Она превратилась вдруг в озорную, шаловливую девчонку-подростка, которой пообещали подарить на именины настоящего щенка ньюфаундленда. Елена не ходила по комнатам, а летала и запомнила впоследствии этот день как один из самых счастливых в своей жизни. Она впервые отдавала распоряжения как полноправная хозяйка старинного особняка на улице Марэ, а заглянув в спальню Майтрейи, обняла и расцеловала девочку со словами:

– Отец будет жить!

– Он никогда не умрет! – сверкнув огромными черными глазами, заявила маленькая принцесса.

Виконтесса подхватила девочку, и они закружились в мазурке, весело напевая мелодию танца. Елена сама обучала Майтрейи танцам, игре на клавесине, латинскому, французскому и немецкому языкам. И даже дала несколько уроков русского языка. Девочка оказалась на редкость способной и схватывала все на лету, играючи.

Тем временем виконт позавтракал в постели, в окружении изумленных докторов. Он вновь, уже в который раз, перехитрил костлявую. Обедать вышел к общему столу, хотя доктора категорически настаивали на постельном режиме, надев по случаю выздоровления праздничный камзол золотистого цвета. Обе приемные дочери с восхищением смотрели на него и с удовольствием отметили изрядный аппетит папа. Де Гранси, как всегда, делал замечания повару Жескару, здоровенному детине с красным лицом, больше походившему на мясника:

– Бараньи почки сегодня немного пересолены и недостаточно вымочены в соусе. Утиный паштет, напротив, недосолен, и ты забыл добавить в него грибы… Вино я просил подать третьего года, что означает тысяча восемьсот третий год, а не тысяча семьсот девяносто третий… А в остальном все чудесно, Жескар.

– Как тебе это нравится? – протянул он Елене початую бутылку, когда повар вышел за дверь. – Вот и сон твой в руку.

Она повертела в руках бутылку, на стекле которой значились большие выпуклые цифры: 1793.

– Попробуйте, не бойтесь! – предложил виконт приемным дочерям. – Оно немного кисловатое, но имеет своеобразный тонкий букет.

Он сделал знак лакею, и тот, взяв из рук Елены бутылку, налил ей полный бокал и полбокала Майтрейи. Виконтесса предпочитала совсем другие напитки. В Англии ей полюбился медовый эль, а здесь, во Франции, – сладкий грушевый сидр. Напитки скорее плебейские, чем аристократические, не популярные в модных парижских салонах, но ведь и дома, в Москве, в пору своей ранней юности, она самым тонким винам предпочитала вишневый квас, который изготовляла ключница. Отпив глоток, Елена поморщилась, не почувствовав никакого букета, вино показалось ей кислым и отвратительным, как уксус. Майтрейи лишь поднесла к носу бокал, понюхала и отставила его в сторону. На ее личике появилась изящная гримаска.

– Пахнет крысиным пометом, – со своей обычной прямолинейностью заявила она.

– Неужели не понравилось? – притворно удивился де Гранси и, нахмурив лоб, произнес: – А мне вот, побывавшему на краю могилы, нынче по вкусу любое вино.

– Не говорите так, дорогой виконт! – умоляюще воскликнула Елена. – Не пугайте нас!

Вечером, уже перед сном, она вошла в его кабинет с тяжелым сердцем. Виконт корпел над каким-то толстым фолиантом со старинными картами. В одной руке он держал увеличительное стекло, указательным пальцем другой водил по карте.

– Пришла меня проведать? – не отрываясь от своего занятия, спросил старик.

Он бросил взгляд на часы с амурами, стоявшие на его столе, покачал головой и воскликнул:

– Как время немилосердно! Оно вытекает, как вино из дырявой бочки! Майтрейи уже спит?

– Она сегодня уснула раньше обычного, – ответила Елена, – потому что плохо спала последние три ночи. Мы все плохо спали…

И только в этот миг виконт заметил, что его приемная дочь чем-то очень сильно опечалена. Она была бледна и стеснительно отводила взор, стараясь не встречаться с его взглядом.

– Что случилось, девочка моя? – Он встал из-за стола и, подойдя к ней, взял ее холодные руки.

– Моя камеристка мадам Байе спрашивает, ночую ли я сегодня в моей спальне или проведу ночь у вас? – Последние слова были едва различимы, так тихо она их произнесла.

– Ах, вот оно что! – встрепенулся виконт, по всей видимости, только сейчас вспомнив о заключенном браке. Он искренне, громко рассмеялся: – Твоя мадам Байе – несусветная дура, дитя мое! Как она тебя расстроила! А меня вот насмешила, ведьма она этакая! Старина де Гранси уже давно не всходит на капитанский мостик! – Он крепко прижал к груди Елену и нежно поцеловал ее в лоб. – Между нами все останется по-старому, Аленушка, и лишь для общества, для этих сатиров и пошляков, мы будем с тобой называться супругами.

