– Господин маршал, разрешите спросить!?.. – прокричал старый вояка, привыкший к неформальным, а зачастую к приятельским отношениям между подчинёнными и командирами, что приветствовалось самим Наполеоном, и в наступившей тишине уже спокойно продолжил,

– Я заслуженный солдат, отмеченный наградами за доблесть и храбрость в многочисленных сражениях, весь израненный, такой же, как и все, стоящие здесь перед Вами, спрашиваю, почему нам запрещено идти вместе с обозом, почему оставляете нас среди этой белой пустыни на погибель. Объясните нам господин маршал…

– Верно – говорит!..

– Мы кровь проливали за Францию!..

– Верно!.. Ответьте нам, маршал!..

– Мы с тобой, Леон!..

– Послать делегатов к императору!.. Он нас защитит!..

– Да, здравствует император!..

– Да, здравствует Наполеон!..

– Слушайте!.. – Бертье поднял руку, успокаивая крикунов, – Слушай, солдат. Слушайте все!.. Это неотвратимая необходимость. Возы с грузами мешают быстрому продвижению. Выпрягайте коней, пересаживайтесь на них. Для пеших разрешаю оставить несколько саней. Не выполните – погибель всем!..

После последних слов маршала толпа быстро рассеялась. Самые ловкие и сообразительные бросились к своим возам, чтобы первыми завладеть конями и возможно чем-либо ценным из поклаж. Возникли споры, мелкие стычки и даже драки. Бертье спокойно воспринимал происходящее и, только когда раздавались выстрелы, посылал кого-либо из адъютантов узнать, в чём там дело.

– Вернитесь! Капрал!.. – приказал Бертье, увидев спину уходящего гвардейца, – Подойдите! Для вас есть особое поручение!

Капрал поспешил исполнить приказ и вытянулся перед маршалом готовый слушать.

– Этот груз, – Бертье показал на сани с сундуками, – Закопайте здесь. Рядом вкопайте пушку дулом вниз, необходимо обозначить это место. Орудийная прислуга в Вашем полном распоряжении. Поспешите!.. Капрал!.. Бертье взмахом руки подозвал одного из адъютантов,

– Разыщите среди офицеров инженера-картографа полковника Баклера де Альба. Я жду его здесь.

– Вы искали меня? Господин маршал?.. – полковник Баклер де Альб лихо соскочил со своего вороного жеребца и подошёл к Бертье,

– На одном из возов обнаружен мёртвый гвардеец. Причиной смерти, по словам лекаря, явился этот ужасный холод и отсутствие тёплой одежды. Он просил Вам передать, что многие солдаты и офицеры уже простужены и что ещё три или четыре дня такого пути, и мы потеряем половину людей.

– Он думает, я в силах что-то изменить или исправить?.. Я не бог, полковник…

К полковнику де Альбу Бертье испытывал неприязнь с их самой первой встречи, Его, раздражали изысканные придворные манеры графа Баклера де Альба: всегда в сопровождении прислуги, всегда опрятно одет в мундир с белым накрахмаленным воротничком и в начищенные до блеска сапоги, всегда чисто выбрит и аккуратно пострижен. Бертье вгляделся в стоящего перед ним человека, – «Как он умудряется, даже при отсутствии в обозе его слуг, сохранить этот придворный лоск?» Бертье, сам любитель аккуратности в одежде и во внешнем виде, искренне позавидовал де Альбу. Он невольно провёл ладонью по своей небритой щеке, и заметив взгляд де Альба, брошенный на грязный отворот его мундира, инстинктивно убрал руку за спину.

– Капрал, закопайте несчастного здесь же. Пушка будет ему вместо надгробья. А, Вы, полковник, составьте план местности, измерьте шагами и отметьте на нём расстояние от дороги до этого места и от него до затонувшей кареты. Река, через которую мы переправлялись, носит название Днепр, селение, где мы провели ночь, зовётся Некрасове, всё нанесите на план, план передадите мне.

