В Край непогода зачастила,
Лишь время лета истекло,
Вода озёрная остыла,
Прозрачной стала, как стекло.
Там, где вчера белели розы
И вальс играл нам гармонист,
Уже с единственной берёзы
Упал на землю жёлтый лист.
Пожухла клумба, а за нею,
Встав из тумана поутру,
Густым багрянцем пламенея,
Дрожит осинка на ветру.
Всё – раньше срока почему-то!
И вдруг встревожилась душа:
Наверно, августу минуты
Часы отмерили, спеша.
Но как сдержать мне эту пору,
Когда в полёте журавли
И от дождей все ярче горы
Синеют кедрами вдали?
И я несусь по небосводу
С многоголосой стаей птиц,
Любя Урал и в непогоду
Любовью верной, без границ.
Сезон уже не дачный,
Но всё ещё грибной.
Пронизан лес прозрачный
Насквозь голубизной.
То ветреная осень,
В стога сметав траву,
Велела рощам сбросить
Всю жёлтую листву.
Стоят теперь берёзы,
Надеждою полны,
Что лютые морозы
Им будут не страшны —
Укроют снегопады,
А там уж после сна
В зелёные наряды
Оденет их весна.
А я укрою грузди,
Сухой листвой шурша.
И светло-нежной грустью
Наполнится душа.
(Стихи на мелодию с лёгким восточным акцентом)
Выйду
В час прибоя к морю,
Где с тобою мы кормили чаек,
Что клевали на лету.
Брошу вдаль взгляд печальный
И опять час прощальный
Проведу с тобой в порту.
Постою у берега,
У вспененной воды,
Где, ступая бережно,
Искал твои следы.
Без тебя теперь я маюсь,
Сам не свой бреду туда.
Буду верить, что расстались
Мы с тобой не навсегда!
Что придёшь ты на то место
Так же летом, через год,
Но не гостьей, а невестой,
И твой белый теплоход
Ждать тебя уже не станет.
Возле пирса протрубя,
В синеве морской растает
Без тебя.
Многолюдна лесная поляна. В разгаре весна, на берёзах в зелёной листве звонко перекликаются разные птицы.
Ясный, солнечный день – впору копаться на садовых участках, а мы все здесь, у могилы. И не потому, что покойный был нашим начальником. Человеком он был, добрым, отзывчивым, справедливым. Все водители, свободные от маршрутов; многие даже с семьями, приехали проститься с Иваном Семёновичем. Трёх автобусов едва хватило, чтоб всех нас до кладбища доставить.
Вот уже гроб закрывают крышкой, гулко раздаётся стук молотка, ударяемого по гвоздю. Смотрю на рыжий вал сырой суглинистой земли, которой скоро засыплют его навсегда, и в памяти всплывает тот зимний морозный день, когда мы встретились с ним в последний раз, через месяц примерно после того, как скороспелое молодое руководство предложило ему уйти на пенсию. Я с трудом его узнал. Он шёл, сгорбившись, трясущийся, с тростью, как девяностолетний старец, хотя ему было всего шестьдесят. Поздоровались. Он вынул из сумки мобильник «Моторола», и на его бледном лице зашевелились посиневшие губы: «Вот, велели сдать… казённый, сказали, хотя мне он был подарен на деньги, собранные коллективом». До сих пор мне слышится его больной, простуженный голос.
Через год молодёжь, пришедшая к руководству, довела предприятие до развала. Всё было распродано, и автобусный парк прекратил своё существование, но Иван Семёнович остался в нашей памяти навсегда.
Встретил девушку в Тюмени,
Что милей на свете нет.
Синеглазая пельмени
Подавала на обед.
Без неё теперь страдаю,
На уме – тот светлый день,
И в мечтах я к ней летаю
Из Челябинска в Тюмень.
Птицы певчие запели,
В край весна идёт звеня.
Только песни и капели
Стали мукой для меня.
Всё брожу, где был и не был,
Всюду цвет любимых глаз —
В синегорье, в синем небе,
В синеве реки Миасс.
