Благодаря информационному и коммуникативно-семиотическому характеру своей деятельности человек взаимосвязан с «первой» – космической, «второй» – социальной и «третьей» – аксиологической природой. Первая из этих связей – «человек – природа», вторая – «человек – человек» и третья – «человек символический».
Становление и развитие взаимодействия «человек – природа» обусловлено мощным импульсом динамики нашей планеты и объективно – ответом наших предтеч на вселенский вопрос «Быть или не быть?» в обретении ими в процессе эволюции способности перехода от адаптивного поведения к познанию сущностных связей окружающего мира, их имитации и реконструкции в технологиях (греч. techne – одновременно орудия и искусство их создания и совершенствования). Однако общественное производство по своей сути и значению выходит далеко за рамки организмического отношения «человек – природа». «Именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо. Это производство есть его деятельная родовая жизнь», – отмечал К. Маркс [236, с. 94].
Объективно самоцелью этой деятельности является «богатый человек… нуждающийся во всей полноте человеческих проявлений жизни». «Богатый человек» – это творец общественного богатства. «Чем иным является общественное богатство, как не универсальностью потребностей и способностей, средств потребления, производительных сил и т. д. индивидов, созданных универсальным обменом? Чем иным является богатство, как не полным развитием господства человека над силами природы, т. е. как над силами так называемой "природы", так и над силами собственной природы? Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека без каких-либо предпосылок, кроме предшествующего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительных к какому бы то ни было заранее установленному масштабу», – писал Маркс [233, с. 476].
Такая деятельность лишь внешне аналогична стадному или родовому образу жизни. Производство требует нового типа отношений «человек – человек» на основе формирования, получения, хранения, передачи (обмена) и переработки информации относительно общественных отношений. Родовую потребность в них эмоционально выразил Вольтер: «Пусть уж будет как будет, здесь моя цель – изучить человека, живущего в обществе. Не могу в нем жить, если существует общество вне нас» (цит. по: [136, с. 353]). Невозможность социальной робинзонады выявил Л. Фейербах: «Понятие человека непременно предполагает другого человека, или точнее – других людей, и только в этом отношении человек есть человек в полном смысле этого слова» [362, с. 190].
Термин общество, или социум, есть «обозначение согласия и принятия неких ценностей, но в то же время и сила, которая делает согласованное и принятое величественным. Общество оказывается такой силой потому, что, подобно самой природе, оно существовало задолго до нас и сохранится после того, как каждый из нас покинет этот мир» [51, с. 2]. Поэтому, согласно А. Камю, если нет нас, нет и меня. Но справедливо и обратное: если нет меня, нет и нас. Взаимосвязь «общество – субъект» – это проблема не «яйца или курицы» или, говоря на философском языке, первичности или вторичности. Меня нет без нас, но быть «наедине с собой» – это также необходимая предпосылка для самореализации в обществе и тем самым – реального приращения субъектом своих сущностных сил.
Таким образом, «вторая природа» человека заключается в общественном (социальном в широком смысле слова) характере объект-субъектных и субъект-субъектных информационных и коммуникативно-семиотических взаимосвязей его деятельности.
Однако эта характеристика была бы неполной без внимания к их ценностному измерению. Аксиология (от греч. axio – ценность) – это философское знание о человеческой деятельности с присущими ей значениями и ценностями. С того момента, когда мифическая Сфинкс вопрошала Эдипа, мы задаемся парадоксом: «Кто же здесь, собственно, задает нам вопросы? Что такое в нас самих стремится к истине?.. Мы спросили о ценности этого стремления… мы хотим истины: почему же не лжи?.. Проблема ценности истины предстала перед нами – или мы сами подошли к этой проблеме? Кто из нас здесь Эдип? Кто Сфинкс?» [263, с. 154].
Очевидно, «сфинкс» – тот внешний мир, с которым Эдип-человек связан не как с данностью, а как с требующей постоянного разрешения проблемой. Они неизменно имеют двусторонний характер: с одной стороны, субстрат потребностей, или объективно существующие свойства вещей, структур, процессов, а с другой – сознательно целеполагающее определение человеком их назначения для себя. Цели предшествует оценка вещей, осознание значимости их свойств для человека, которые в силу этого становятся ценностью для него. П. Сорокин писал, что «под значением» нужно понимать «все то, что для одного сознания… имеет значение и ценность, возвышающиеся над чисто физическими и биологическими свойствами соответствующих действий» [343, с. 191–192, 200].