– Господин маршал, чернила замёрзли, чтобы изготовить качественную карту мне необходимо хотя бы на час тёплое помещение.

– Хорошо в первом же селении будет вам час удобств. Выполняйте!..

Бертье показал жестом на своего коня, адъютант подвёл его, поправил и подтянул сбрую, подставив плечо, помог маршалу сесть в седло и приготовился, как и другие офицеры, следовать за ним.

– Останьтесь здесь и проследите за исполнением моего приказа!.. – Бертье безжалостно вонзил шпоры в бока жеребца и с места в карьер бросился вдогонку кареты императора.

Некрасов в последний раз осмотрел в подзорную трубу покинутое французами поле за болотом. Без видимой причины брошенные сани, одни даже с пушкой, раскиданные вокруг них многочисленные узлы, мешки, ящики, упряжь и свежий могильный холмик вызвали нескрываемое удовлетворение,

– Ну что, Ефимыч, вот и я внёс свою маленькую лепту в разгром французов, и даже трофеи имеются. Ведь это я направил их через болото.

– Трофеи-то имеются, только чьи они будут?.. – слуга показал рукой на опушку леса у края болота.

Два человека уверенно шли в сторону затонувшей кареты. Видимо не только Некрасов наблюдал за всем происходящим на болоте. Когда они подошли к злосчастному для французов месту, Некрасов вновь прильнул к подзорной трубе.

– Да, это ж Яшка «Рябой»!.. Слышишь, Ефимыч?.. Из наших беглых. Сказывали, он за Урал подался, а он бестия здесь промышляет. Словить бы его… Второй мне не знаком. Взгляни- ка ты, Ефимыч. – и он, с трудом поднявшись, уступил ему кресло.

– Узнаю его, как не узнать. Имени его не знаю, а обзывают его «Кодаш». Он, барин, из тех, что помещик Филиппов в Бессарабии на кобылку-чистокровку выменял. Вор и разбойник знатный, не раз плетьми меченый!.. Одно слово – цыган…

– Во, как добычу чуют! Как вороны падаль, – Некрасов был явно раздосадован появлением беглых крестьян, – Шёл бы ты в дом, Ефимыч, вон как трясёшься, совсем замёрзнешь. Я посижу, понаблюдаю. Приказчик появится – пришлёшь ко мне.

Некрасов привалился к спинке кресла. Прикрыв глаза, он погрузился в блаженное состояние полусна – полуяви, словно он парил где-то между небом и землёй беззаботный и счастливый. Сон совсем было сморил старого помещика, когда в ответ на доносившееся издалека ржание коней, послышалось ржание из конюшни усадьбы. Некрасов приподнялся в кресле. Прищурившись и прикрывшись ладонью от ослепительно сверкающего на солнце снега, он рассмотрел на дороге, идущей от деревни к усадьбе, трёх французских всадников.

«Проспали время выступления обоза… Пригрелись в тёплых постелях вдовушек или солдаток… Среди них всегда найдутся готовые обласкать одинокого мужчину, желая утолить свою жажду, невзирая на его национальность или принадлежность к другой вере… Бегают потом по селеньям чернявые или кудрявые ребятишки, и вспоминают люди, глядя на них, о прошлых событиях…», – Некрасов сплюнул, мысленно осуждая этих женщин.

Всадники поравнялись с аллеей, заметили привязанного к дереву ездового и направили коней ближе к месту казни.

Один из них подъехал к лежащей на снегу одежде,

– Да, весёлая была ночка.

Достал из ножен саблю, порылся ею в вещах, не слезая с коня, поддел на острие меховую рукавицу, отыскал другую. Натянул их поверх перчаток,

– Теперь моим ручкам мороз не страшен.