– Я никогда не забуду, отец, сколько добра вы для меня сделали, никогда ничего не потребовав взамен!

Елена впервые за восемь лет назвала де Гранси отцом. Ей с детства внушила бабушка Пелагея Тихоновна, что слова «отец» и «мать» священны и ими нельзя разбрасываться. Несмотря на всю доброту и заботу, проявленную виконтом, она считала, что отец может быть только один. Часто вспоминая страшный московский двор тысяча восемьсот двенадцатого года с мертвыми солдатами, телегу с кровавой соломой, на которой лежал Денис Иванович, остекленевшими глазами глядя в дымное небо, Елена прятала лицо в ладонях и горько молилась.

Де Гранси крепче сжал в своих объятьях приемную дочь. Как давно он не слышал этого слова! «Это Бог наказывает меня за то, что я так мало времени уделял своей малышке Мадлен», – говорил он себе и терпеливо ждал.

Виконт сделал глубокий вдох, чтобы остановить слезы, подступившие к горлу, и тут же захлебнулся в приступе кашля.

– Принести воды? – испугалась Елена. – Послать за доктором? Может, вам лучше лечь в постель?

– Ничего не надо, – отмахнулся он, а когда кашель утих, взял ее за руку и подвел к письменному столу.

Де Гранси раскрыл перед ней огромную карту Атлантического океана с омываемыми им берегами четырех материков.

– Посмотри сюда! – указал он на еле заметную точку в архипелаге островов близ Португалии. – Это крохотный необитаемый остров без названия. Однажды мне удалось там побывать.

– Там никто не живет?

– Ни единой души, кроме птиц и зверей. Это райский уголок, Элен, о котором можно только мечтать.

– Вы хотите его купить? – догадалась она.

– Для вас с Майтрейи. Построить замок в средневековом стиле, чтобы вам жилось в нем спокойно и уютно.

– Расходы будут огромны, отец, – попыталась она его образумить. – Вполне достаточно маленького дома для летнего отдыха.

– Ты, очевидно, забыла, что принцесса должна быть в безопасности, – возражал виконт. – Ей нужна настоящая крепость!

– За эти восемь лет, что я рядом с ней, не было ни одной попытки похитить девочку, – напомнила Елена.

– Все равно надо быть начеку…

Тем же летом они совершили путешествие в Португалию и, наняв небольшое суденышко, доплыли до райского острова. Здесь все поражало своей первозданной красотой. Остров состоял из скалистой горы и покрывавшего ее леса, тут и там пересеченного неглубокими ущельями.

Слуги соорудили из веток шалаши, а виконт с поваром Жескаром, взяв с собой ружья, ушли в лес. Они вернулись очень скоро с подстреленным кабаном, и Жескар приготовил его на вертеле.

– В лесу полно зверья, судя по следам, значит, рядом есть питьевая вода, – резонно заметил он.

Источник с пресной водой виконт без труда обнаружил на следующий день, когда поднялся на гору. Ручей тек по дну расщелины и озорным потоком низвергался в низину, образуя небольшой водопад.

Три незабываемых дня они провели на острове и покидали его скрепя сердце. Больше всех была опечалена Майтрейи. После Парижа и Лондона остров показался ей волшебной сказкой и невольно напомнил о родине, хотя Индию она знала только по книгам и рисункам. За короткое время путешествия она приручила маленькую рыжую змейку с красивым золотисто-зеленоватым рисунком на спине, назвав ее русским словом «лучинка», которое понравилось ей еще во время первых уроков. Виконт только пожимал плечами.

– Змея может оказаться ядовитой! – выговаривал он принцессе. – Не стоит ее брать с собой в Париж.

– Лучинка поедет с нами! – топала ногой Майтрейи, не желая слышать возражений. А змейка в это время, обвившись вокруг ее запястья, трогательно трясла головкой, словно соглашаясь со своей маленькой хозяйкой.

– Если сделать для змеи ящик, из которого она не смогла бы выползти, – предложила Елена, – тогда Лучинка и в самом деле могла бы поехать с нами.

– Хорошо, – согласился де Гранси, – ящик я сделаю, а ты, Майтрейи, пообещай мне, что за все время пути не будешь брать змею в руки.

Девочка опустила голову. Ей доставляло такое удовольствие играть с Лучинкой, гладить ее бархатную спинку, поить молоком и кормить крохотными кусочками мяса! Змейка так привыкла к ней, так полюбила ее горячую кожу, что спала с маленькой принцессой, обвившись вокруг ее руки, и никуда не уползала. Майтрейи не могла себе представить, что в течение нескольких дней не сможет взять в руки и приласкать свою любимицу.