Ценность не существует ни как самодостаточная «вещь в себе», ни как творение «из ничего» в сознании. Она всегда возникает в информационно-коммуникативных процессах, выражает их взаимосвязь и имеет объектно-субъектный характер. Отсюда потребность «связывать ценность данного поступка, данного характера, данной личности с намерением, с целью, ради которой действуют, поступают и живут» [343, с. 310]. Неизменно «центром является человек… все в этом мире приобретает смысл, значение и ценность в соотнесении с человеком» [25, с. 509].
С точки зрения немецкого философа Г. Риккерта, первостепенен человекотворческий характер ценностей. «Как бы широко мы ни понимали эту противоположность (природы и культуры. – А. Л.), сущность ее всегда остается неизменной: во всех явлениях культуры мы всегда найдем воплощение какой-нибудь признанной человеком ценности, ради которой эти явления или созданы, или, если они уже существовали раньше, взлелеяны человеком… В объектах культуры, таким образом, заложены ценности», – отмечал он [314, с. 53].
Ценности – это любые символически выраженные феномены (вещи, процессы, поступки), которые значимы для человека во взаимосвязи между их объективными свойствами и потенциальной, а в практической деятельности – реальной, способностью удовлетворять потребности человека, служить достижению желаемых целей. Поэтому, писал Ницше, «тот, кто вне ценностей культуры, подобен умирающему от жажды посреди моря» [263, с. 209].
Ценностно-ориентированный и практико-преобразующий характер человеческой деятельности предполагает особый способ духовного освоения мира и его феноменов – их символическое, знаковое и прежде всего вербальное обозначение. Э. Кассирер, автор «Философии символических форм», даже полагал, что суть человека – в его символической системе. Человек живет не столько в физической, сколько в символической Вселенной. Поэтому он не только мыслящее животное – animal rationale, но и animal symbolicum.
Рассмотренные в совокупности, эти особенности человеческой деятельности свидетельствуют о том, что она зиждется на фундаментальных социокультурных основаниях. Однако такой подход не избавляет от проблемы выяснения информационно-коммуникативной сущности культуры и других сопряженных с ней феноменов.
Уместно отметить сомнения на этот счет. Так, с позиций профессора Стокгольмского университета У. Ханнерца, автора книги «Культурная сложность», «само прилагательное "культурный" вполне могло бы стать приемлемым: оно не обожествляет культуру как субстанцию и лишь обращает внимание на одно из свойств, присущих вещам» [390, с. 112]. Существует и версия сугубо национальных границ коммуникаций «культура – цивилизация» как «целиком немецкой идеи». Утверждается, что во французской и английской традиции эти понятия не содержат глубоких различий. В качестве аргумента выдвигается этимологическая версия понятий «культура» и «цивилизация». В таком ракурсе, например, во французском языке, в отличие от немецкого и русского, нет четкого разграничения между понятиями culture и civilization.
Вместе с тем ясно, что версии культуры, как «прилагательного», и «фигура умолчания» о соотношении культуры и цивилизации или их различения в границах того или иного национального ареала – это результаты затруднений формально-семиотического, но не сущностного характера. В действительности эти понятия гораздо более емкого происхождения и смыслов, и в европейской традиции значима их точка опоры. Более того, эти смыслы закономерно актуализировались в контексте формирования информационного общества, которое не столько заново отвечает, сколько вопрошает: что есть современная цивилизация и культура, каковы вызовы и угрозы их трансформации в направлении общественного прогресса? Изначально ответить на эти судьбоносные вопросы – значит определиться с «природой вещей».
Камнем преткновения остается неопределенность «последних оснований» (Аристотель) исходных и базовых концептов культуры и цивилизации, их информационно-коммуникативных смыслов. В многоголосье представлений внятно слышен лейтмотив единых оснований и взаимосвязей, но все же различных смыслов культуры и цивилизации. Ницше писал об утраченном понятии «культура» и призывал к восстановлению этого понятия, «высшему пониманию культуры» [263, с. 374–375]. В этом же духе – глубокое замечание О. Шпенглера о том, что «одной из важнейших причин хаотической картины исторической внешности не была усмотрена истинная структура истории, было неумение взаимно отделить друг от друга проникающие комплексы форм культурного и цивилизационного существования» [410, с. 74].