Другой верховой, по виду много моложе своих товарищей, соскочил с коня и, заметив среди вещей тёплый шерстяной шарф, завязал его на шее. Поднял припорошенный снегом мундир, встряхнул и с трудом натянул поверх своего. Обнаружив в кармане «обновки» кошелёк, в виде небольшого кожаного мешочка, заглянул в него. Опасаясь, что придётся делиться найденными драгоценностями и золотыми монетами, пряча его на груди, равнодушно произнёс:

– Неплохой кошелёк, может пригодиться.

«Не пойдёт вам это на пользу, верная примета», – подумал третий из французов, без всякого участия наблюдавший за их действиями.

Беглые крестьяне стояли у края полыньи и тыкали длинными рогатинами в воду, пытаясь определить глубину или нащупать то, что было скрыто в мутной воде.

– По нашу душу, видать, – «Кодаш» первый заметил трёх всадников, свернувших с дороги в их сторону, – Шо будем делать, «Рябой»? До леса далече – не успеть добяжать.

– Шо! Шо! Вот шо! – «Рябой» достал из-под полы пистолет взвёл курок, сунул руку в карман полушубка, достал щепотку смешанного с мелким мусором пороха и высыпал его на запальное отверстие пистолета. «Кодаш» тут же последовал его примеру и приготовился встретить французов.

Всадники приближались, не выказывая ни малейшего беспокойства. Для них, опытных вояк эти два крестьянина не заслуживали особого внимания. Один из всадников, закутанный в только что добытый трофей, заметив направленный на него пистолет, инстинктивно заслонился руками от выстрела, но сражённый тяжёлой пулей, опрокинулся назад и, сброшенный испуганным конём из седла, повис, запутавшись в стремени. Конь волочил тело по снегу, пока нога убитого не выскользнула из застрявшего сапога.

Второго выстрела не последовало. «Рябой» раз за разом взводил курок, но осечка следовала за осечкой. Последнее что он увидел это блеск клинка над головой.

«Кодаш» бежал к лесу, на ходу перезаряжая пистолет и, не сделай он это вовремя, отправился бы вслед за товарищем.

Француз резко остановил коня и пришпорив его поднял на дыбы почти рядом с беглецом, защищая себя от пули. «Кодаш» направив пистолет на всадника пятился, удаляясь от француза. Тот прильнул к холке коня и, когда «Кодаш» развернулся и побежал, француз не стал более испытывать судьбу и вернулся к полынье.

Его товарищ склонился над убитым, тихо произнося слова молитвы.

– Оставь его, Рамиль! Нам следует поспешить, этот разбойник может вернуться не один, – произнёс подъехавший, спешившись, – Помоги мне…

Они опустили тело убитого в воду, но оно не хотело тонуть. Тогда они с помощью забытой «разбойниками» рогатины затолкали его под кромку льда.

– А, с этим, что будем делать? – произнёс один из них, глядя на окровавленное тело «Рябого».

– О нём позаботятся, – указал в сторону усадьбы второй француз.

Освободившийся от седока конь, отбежал от места трагических событий и замер, издали наблюдая за людьми. Заметив быстро удаляющихся всадников, он заржал и, услышав ответное ржание, сорвался с места и помчался вдогонку, чтобы променять приобретённую только что свободу на привычную для него неволю. Он спешил, боясь остаться в одиночестве. Если бы мог он знать, что через несколько дней будет застрелен и съеден голодными французскими солдатами…Так и человек, зачастую неожиданно получивший от судьбы шанс спастись, не решается этим воспользоваться и возвращается с надеждой на лучшее, к хорошо знакомому, привычному для него образу жизни, не ведая, что это ведёт его к неминуемой гибели…

«Вот и словили беглеца… Эх, Рябой, Рябой, нашёл-таки ты свою смерть не на чужбине, а на родной земле. Одно радует – за Землю Русскую пострадал», – Некрасов в последний раз взглянул на удаляющихся всадников, поднялся с кресла и направился в свой кабинет.

Сев за письменный стол, Некрасов снял массивную крышку с чернильницы, выбрал и тщательно заточил несколько больших гусиных перьев, достал из стопки бумаг чистый лист и, подавшись назад, прищурив глаза, аккуратно мокнул перо в чернильницу и стал выводить красивым почерком слово за словом:

«Дорогой мой сыночек, Коленька!