– Обещаю… – произнесла она наконец тихим голосом, потупив черные блестящие глаза.

Через день в Лиссабоне виконт купил этот остров на имя своей супруги виконтессы Элен де Гранси. При оформлении документов чиновник министерства спросил его:

– Какое имя присвоите острову?

– Как назовешь свой остров, дорогая? – в свою очередь поинтересовался у супруги де Гранси.

Елена, не задумываясь, ответила:

– Остров Мадлен…

Через год началось строительство. Елена отговорила виконта от средневекового замка, напомнив ему о страшном лиссабонском землетрясении.

– Тогда, может быть, выстроим копию московского дома твоих родителей? – предложил он.

Виконтесса вспомнила их восстановленный фамильный особняк, выкрашенный Белозерским в розовый цвет, и поморщилась. Нет, ей совсем не хотелось иметь копию дома ненавистного дядюшки.

– Он будет нелепо выглядеть в этом ландшафте, – произнесла она вслух. – Здесь должно быть что-то легкое и ажурное, в романском стиле.

И они пригласили архитектора-итальянца.

К тысяча восемьсот двадцать пятому году дом был полностью готов. Белоснежный и ажурный, как фата невесты, он стоял на горе, и к нему вели вырубленные в скальной породе ступеньки.

– Пока поднимешься, Богу душу отдашь! – ворчал виконт, опираясь на свою индийскую трость.

С годами он становился все более ворчливым и привередливым. Обычно он не спускался к океану, а предпочитал сидеть на террасе и читать несвежие газеты, которые ему доставляли сюда из Парижа. Виконт любил давать советы повару Жескару, как приготовить то или иное блюдо, а потом отчитывал его – непременно что-то оказывалось не так, как он хотел. Простодушный повар никогда не обижался на своего господина, не спорил с ним и кротко старался ему угодить. Однако среди прислуги завелся бунтарь. Де Гранси разыскал своего старого марсельского боцмана, с которым начинал когда-то плавать по морям и океанам. Он звал его всегда только по фамилии – Бризон. Ровесник виконта, Бризон плавал на их небольшом суденышке, осуществляя связь между материком и островом. Как все марсельцы, он в свое время приветствовал Революцию и Конвент, был сначала страстным поклонником Робеспьера, а затем Бонапарта. Когда де Гранси приглашал его на террасу выпить чашечку кофе с ромом попросту, без всяких сословных предрассудков, бывший боцман охотно соглашался. Но не проходило и пяти минут, как между стариками вспыхивал спор, сопровождавшийся яростными криками и грубой уличной бранью на марсельском арго. На «недорезанного аристократишку» и «прихвостня Капетов» Арман де Гранси отвечал не менее живописно «мерзким санкюлотом» и «фурункулом на заднице Марата»! Если бы не вмешательство виконтессы, постоянные ссоры бывших морских волков, возможно, выливались бы в драки. Но мадам Элен тотчас находила предлог услать дядюшку Бризона в Порту за какой-нибудь безделицей – мотком ниток или бутылкой масла. Однако не проходило и трех дней, как ссора забывалась и виконт снова приглашал верного боцмана на террасу выпить чашечку кофе и все начиналось сызнова. Для стариков это было скорее развлечением, чем серьезным политическим диспутом, но Елена этого не понимала и высказала как-то дядюшке Бризону:

– Неужели нельзя найти какую-нибудь более приятную тему и не задирать виконта? Ведь вы должны, наконец, понимать, какое горе постигло его во время Якобинской диктатуры!

– Ну так тем более, госпожа виконтесса, ему надо выпустить пары, сорвать на ком-нибудь зло. Если держать горе все время внутри, оно в могилу сведет, – подмигнул ей старый хитрец и добавил: – Думаете, я люблю эту шайку разбойников? – Он махнул рукой. – Прежде был дураком, а нынче вот поумнел…

Елена действительно стала замечать, что после утреннего кофе с Бризоном виконт потом целый день ходит в приподнятом настроении, словно перебил целый отряд санкюлотов.

Сама она любила сидеть в кресле на берегу океана, не прячась под зонтиком, а, напротив, подставляя лицо утреннему солнцу. Ей было решительно все равно, будут ли потом в парижских салонах насмехаться над ее смуглой, как у крестьянки, кожей, нарекут ли презрительно «креолкой». Под нежный плеск волн, едва касавшихся ног, Елене удавалось избавиться от мрачных мыслей, терзавших ее чуть ли не каждый день. Мыслей о прошлом.

