– У меня такое ощущение, что там, в той жизни, откуда вы меня призвали, случилось непоправимое… Я не могу точно сформулировать произошедшее, но оно, я совершенно в этом убежден, как-то связанно с религией. Именно из-за нее мне был нанесен тяжкий удар. Я не могу понять, почему люди никак не могут избавиться от догм темных времен, в частности веры в Бога. Неужели нет никакой альтернативы этой архаичной химере? Почему из-за нее ломаются судьбы людей, обрывая их жизни?!

Тяжелый взгляд М., казалось, обрушился на Максима, вдавив его в лежащий под ногами прах:

– Ну, что ж, вопрос задан! Ты получишь на него ответы, убедительные, доказательные, на многих примерах. Но то, что ты узнаешь, скажу сразу, принять разумом будет невероятно трудно! Ты готов к этому?! – разверзся мощным раскатом и покатился к горизонту звук его голоса. − Даже тебе, атеисту и материалисту, то, что скажу, покажется чудовищным бредом воспаленного разума…

– Я не жду от вас милости. – обессиленно уронил Максим. – Я всего лишь прошу о малости – дать мне возможность остаться самим собой в той жизни, которая так жестоко покарала меня.

Максим склонил голову. Его сердце билось так, будто сотни молотобойцев в бешеном азарте пытались перестучать друг друга.

– Обернись…

Максим обернулся и замер. Перед ним раскинулась зеленая долина, по которой были разбросаны в живописном беспорядке низкие строения. Их крыши поддерживали колонны белого камня, стройные и изящные. Высокие фронтоны были украшены фигурами людей, лошадей и перевиты узорчатым горельефом резных листьев.

– Я не понимаю, к чему этот мираж? – не отрывая взгляда от панорамы, недоуменно выговорил Максим. – Прошу прощения, если не так выразил свою мысль, но не эти южные виды занимают сейчас мои мысли.

– Хм! Ты видишь предместья Рима того времени, которое позже назовут началом христианской веры. Это латифундия самого богатого землевладельца этих мест.

– Но к чему мне это?! – недоуменно пожал плечами Максим.

– К чему? Это и есть ответ на твой вопрос. Тебе будет полезно знать то, что для других, живших до тебя, а, впрочем, и для ныне живущих, есть величайшая, самая сокровенная тайна, о которой, знай они, мир от века был бы другим. Я хочу, чтобы ты послушал то, что здесь будет сказано. Пройдем вон туда, на ту террасу. Там начало все быть, и началось, как будет потом сказано в Евангелиях, со слова…

М. легонько подтолкнул Максима. В тот же миг они очутились за колонной, одной из ряда, обрамляющих внешний периметр широкой галереи. Отсюда все было видно, как на ладони. Обширная поверхность невысокого стола была уставлена блюдами, чашами с фруктами, кувшинами вина и кубками. Возле него, на кушетках возлежали четыре человека, облаченные в белоснежные тоги, с пурпурными полосами по краям. Говорил один из них, трое остальных, неспешно пригубливая вино из бокалов, внимательно слушали.

– Через пять, максимум шесть лет ситуация на этих землях станет неуправляемой. Там набирает силу движение сброда, которые называют себя зелотами. Они мутят плебс, рабы сбегают к восставшим. Местная власть ничего не может поделать, никакой управы. У меня есть некоторые соображения, как остановить разрастающееся брожение масс. В этих провинциях очень сильна вера в скорое пришествие Мессии, который, по их чаяниям, должен освободить народ от угнетателей, то есть, от нас с вами. Мысль такова, – что, если воспользоваться этой верой и, так сказать, воплотить ее в жизнь, дать этой черни их вожделенную свободу духа.

– Что-то с трудом представляю себе, что ты, уважаемый сенатор, намерен предпринять? – удивленно усмехнулся один из возлежавших.

– А то, что предпринимать ничего и не нужно. Моя идея в общем-то проста. Посеяв в умах плебса и рабов нужную нам идею, мы, тем самым, столкнем лоб в лоб ортодоксальную веру иудеев, которые за свои свитки погубят и мать родную и новую веру, полностью противоречащую их догмам. Последующая грызня и свара, называйте как хотите начавшийся процесс, отвлечет внимание и тех, и других от наших, сугубо меркантильных задач. Им станет не до них. Это и есть искомый результат. Все уже за нас сделано. Есть ожидание, есть твердая вера в пришествие их Избавителя, есть благодатная почва в виде плебса, жаждущих Его пришествия. Нам нужно только найти способ воплотить эти чаяния в жизнь, то есть, создать живое воплощение их веры во плоти.

– Ты хочешь сказать, что мы сможем подсунуть им самого Мессию? – с усмешкой склонил голову Маний Аквилий.