Уж более года скучаю а жду, какой-никакой весточка от тебя аль о тебе. Не знаю живой ли ты. Может израненный лежишь в госпитале и не имеешь сил написать мне хотя бы несколько слов. Если не можешь, попросил бы, какого из своих товарищей заехать ко мне да рассказать о тебе, что и как. Молю бога ежечасно, что б был ты живой и здоровый и приехал бы ко мне погостить с внуками Ваней и Петей, да с женой Оленькой.

У нас в имении всё по-старому, однако, соблюдаем экономию, все лишки отправляем для снабжения армии, для победы над проклятым врагом.

Многих из крепостных отдали в рекруты, некоторые вернулись калеками, но мы их не оставили без помощи.

Сообщаю тебе престранную вещь, не подумай, что свихнулся старик на старости лет. Ночевал у нас в усадьбе этой ночью сам узурпатор Наполеон. Да! Да! Сам император Бонапарт. Прибыл он с большим обозом, возов в тридцать, да две кареты, да пушки, в сопровождении конников, полтысячи, не меньше, некоторые в латах да с перьями на шлемах и командиров разных чинов не менее сорока.

Когда Ефимыч мне доложил о том, послал я в ночь Федьку, конюха нашего, к Денису Давыдову в Николо-Погорелое, где обосновался он со своим отрядом. Это в пяти верстах от Смоленского большака, что б легче было пощипывать французов да разорять их обозы. Жалею только, что не знал я в то время, что за гость ко мне пожаловал.

Сего дня утром Фёдор доложил об исполнении моего поручения, видел Давыдова и сообщил ему о большом этом обозе и войске, которые следуют обходными путями к Смоленску. Шустрая бестия этот Фёдор я тебе скажу.

Так что и мы здесь вносим посильную лепту в дело победы над врагом.

А ещё расскажу тебе про случай, что произошёл с французами на «Сучьем болоте», через которое по моей подсказке они двигались к дороге, ведущей в «Холм». Они бы и проехали, но одна из карет, запряжённая шестёркой добрых коней, оказалась тяжела для первого льда и провалилась в одно из озёр посреди болота, видимо много чего награбленного в этой карете. Так и не смогли французы вытащить её, так и оставили на дне озера.

Коленька, место я приметил: если идти от последней слева липы на нашей аллее прямо на одинокую сосну за болотом, так и подойдёшь к этому озеру.

Дорогой Коленька, сын мой единственный, приезжай быстрее, стар я стал и немощен, боюсь – умру, не видя тебя боле…

Крепко обнимаю и трижды целую, твой батюшка отставной гвардии капитан

Семёновского полка ныне помещик Некрасов.»

Он перечитал письмо, исправил кое-какие ошибки, вложил письмо в конверт и задумался. Приняв решение, уверенно написал на конверте:

«В штаб Русской Армии для передачи командиру гренадёрской роты, Смоленского полка, Некрасову Николаю, уроженцу села Некрасова, Дорогобужского уезда, Смоленской губернии»

Затем растопил над горящей свечой сургуч, накапал его на уголок конверта, и приложил к нему свой фамильный перстень с вензелем «Н».

«Только как же я доставлю письмо, почтовых карет уж который месяц не видать?..», – на его лице отразилась растерянность.

Как ни старался Некрасов, на ум ничего не приходило. Расстроенный он нажал потайную клавишу на секретере и убрал письмо в секретный ящичек, хотел было закрыть его, но передумал, сунул руку в карман халата, достал монету, подаренную французом, и положил её поверх письма.

Освободившийся от тяжёлых грузов обоз без особого труда переправился через Днепр у деревни Глушково. Дорога, пройдя через небольшой перелесок, вывела французов на поле, за которым виднелось большое село. Над селом возвышалась каменная церковь с высокой колокольней.

