Но от его ровного бесцветного голоса Нюкжину стало не по себе.

– Да ты что? – неуверенно запротестовал Виталий.

– Положь!

Темные глаза Кеши ничего хорошего не обещали, хотя голос оставался по-прежнему ровным и негромким.

"Убьет и не вздрогнет!" – подумал Нюкжин.

– Нужна она мне… – пробурчал Виталий и поплелся обратно к сараю.  – Не им кладено, не ему брать! – твердо сказал Кеша.

А Нюкжин подумал: "Ну и начало! Как дальше будем?"

И тут Донилин вдруг попросил:

– Кеш! Открой рот.

– Зачем?

– Трудно тебе?

Кеша доверчиво открыл рот. Донилин что-то долго рассматривал, потом сказал:

– А ты зубастый! Надо же!

Подошедший Виталий с недоумением смотрел, как они, все трое, заходились от смеха.

– Надо мной, что ли? – спросил он у Нюкжина.

– Нет! – ответил тот, будучи не в силах успокоиться. – Зубы у Кеши! Во рту!

Но Виталий  ничего не понял.  А может быть он подумал,  что они  "чокнулись" здесь, на заснеженной безлюдной равнине. В первый же день! Или перепились?

Вино действительно  поначалу взбодрило их,  но теперь "отпустило" и усталость минувшего дня навалилась вдвойне.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Нюкжин, постепенно успокаиваясь.

– Я тоже! – поднялся присевший было Виталий.

– А мы еще посидим маленько…  Да, Кеша? – еще бы,  Донилин не уйдет,  пока все не выпито.

– Посидим, – неуверенно ответил Кочемасов.

Он, вероятно, подумал, что от начальника ему будет разнос. Но Нюкжин сказал миролюбиво:

– Я попросить Вас хочу. Не надо на Виталия. Человек он новый. Жил по другим правилам… Свара хуже водки. Если и дальше так, то маршрут не пройдем.

– Ясно, – хмуро согласился Кочемасов.

– И Степана надо придержать. Вам это лучше, чем мне. И, пожалуйста,  пусть он побреется, конечно, если не отпускает бороду, как Виталий.

Кеша усмехнулся. Улыбнулся и Нюкжин.

– Тогда, спокойной ночи! У меня тоже что-то глаза смыкает.

– Спокойной ночи! – отозвался Кеша.

Нюкжину казалось, что он заснет не дойдя до вездехода. Веки смыкались сами собой. В темном кузове вещи лежали навалом. Наводить порядок? Нет, завтра! Только завтра! Нашел спальный мешок, кое-как выровнял место для ложа. Попахивало бензином…

Он заснул мгновенно, хотя и во сне кто-то не давал ему покоя: "Начальник!.. Начальник!.." – Что за сон? – Начальник! Кончай ночевать, "вставай" пришел!

Сначала Нюкжину показалось, что Донилин, как начал вчера шутить, так и не может остановиться. Но Донилин не шутил. И небо  в проеме  кузова светлое. Посмотрел на часы: семь утра!

– Что рано?

– Бурить надо! Место вчера не выбрали…

Нюкжин вылез,  щурясь на яркий свет.  В средней полосе  России  можно было подумать, что уже близится полдень.

Ба! Донилин ли перед ним? Ни ржавой щетины, ни мути в глазах. Стоит на ногах прочно, по-хозяйски.

– На торфянике… – сказал он, стараясь с ходу включиться в деловой разговор.

– Туда шланг не дотянем.

– Там же была вода!

– Была да сплыла! Ночью не тает.

– Тогда поближе к торфянику…

Нюкжин уже проснулся. У него, как и у Донилина, появилось предвкушение настоящей работы.  Он подошел к Черному бугру  и  осмотрел его подножье.

– Сюда дотянем?

– Пожалуй, – сказал Донилин и крикнул Кочемасову: – Тащи!

Они поставили треногу,  принесли моторы,  лебедку, трубы.  Стали монтировать станок.

В восемь предстояло выйти на связь с базой. Нюкжин установил рацию, натянул антенну – от сарая к вездеходу, – подсоединил блок питания.

Мерипов наблюдал за их действиями  через открытую  дверцу вездехода,  но вылезать из спального мешка не торопился.