Знаю, будет всё иначе,
Верю я, что город мой
Станет сказкою богаче
Не весною, так зимой.
Подарю его невесте,
Попрошу женой мне стать,
Чтоб пельмени стряпать вместе
И по Кировке гулять.
Уже не можем ближнего жалеть мы —
Всё доллары целуем, а не крест.
Вот бабушка с обличьем, как у ведьмы,
Опять из бака мусорного ест.
Какая ж кровь томится в наших жилах,
Когда при этом празднует душа?
Учительница та, что нас учила, век
Доживает в статусе бомжа!
Забыли мы всё то, чему учились.
Моральный Кодекс. Вспомнить бы о нём.
Свежее быть наружно наловчились!
Да вот нутром черствеем день за днём.
Как-то раз у входа в сквер
После дождика в четверг
На скамье дремали точки,
Словно маменькины дочки.
Обе круглы и черны,
Только блеском неравны.
Вдруг блестящая проснулась,
К неблестящей повернулась
И, слегка её толкая, заворчала:
– Кто такая? И откуда появилась
Неумытая с утра?
– Я из горного села,
Навсегда сюда скатилась,
Потому и не умылась,
Что всю ночь в пути была!
Искупаюсь в чистой луже —
Стану вновь тебя не хуже.
– Замечательный ответ!
Только главного в нём нет —
Той причины, по которой ты решилась
Свою гору на равнину поменять.
Кто ж так смог тебя донять?
– Астроном один святой
В длинной рясе, с бородой,
Покрутив изрядно глобус,
Сочинил свой первый опус
И с улыбкой на лице
Посадил меня в конце.
А потом, после обедни,
Вырвал злобно лист последний,
Смял его, топчась на месте,
И швырнул со мною вместе
Прямо в грязное ведро!
Ночью стала на ребро
И на скорости хорошей
Принеслась к утру сюда.
Без меня свой труд святоше
Не закончить никогда!
– И куда же ты теперь?
К «ПИШИ. ПРО» стучаться в дверь
Идти вместе предлагаю.
– Что ты! Мне туда нельзя!
У меня стезя другая,
Музыкальная стезя,
Суждено у знаков спины
В партитуре видеть мне,
Добавляя половины
К их естественной длине.
Но хочу я так работать,
Чтоб звучать, а не молчать,
Чтоб не паузам, а нотам
Половиночки вручать…
Я не раз понять стремился
И искал прямой ответ,
Почему мне вдруг приснился
Этот точечный сюжет
С двумя точками, и только?
А на небе точек сколько?!
Назову лишь три, к примеру:
Марс, Юпитер и Венеру.
Не спеши сюжет порочить,
Раз решил промолвить что-то.
Взять наш мир – и обесТОЧИТЬ.
Что тогда?
Не думал? То-то!
Я в пылу ажиотажа
Допишу ещё две строчки.
Знай! Земля большая наша
Для кого-то тоже – точка!
Лужица у дома на песке
Маленькому мальчику – не горе,
Он уже с корабликом в руке
Входит в эту лужицу, как в море.
Бакенов сигнальные огни,
Славные фарватеры отважных —
С крохотных корабликов бумажных
В детстве начинаются они.
Девочка лебёдушкой прошла,
В платьице нарядное одета.
Может быть, не зря её звала
Бабушка артисткою балета.
Годы пронесутся, и тогда
Станет эта девочка известной,
В звёздной бесконечности чудесной
Новая засветится Звезда.
Ластиком протёртая слегка,
Красками раскрашена в три цвета,
Смотрит на густые облака
Жёлтыми окошками ракета.
Вот уже набрал он высоту,
В воздухе наш маленький художник.
В космосе найдёт он звёздный дождик,
Тот, что подарил ему мечту.
Лампочки на улицах зажгли,
Песни колыбельные пропеты.
Пусть приходят к людям всей земли
Добрые, счастливые рассветы,
Чтоб вовек в руинах и золе
Слёз не лить напуганному детству.