Когда обоз наполовину выдвинулся из перелеска, на колокольне монотонно зазвонил колокол.

На подходе к селу идущий впереди конный отряд вдруг прекратил движение. Бертье и полковник Моруа, следовавшие вблизи кареты, поспешили выяснить причину остановки. Проследовав в голову обоза, они сразу поняли причину колокольного звона, звучавшего совсем не в их честь. На въезде в село, преграждая французам путь, была сооружена баррикада из перевёрнутых саней, брёвен, бочек, мешков с соломой, поленьев дров и прочего хозяйственного имущества, длиною саженей в семьдесят. Баррикада ощетинилась острыми кольями, в центре торчало дуло пушки. Перед баррикадой был устроен невысокий вал из снега, покрытого коркой льда. Между валом и баррикадой лежали широкой полосой бороны зубьями вверх. Эта примитивная крепость была построена явно не сегодня и не вчера, жители села заранее готовились достойно встретить чужеземцев.

За баррикадой суетились люди, готовясь к обороне. Со стороны села по зову колокола спешили жители, вооружённые цепами, косами, вилами и прочими подручными средствами, пригодными для обороны. Некоторые держали в руках ружья. Все жители, «от мала до велика», шли на защиту родного дома.

…На въезде в село, преграждая французам путь, была сооружена баррикада…

Бертье попросил у одного из адъютантов небольшую подзорную трубу. Встревоженные, но решительные лица готовых идти на смерть людей рассмотрел он в маленьком стёклышке окуляра трубы, – «Мы им явно не по душе. Просто так без боя не уступят». – Бертье протянул руку и, указывая подзорной трубой направление, приказал,

– Направьте обоз в объезд села, полковник, вот по той дороге справа. Не стоит проливать кровь этих мужественных людей, тем более наших солдат, без особой на то необходимости. К тому же сейчас самое дорогое для нас это время, а провиант, надеюсь, мы сможем пополнить и в других местах.

Когда обоз свернул с большака в объезд села, за баррикадой раздались восторженные крики и в воздух полетели сорванные с голов шапки. Осмелевшая ребятня выбежала из-за баррикады и стала швыряться во французов снежками. Французы не обращали на них внимания, но когда несколько снежков угодили в цель, некоторые попрыгали с возов и стали отвечать тем же. «Перестрелка» шла с переменным успехом, и бывалые солдаты тоже, как и дети, прыгали и радовались, когда ими брошенный снежок попадал в кого-то из мальчишек.

Придержав коня, Бертье наблюдал за «сражением», – «Были бы все войны только такими». Ему вдруг захотелось спрыгнуть с коня и запустить снежком в одного из этих шустрых и смелых сорванцов. С его лица долго не сходила благодушная улыбка, вызванная этим желанием.

Дорога за селом немного ухабистая, но хорошо наезженная, привела обоз в лес. По обеим сторонам, рядом с дорогой стояли огромные ели. Сквозь густые еловые лапы едва-едва пробивался дневной свет. Люди и кони сразу же притихли. В тишине леса раздавался только хруст снега под ногами пеших французов, позвякивание сбруи да приглушённый елями топот коней, тянущих возы.

– Господин маршал! Взгляните сюда!.. – один из адъютантов показал на следы у обочины дороги. Их было множество, они не были похожи на следы от сапог французских солдат. Были хорошо заметны следы от копыт коней, совсем свежие, что было ясно даже неопытному глазу. Одни уходили вглубь леса, другие возвращались к дороге…

«Засада!.. Неужели засада?..», словно молния пронзила эта мысль Бертье.

– Передать по обозу: максимально ускорить движение, приготовить оружие к бою! – приказал он адъютантам и, услышав впереди и позади команды: «ускорить движение», «приготовиться к бою», немного успокоился.

Обоз заметно ускорил движение. Пришпорив своего коня и переведя его в галоп, крикнув на ходу ездовому «Гони!», Бертье помчался впереди кареты, подгоняя конных егерей.