В информационно-коммуникативной парадигме взаимосвязь и специфика этих комплексов сводятся к следующему:
1. Культура – субъективированная, целе-ценностная деятельность, а цивилизация – объективированная, целе-функционалъная деятельность по производству общественного богатства. Они различаются как творящее и творимое, «культурная субъективность» (Гегель) и совокупность ее воплощений в социальной «материи» – вещах, структурах, формах, технологиях и т. п. – объективно существующих плодов творчества. «Культура contra цивилизация, – писал Ницше. – Высшие точки подъема культуры и цивилизации не совпадают… Цивилизация желает чего-то другого, чем культура… От чего я предостерегаю? От смешения средств цивилизации с культурой» [265, с. 97]. С точки зрения испанского мыслителя X. Ортеги-и-Гассета, «жизнь идет с помощью техники, но не от техники… Цивилизация не дана нам готовой, сама себя не поддержит. Она искусственна и требует художника, мастера» [274, с. 148, 150].
2. Культура – деятельностный процесс, цивилизация – совокупность его результатов. Уже в средневековой мысли ясно различались agir – свободное упражнение человеческих сил faire – создание, фабрикование продуктов деятельности. По Шпенглеру, «энергия культурного человека направлена внутрь, энергия цивилизованного человека – на внешнее» [410, с. 77]. По Бердяеву, в культуре «заключены начала, которые неотвратимо влекут к цивилизации». Динамичное движение культуры влечет к выходу за ее пределы, и «на этих путях совершается переход от культуры к цивилизации» [34, с. 163, 165].
Вместе с тем цивилизация также не лишена динамики, но, в отличие от непрерывного культурного процесса (гераклитова «огня»), она имеет дискретный (прерывный) характер. «Чистая цивилизация, – отмечал О. Шпенглер, – как исторический процесс, представляет собой постепенную разработку (уступами, как в копях) ставших неорганическими… форм» [410, с. 70]. Так, первый фордовский автомобиль – это культурная акция, а его нынешние супер-модели – лишь изощренные цивилизационные проекции. В принципе это относится и к компьютерам последних поколений.
3. Культура – это царство свободы, а цивилизация – царство необходимости. Сущность культуры в том, что она есть «развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе» [227, с. 356–357]. Это процесс «развития человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу» [227, с. 476].
4. Культура – это продуктивность, творчество, цивилизация же – репродуктивностъ, стереотип, стандарт. Творчество, писал Н. А. Бердяев, «не столько оформление в конечном, в творческом продукте, сколько раскрытие в бесконечность… под творчеством я… понимаю не создание культурных продуктов, а потрясение и подъем всего человеческого существа» [35, т. 2, с. 13]. Мыслитель воспринимал переход от культуры к цивилизационным «формам» как трагедию творчества, потому что движение культуры вглубь и ввысь проецируется на «плоскости» цивилизации. В этом есть большое и трагическое несоответствие между задачами и результатами творчества. По В. Розанову, «суть нашего времени, что оно все обращает в шаблон, схему и фразу… Из оглоблей никак не выскочишь». Чем же обусловлено торжество цивилизационного «шаблона»? Розанов отвечает так: «Техника… дала всемогущество. Но она же и раздавила. Получилась "техническая душа", без вдохновения и творчества» [316, с. 125].
5. По своей природе культура имеет организмический, а цивилизация – организационный характер. Н. А. Бердяев считал такое различение едва ли не основным в проблеме соотношения культуры и цивилизации, приводя следующие и, на наш взгляд, веские аргументы.
Организм рождается из природной жизни, и он сам рождает. Организация же не рождается и не рождает. Она создается активностью человека, хотя и не в высших формах. Организм рождается и остается целостным, в нем целое предшествует частям и присутствует в каждой части. Организм растет, саморазвивается. В организации же целое не предшествует частям и не присутствует в них, и поэтому он не может саморазвиваться. В организме есть имманентно присущая ему целесообразность. В организации – целесообразность совсем другого рода, она вкладывается в нее организатором извне. Так, часы действуют очень целесообразно, однако эта целесообразность не в них, а в создавшем и заведшем их человеке. Механизм в своей целесообразности зависит от организатора, но в нем есть инерция, которая может действовать на организатора и даже порабощать его [35, т. 2, с. 305–306]. Заметим, что и компьютер – это не организм, а продукт сложной организации, и идеи его самодостаточности, а тем более самовоспроизводства и самосовершенствования пока относятся к области утопии.
О проекте
О подписке