– Вот именно, подсунуть, предварительно обработав этого «мессию» для правильной реализации поставленных задач, – хитро сощурился на возлежащего рядом тучного претора Юлий Сестий.

– Ну, что ж, дело за малым, – всего лишь осуществить вашу идею, – с легкой иронией, подытожил Корнелий Марций.

– У меня есть некоторые практические наработки, – не обращая внимания на скепсис не перестающего жевать Корнелия ответил Юлий Сестий. – Один из моих клиентов служит у меня управляющим в поместье. Он из бывших рабов. А потому знает их жизнь досконально. С ним можно провести соответствующую работу. Одновременно с этим будем проводить предварительную работу в Иудее, особенно в Вифлееме, Назарете и некоторых других, периферийных местечках. Там мы и внедрим с соответствующими инструкциями нашего агента.

– Мне не совсем понятно, что ты имеешь в виду, досточтимый Юлий, под твоими словами «соответствующую работу»?

– Всего лишь, любезный Маний, необходимое количество подготовленных рабов, которые будут сеять, распространять слухи в этих местах о появлении со дня на день Мессии.

– А какая гарантия, что этот Мессия будет усердствовать в исполнении вашей цели?

– Хм, на этот счет предусмотрены очень действенные меры. Если мой человек в кратчайший срок добьётся поставленной перед ним цели, то я предоставлю его потомству гарантийное поручительство на вольноотпущенную манципацию. За это они готовы душу Баалу продать вместе с жизнью, лишь бы их дети стали свободными.

– Это резонно, может и сработать. Выбора у нас нет, время подпирает.

Не участвующий до сих пор в разговоре Маний Аквиний, отодвинув от себя блюдо, продолжил:

− Ваша идея, сенатор, проста и, вместе с тем, сложна и опасна до чрезвычайности. Вполне возможно, что императору, да продлят боги дни его, донеси кто ему о наших замыслах, не понравятся наши игры. Но что ни сделаешь ради сохранения устоев великого Рима. Хотя эта затея со всей очевидностью потребует немалых вложений, я готов вручить судьбу Паркам. Пусть они решают…

Остальные сенаторы, будто ждали этих слов. Подняв бокалы, они скрепили свое решение глотком прекрасного сорта цекубы…

После этих слов все стало меркнуть, великолепный, залитый солнцем и сверкающий южными красками пейзаж постепенно растворился в багрово-тусклом фоне далекого горизонта.

Максим обернулся к М. и спросил:

– Я не понял, что имели в виду эти мужчины, говоря о создании какой-то, как мне показалось, религиозной секты.

– Ты прав, речь шла именно о создании секты, может, в больших масштабах, чем имели в виду эти достопочтенные патриции. Секта эта впоследствии даст начало религии, которая будет называться христианством. Тот, что предложил идею создания новой секты в Иудее, был одним из самых богатых людей в Малой Азии. В Сирии он владел несколькими маслодавильными фермами, в Иудее самыми крупными меняльными конторами и землями под выращивание бобов, сои и проса. Ему было что терять, как, равно и остальным трем, которых ты видел. Каждый из них владеет большими латифундиями, так что для обработки огромных площадей нужно, как ты понимаешь, соответствующее количество рабочей силы. В основном это рабы, но есть и много вольнонаемных местных жителей.

Теперь наберись терпения и слушай меня внимательно. Мы проследим, для большей ясности, некую хронологическую последовательность, как было зачато само учение. Римская провинция Иудея, мой наивный друг, была в то время непредсказуема и взрывоопасна. Любые народные выплески слишком дорого обходились тамошней власти, от которой метрополия требовала налогов, с каждым разом все увеличивая ее размер…

Багровые отсветы за спиной М. делали его фигуру еще более непроницаемо черной. Но, удивительное дело, там, где под абсолютной тенью капюшона ничего нельзя было даже и помыслить что-либо различить, Максим ясно видел истекающий оттуда мощной волной взгляд его могущественного собеседника, проникающий до сокровенных глубин ума и сердца Максима. Слушая М., он не предпринимал никаких усилий для того, чтобы осознать слова этой непостижимой сущности.

Его слова рождали в душе Максима образы и понятия, которые доселе являлись ему лишь в смутных образах грез либо ночных сновидений. Там, в той жизни, сутью понятий религиозного толка Максим не хотел даже себя утруждать. Они всегда вызывали в нем саркастическую усмешку со столь же резкими репликами в разговорах на эту тему. Но сейчас он ясно понимал, что все не так просто, как ему казалось. Не все проистекало из темноты и невежества людей тех давних времен. Он только сейчас вдруг уяснил, почему эти понятия так живучи в людской памяти. То, что он услышал от М. все поставило на свои места…

М. заметил некоторую рассеянность Максима. Укоризненно покачав головой, он сказал:

– Вижу, тебя не увлекает тема нашей беседы. Может, она тебе не по силам, или ты устал от той малости, которую я тебе только что изложил?