Нюкжин начал настраиваться  на волну базы,  но время еще не пришло  и Прохоров молчал. А мир жил своей жизнью. Монотонный голос диктовал сводку погоды: цифры… цифры… цифры…  С Колымы доносилась  перебранка речников.  Паводок повредил береговую обстановку и кто-то кому-то настойчиво вдалбливал,  что повреждения необходимо исправить и побыстрее.  А тот, кому "вдалбливали", тупо повторял: "А как я могу?"  Виталий вылез из спального мешка  и присел рядом.  Интересно,  все-таки живые голоса "оттуда"!

– Внимание!  Внимание!  – перекрыл всех голос Прохорова.  – Здесь РСГТ. Вызываю РЗПС! Вызываю РЗПС! Как слышите, Иван Васильевич? Прием!

Прохоров беспокоился, как никак отряд без штатного радиста.

Нюкжин ответил, что слышит хорошо,  сообщил свое местонахождение и что работу начали. Спросил, что есть для него?

– Вам ничего!

Обычное дело.  Если подразделение работало нормально,  начальство к нему ничего не имело.

Нюкжин попросил разрешения не выходить на связь дня три-четыре: они в дороге,  каждую остановку развертывать рацию – потеря времени.  Да и не везде ее развернешь.  Прохоров разрешил.  Они попрощались.  В эфире стало тихо.  В экспедиции кроме них никто еще не работал.

Нюкжин вернулся к буровой. Моторчик гудел, колонковая труба медленно, но верно погружалась в грунт. Донилин словно колдовал над ней.  Он двигался быстро, проворно,  ни одного лишнего движения.  Его чуть выпуклые  зеленоватые глаза, как две фары зорко высвечивали и вращение штанги, и подачу воды.

Муфта достигла устья скважины и Степан крикнул:

– Выключай!

Кеша остановил мотор.  Степан сноровисто нарастил  новую штангу  и вновь подал команду:

– Включай!

Кеша в этот момент смотрел на Нюкжина – как ему их работа? И промедлил.

– Давай! Давай! – нетерпеливо прикрикнул Степан. – Не в Академии наук!

Кеша включил мотор и спросил:

– А в Академии ты что, на печи лежал?

– Лежал на печи и ел калачи, – весело ответил Степан. – А вот чем нас здесь накормят?

И Нюкжин понял, Донилин поднял его не только из-за выбора места для бурения. Проблема заключалась в "котле"!  Вчера все торопились. Первый костер! Первый ужин! Первый ночлег! Каждый стремился сделать хоть что-нибудь. А сегодня обычный трудовой день. Донилин и Кочемасов начали бурение, им не до кухни. Он занят на связи. Донилин вероятно предполагал, что начальник распорядится в отношении Мерипова. Но тот отошел к вездеходу.

"Готовить завтрак придется мне, – подумал Нюкжин. – И надо поторапливаться, потому что как закончится бурение, предстоит отбор керна".

Он уже собрался разжечь костер, но обнаружил, что дров нет. Их сожгли утром, когда Кеша со Степаном поднялись спозаранок готовить буровую.

– Виталий, – позвал он Мерипова. – Помогите распилить бревно.

Мерипов внимательно посмотрел на начальника,  вникая, действительно ли без него не обойтись или это предлог принудить его к работе? Распилить бревно можно было только вдвоем и он взялся за пилу. Но когда отвалилась третья чурка, он сказал:

– В Прибайкалье я на трелевке леса работал. Обед нам привозили.

Нюкжин взял топор.

– Вас там сколько было?

– Сотни полторы.

– Вот! А нас четверо.

– Я не к тому… Но ведь я не обязан. Я – вездеходчик!

– А кто обязан? У нас вездеходчики, бурильщики, начальники. А повара нет.

– Вижу, – сказал Виталий. – Давайте топор, я поколю…

Нюкжин разложил костер,  поставил на огонь казан с водой, засыпал туда гречневой крупы, демонстрируя приличные навыки кашевара. Потом вскрыл две банки мясной тушенки и, в заключение, повесил над костром чайник.

Виталий принес еще две охапки дров, сбросил их у огня.