Она будто бы все эти годы находилась в спячке и только здесь, на острове, начала понемногу пробуждаться. Вспоминать страшное военное время, заставившее ее пройти все семь кругов ада, было мучительно больно. Всего лишь за один год она претерпела столько невзгод, обид и унижений, что иному человеку могло бы с лихвой хватить на целую жизнь. «Неужели это все случилось со мной одной? – спрашивала себя виконтесса и тут же задавалась другим вопросом, волновавшим ее в последнее время более других: – И все мои враги до сих пор спокойно ходят по земле?»

Этот вопрос начал вдруг до такой степени сверлить ее душу, что Елена потеряла покой и сон, заметно осунулась и исхудала. Теперь ее раздражали резвые игры Майтрейи, она отрывисто отвечала на бесконечные вопросы взрослеющей девочки, порой бывала даже резка со своей подопечной. Услышав в свой адрес очередное сухое замечание или окрик, маленькая принцесса тихо отходила в сторону, с осторожным вниманием оглядываясь на старшую подругу. В мягком, кротком взгляде Майтрейи не было обиды, лишь кроткое удивление – и, встретив его, Елена первая спешила помириться. Конечно, все эти перемены не ускользнули от внимания виконта.

– Что с тобой происходит, дорогая моя? – поинтересовался он как-то, приказав слугам снести его кресло с террасы на берег и поставить напротив кресла виконтессы. – Ты начинаешь чахнуть в этом райском уголке? Тебе нездоровится?

– Отнюдь нет, дорогой виконт, – одарила она его слабой, бесцветной улыбкой. – На здоровье я не жалуюсь.

– Что же тогда?

– Не знаю, – пожимала плечами виконтесса, давая своим видом понять, что он вторгается в некую запретную зону, закрытую даже для него.

В другой раз, во время конной прогулки по лесу, де Гранси был более настойчив.

– Очевидно, ты тоскуешь по Москве, – сказал он. – Уж кому-кому, а мне-то известно, что такое тоска по родине.

– Больше нет той Москвы, в которой я родилась и которую всем сердцем любила, – бесстрастно отвечала она. – Пожар уничтожил ее. Рухнувший за моей спиной горящий Яузский мост навсегда похоронил под собой мое безоблачное детство и образы дорогих мне людей. Этот город теперь для меня чужой, а родина, как известно, там, где тебе хорошо. Остров Мадлен – вот моя родина.

Виконт в ответ только покачал головой, и лицо его сделалось еще более озабоченным.

Ночью Елена металась по комнате, не пытаясь заснуть. Книги, брошенные в сердцах на пол, шелестели страницами от производимого ею сквозняка. Ни «Новая Элоиза» Жан-Жака Руссо, столь любимая папенькой Денисом Ивановичем, ни приключения Жиль Блаза, некогда занимавшие ее в дороге из Москвы в Петербург, больше не волновали Елену, а, напротив, вызывали в ней раздражение и злобу. Какая же она была наивная дурочка, если некогда позволила стольким негодяям оскорбить себя и унизить! Нет, книги не помогли ей распознать скверных людей!

В коридоре послышались шаги. Дверь в ее спальню резко распахнулась. На пороге стоял виконт с подсвечником в руке. В глазах его отражался огонь свечи, оттого они казались совершенно безумными. Елена в испуге отпрянула.

– Я знаю, что с тобой творится, дитя мое! – воскликнул де Гранси с одержимостью алхимика, получившего путем многотрудных опытов философский камень. – Ты жаждешь мести!

Не в силах больше сдерживать чувств, владевших ею все эти дни, она бросилась виконту на грудь и судорожно разрыдалась.

– Завтра же едем в Париж, – твердо решил старик. – Ты должна исповедаться своему духовнику и навсегда отказаться от мысли мстить кому-либо, ибо это грех, девочка моя.

После этих слов виконтесса перестала плакать и в какой-то миг сделалась прежней, тихой и послушной дочерью.

– Хорошо, отец, – сказала она, поднимая с пола книги и аккуратно кладя их на прикроватную тумбочку, – мы так и поступим.

Решение виконта оказалось для нее как нельзя более кстати, и вовсе не потому, что Елена давно не исповедовалась. В Париже, в одном из салонов, она слышала имя частного сыщика Антуана Мираду, известного раскрытием нескольких громких преступлений. Она нашла адрес его конторы в справочнике-календаре, выпущенном на новый тысяча восемьсот двадцать шестой год. Из этого же справочника она узнала о скоропостижной смерти русского императора Александра и о восстании дворян на Сенатской площади, но эти вести заняли ее внимание ненадолго.