Взрослые! Давайте же в наследство
Мир подарим детям на земле!
Пронёсся ветер рощей оголённой,
Где только клён стоял ещё с листвою.
И вот уже, как птицы, листья клёна
Кружатся над моею головою.
А как манил к себе он той листвою!
Красивою, одной на всё полесье.
Трепещущей, весёлою, живою
Вошла она в стихи мои и песни.
Хотел читать опять ему с дороги,
Что сочинил о нём, словарь листая,
Да прошептал есенинские строки:
«Отговорила роща золотая…»
От одного прикосновенья
Порой захватывало дух.
Да смыло бытом те мгновенья,
Как с тополей дождями пух.
Живём, весны не замечая,
И, узнавая, что почём,
Придя домой, за чашкой чая
Всё спорим, спорим ни о чём.
Давай не будем – об одежде,
О том, что пьём и что едим!
Присядем рядышком, как прежде,
В глаза друг другу поглядим.
Коснёмся вновь забытой темы
И, может быть, заметим мы,
Как распустились хризантемы
Среди пришедшей к нам зимы.
Демонстрировала клёну
Белоствольная берёзка
Свой наряд простой, зелёный,
А потом – осенний, броский.
И к зиме пред ним решила
В шубке белой красоваться,
Да с листвою поспешила
На беду свою расстаться.
Прилетели ветры злые
К ночи с северного края,
И берёзке дни былые
Показались краше рая;
Гнулась, веточки ломала,
Мёрзла, ёжилась невольно;
Враз несчастная познала,
Как морозы жалят больно.
Ночь терзалась так, как будто
В страшном омуте тонула.
Впав в отчаянье, под утро
К клёну-молодцу прильнула.
И согрев листвой своею
Стан её холодный, нежный,
До поры желанной, снежной
Клён стоял, обнявшись с нею.
Перед окном больничной палаты гнулся от ветра на морозе клён с неопавшей листвой. Рядом с ним стояла голая берёзка, и мне показалось, что она тянется к нему, чтобы согреться под его ветвями.
Раскину фотографии, как карты,
И молча посижу в ночной тиши.
И вот уже летишь как в облаках ты,
Не в силах укротить огонь души.
То вдруг – Кармен, то в образе Жизели
Стройна, очаровательна, мила!
О, как тогда мы с мамой не хотели,
Чтоб ты у нас танцовщицей была!
Напрасными остались наши речи,
Бессильным оказалось слово «нет»,
Умчалась ты мечте своей навстречу,
В свой новый мир по имени Балет.
Но как приятно было на душе,
Когда о нём знакомые спросили,
А я сказал – танцуешь, но уже
Заслуженной артисткою России.
У природы уральской пора золотая,
За багряной горою догорает закат;
На зеркальных озёрах гусиные стаи
Перед дальним полётом хлопочут, шумят.
А на небе уже зажигаются звёзды,
На ночное дежурство заступила луна.
Будем с нею вдвоём верить в то, что придёшь ты,
И тобой любоваться мне поможет она.
Но порою боюсь и без лунного света,
Чтоб с ума не сойти от твоей красоты;
Если здесь, на Урале, и цветут самоцветы,
Самый яркий из них самоцвет – это ты!
Памяти В. Вольфовича, создателя на ОТВ программы «Искры камина»
Было трудно поверить вначале
В ту причину глубокой печали.
Так внезапно случилась беда,
И ушёл он от нас навсегда.
Как он пел с гармонистами клуба!
И его «Незабудка», и «Люба»,
Побывав в самых дальних местах,
У народа теперь на устах.
Выходил он с улыбкой на сцену,
Знали мы настоящую цену
Его добрым делам и словам,
От которых тепло было нам.
Он ушёл далеко, прямо к звёздам,
Но всё то, что с любовью он создал,
Не умрёт, будет жить день за днём,
Как и светлая память о нём.
Замело ту тропу у калины,
Где ходил он, мечтая не раз,
Но искрятся с экранов «камины»,
И Вольфович опять – среди нас.
О проекте
О подписке