Максим виновато отнекался. Со всей убедительной искренностью в голосе, на которую только был способен, попросил М. не прерывать столь интересную тему.

М. бросил короткий взгляд на Максима. Затем, безо всяких комментариев, продолжил:

– Так вот, внедрив, а затем и укоренив среди рабов и простого люда идею о покорности и непротивлении властям, эти проницательные мужи с успехом достигли своей цели. Произошло это потому, что главным постулатом ее было обещание верующим в учении явившегося Мессии будущей жизни вечной, счастья и достойной награды на небесах.

Почему это стало возможным в Иудее, тебе, должно быть, понятно. Только здесь существовала огромная разница в вероисповедании в различных слоях общества. Весь этот пестрый набор религиозных исповеданий, хоть и сосуществовал в терпимых рамках, но в самой Иудее любое проявление постороннего вероучения воспринималось ортодоксальной иудейской верой, как покушение на ее главенство. Больше нигде по всей Римской империи, во всех ее провинциях, такого не наблюдалось.

Сами же миссионаты, то есть люди, закладывающие основополагающие направления миссионерской работы, в открытую объявить себя создателями такого учения даже не могли помыслить, иначе они были бы распяты за ересь против религии и власти кесаря.

Некоторый период времени все шло хорошо, но вот затем, к неудовольствию римской власти, это учение вдруг набрало силу. Трансформированное апостолами, которые неустанно его дополняли, проповедовали и распространяли по всей Малой Азии, оно вышло из-под их контроля, став огромной проблемой для империи.

Остальное тебе известно из исторических хроник. Христианство стало искореняться по всему малоазиатскому региону и метрополии. Но, как оказалось, было поздно с ним бороться. Проповедники-христиане поняли, какую силу управления массами они получили в свои руки. И этот рычаг из своих рук они уже не упустили…

Максим недоверчиво хмыкнул:

– И все же, мне непонятно, как эта вера так распространилась? В общем-то из местечка, ничего из себя не представляющего, а на карте мира так и совсем микроскопического?!

М. покровительственно прикоснулся набалдашником посоха к плечу Максима:

– Это не имеет значения. Позже, в одну из наших встреч, я объясню тебе весь механизм возникновения такого рода человеческого конгрегата. Сейчас же для нас важнее то, как протекал сам процесс становления этого учения. Скажу тебе, этот факт будет опровергаться во все века адептами христианства и восприниматься, как самая злостная ересь. Суть его вот в чем: распятие, как казнь, в Иудее была широко распространена. А потому, в истории христианства, в качестве казни было взято именно распятие некой личности. Личность эта не была тем, кого впоследствии стали называть Христом. Как некий абстрактный субъект, это была одна из многочисленных жертв того времени. Потому, как самый распространенный способ казни, эта безымянная жертва была взята в качестве убедительной доказательности случившегося события.

− А если допустить, учитывая особый статус Иисуса, ему бы отрубили голову? – поинтересовался Максим.

− Тогда бы вся эта история закончилась, даже не начавшись. Церковникам трудно было бы объяснить, как тогда смог воскреснуть Христос. Много возникло бы неувязок. В частности, шрам на месте приживленной головы и сроки Его оживления. А так как это в принципе невозможно, учитывая уровень медицины того времени, никто не поверил бы в такое воскресение. Хотя, − хмыкнул М. − такой вариант самым убедительным образом доказал бы божественное происхождение Иисуса.

− И все-таки, они как-нибудь бы исхитрились… нарисовать шрам на шее, или сделать его натуральным способом при помощи ножа. Зажив бы, это шрам был бы неотличим от натурального при отсечении головы.

− Вот ты предполагаешь ситуации, в которые сам не веришь. Представляешь, что случилось бы со всей структурологией Евангелий и основы Веры? Самое главное то, что при таком способе казни невозможно было бы утверждать о трехдневном воскресении Иисуса. Любые манипуляции в этом случае были бы не только бесполезны, но и вредны. Покойник, помещенный в гроб без головы, даже замещенный абсолютным двойником, оставит много вопросов. Ученики Иисуса никоим образом, при их возможностях, не смогли бы устроить эту чрезвычайно трудную, в принципе неосуществимую акцию. Ты просто подумай о всех аспектах этого варианта, и поймешь все сам. А потому, эту твою версию, как несостоятельную, мы забудем. Продолжим далее по той исторической канве, которую оставили предтечи.

Так называемые «апостолы», в основном это Павел и Петр, − люди необычайной интеллектуальной мощи. Они воспользовались некой незначительной чередой событий, имевших место быть в то время в Иудее. На основе этих фактов сумели создать учение, которое впоследствии стало называться христианством.

М. взялся за посох. Короткими, лаконичными движениями он начертил на слое пепла изображение мужского лица. Максим с любопытством смотрел, как вырисовывается типичный образ восточного человека. Закончив, М. спросил:

− Как ты думаешь, кого я изобразил?

− Похож на еврея или араба. Я точно не могу определить.

М. усмехнулся:

− Ну, ну… Ты не один такой. Вот уже два тысячелетия люди бьются над неразрешимым вопросом: как же выглядела ипостась Бога на земле, − Иисус Христос. И эту проблему они решали весьма своеобразно. Где-то он выглядел как негр, или монголоид, в других регионах был белокожим блондином, или брюнетом, в зависимости от предпочтений той или иной нации или расы. В православии его предпочитают видеть голубоглазым славянином с некоторыми чертами иудейского племени.

И вся эта неразбериха и мешанина ликов Спасителя проистекает от того, что все сочинители Евангелий, не оставили описания ни внешности, ни лица самого Мессии, так как конкретного предмета описания не существовало на самом деле. Казалось бы, одним из важнейших доказательств существования богочеловека должно стать его описание внешности. Но во всех Евангелиях ни один из евангелистов описать его образ не смог, в силу расхождения их представления о физическом облике Христа. Это является одним из самых надежных доказательств не существования той личности, которую впоследствии отождествили с Иисусом Христом.

– Тогда я не понимаю, − откуда взялись иконописные и множество живописных и скульптурных изображений Христа?

– Насущная потребность в визуализации образа своего Спасителя у людей вылилась в многочисленных артефактах много более поздних воображаемых домыслах о внешности Христа. И плащаница и другие «подлинные» артефакты ничего не проясняют. Сам посуди, ни в одном из Евангелий ни единым намеком не сказано о покрове, на котором бы обнаружили «нерукотворный» образ Иисуса.

– Как это возможно? Ведь апостолы должны были заметить на пеленах отпечаток лица Христа?

– Начнем с того, что ни один из апостолов на погребении своего Учителя не присутствовал. Хоронили Иисуса посторонние люди.

– М-да! Похоже, что сочинители Евангелий были людьми совестливыми и постеснялись гнать туфту в своих текстах.

– Это правда. Сама плащаница была обнаружена в четырнадцатом веке. Подлинность ее пытались многократно проверить, но даже сами католическая и православная церкви сомневаются в истинности происхождения так называемой «туринской плащаницы». О ней мы поговорим чуть позже.

– Вот так-так! А откуда же тогда взялось имя Иисус? – скептически ухмыльнулся Максим.

– Это имя было слишком распространено в тех местах и поэтому, обозначив им образ Христа, апостолы рассчитывали на психологический феномен человеческого восприятия. Если человек слышит что-то очень знакомое, то ему легче представить себе знание этого артефакта, неважно, – человек это или же какое-то событие.

– И все же, мне непонятно, как же эта вера, христианство, стало такой массовой?

М. утвердительно качнул головой:

– Вопрос по существу. Дело вот в чем. Как ты теперь уже знаешь, в те века истинно ученые, просвещенные люди, были единичным явлением. Они понимали суть явлений и вещей, окружавшей их жизни. Они были способны понять, что так называемая «божественная идея» сама по себе является пустой фикцией, плодом воображения неразвитого интеллекта невежественных масс. А потому, посеять такую идею в народе не составляло особого труда. Что и было сделано в Иудее известными тебе личностями. Потом надо было лишь усердно поддерживать пламя веры, не давая ему угаснуть. В этом и состоит секрет любой из существующих на настоящее время религий. Они все зародились именно по такому принципу.

Максим осторожно возразил:

– А что мешает в наше время появиться новому вероучению. Ведь люди в своей массе не очень-то продвинулись в развитии интеллекта, да и страх смерти не стал меньше. Я слышал о подобных сектах, которые в наше время появляются как грибы после дождя.

М. снисходительно улыбнулся:

– Так-то оно так, только дело в том, что уровень просвещенности современного состояния цивилизации не дает укорениться сектам в такой части населения Земли, которая необходима для выживания любой религиозной идеи. Так сказать, ее критическая масса не набирает необходимого количества адептов. К тому же, слишком сильно влияние традиционных религий. Они не позволят этому случиться, учитывая печальный опыт противостояния двухтысячелетней давности, – иудейского ортодоксального большинства и ничтожной кучки первохристиан.

– Каким образом? Причем тут иудеи?

– Дело все в том, что сами иудеи весьма способствовали распространению христианства. Первый и самый большой просчёт синедриона заключался в слишком серьезном отношении к появившейся секте. Будь они немного дальновиднее, ни один из них не должен был обращать ни малейшего внимания на деятельность адептов христианства. Им следовало объяснять правоверным иудеям, что эти люди безумны, что они потеряли рассудок на почве религиозной мании величия. А пославший проповедовать апостолов чудак, выдававший себя за Мессию, поврежден в уме.