Читать книгу «Нелицемерная Россия» онлайн полностью📖 — Анатолия Иванова — MyBook.
image

Русский синтез

Что именно нам надо «синтезировать»? Да, прежде всего, нашу собственную историю.

В 1980 году издательством «Молодая Гвардия» была выпущена книга Ф. Нестерова «Связь времен», которая имела большой успех в патриотических кругах. Главной целью автора было связать советский период с русским прошлым. Для русских эмигрантов этот период был «провалом» в русской истории, для западных «советологов» – ее естественным продолжением, потому что Россия всегда была, есть и будет «какая-то не такая», не соответствующая евростандартам.

Ф. Нестеров противопоставлял такой негативной связи времен позитивную. Его книга переиздавалась несколько раз, не мешало бы переиздать ее и сегодня, когда опять в ходу теория «провала», «черной дыры». Впрочем, это не первый случай подобных метаний – ими, к сожалению, полна наша история, нестеровской «связи времен» в ней как раз и нет, она какая-то бессвязная «дискретная», как сказали бы любители иностранных научных терминов. Эту ее особенность отмечал и М. О. Меньшиков: «К сожалению, у нас история идет судорожными скачками» [1].

Первоначально Русь была языческой. Православные иерархи до сих пор уверяют свою паству, что славяне до того, как воссиял свет христианства «живяху звериным обычаем». Между тем убежденный язычник Святослав раздвинул границы Киевской Руси до таких пределов, что она по тем временам вполне могла бы считаться мировой державой. Первым начало рвать русскую историю на куски христианство.

До сих пор идет спор, чьим именно государство была Киевская Русь.

М. Грушевский объявил его «украинским», свихнув мозги многим, «малым сим», которые и доныне из-за этого просто лопаются от гордыни. Однажды при мне спорили украинец и русский. Украинец утверждал: «Мы дали вам все – культуру, христианство», и высокомерно заключал: «Я тебя культурней». «Оно и видно, что ты культурней» – засмеялся русский. Но самым смешным было то, что украинец работал в торговой сети, а русский был профессором Академии общественных наук.

Спор о Киевской Руси беспредметен, потому что тогда еще не было ни русской, ни украинской наций. Киевская Русь была полным аналогом империи Карла Великого в Западной Европе. Чьей она была: немецкой или французской? Не было тогда ни немцев, ни французов.

В русской литературе обожателем Киевской Руси, варягов и вечевого уклада был А. К. Толстой. Зато Московскую Русь он просто ненавидел, за что его очень любят украинские националисты. В балладе «Змей Тугарин» он задним числом предрекал:

 
«…время придет,
Уступит наш хан христианам,
И снова поднимется русский народ,
И землю единой из вас соберет,
Но сам же над ней станет ханом!»
 «И вот, наглотавшись татарщины всласть,
Вы Русью ее назовете!»
 

Ни Змей Тугарин, ни А. К. Толстой не предвидели, что придёт время, и русские извращенцы, т. н. «евразийцы», будут считать такую преемственность благом. Н. С. Трубецкой вещал: «Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Русский царь явился наследником монгольского хана; свержение татарского ига свелось к замене татарского хана православным царем и перенесению ханской ставки в Москву. Произошло обрусение и оправославление татарщины, и Московский царь оказался носителем этой новой формы татарской государственности» [2].

Ф. Нестеров оспаривал точку зрения евразийцев, хотя с ней хочется не спорить, а по примеру Маяковского, просто плюнуть на нее. Московская Русь, – писал Ф. Нестеров, – ничего не приобрела от своего подчинения Золотой Орде. Золотая Орда, как и вся история Чингисханидов, даже на вершине своего военного могущества оставались всего лишь примитивными формами кочевого феодализма, а кочевой феодализм… представляет собой тупик на пути социального развития». «Москва очень охочая, вообще говоря, к перенятию ценного заграничного опыта, ничего не взяла у Золотой Орды в сфере политики и идеологии просто потому, что нечего было брать» [3].

Особенности развития Руси определялись её геополитическим положением. М. О. Меньшиков писал: «Из всех племен старого материка мы, славяне, кажется, самое несчастное в отношении нашествий. Мы поселились как бы в проходной комнате между Европой и Азией, как раз на пути великих переселений. Почти вся наша история есть сплошная драма людей, живущих на большой дороге: то с одной стороны ждёшь грабителей, то с другой… Нашим предкам приходилось отбиваться на все четыре стороны света» [4].

Ни один пространный экскурс в историю Московии не обходится у западных историков без ссылки на записки о ней барона Герберштейна, посла германского императора при дворе Василия III.

Слова из этих Записок «всех одинаково гнетёт он жестоким рабством… распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех» выделяются западными историографами курсивом, и дальше начинаются их псевдо-глубокомысленные рассуждения о принципиальном различии европейской монархии и русской; о том, что последняя, будучи наследницей татарских ханов и византийских басилевсов, являла собой яркий пример азиатской деспотии». «Из всего этого делается вывод об исконной любви русского народа к рабскому состоянию и о том, что Россия была азиатской державой» [5].

Но дело было вовсе не в татарщине, не в азиатчине, а в том, что «приходилось отбиваться на все четыре стороны света». По подсчетам В. О. Ключевского, великорусская народность в период своего формирования за 234 года (1228–1462 гг.) вынесла 160 внешних войн. «Едва выступив в качестве политического центра Великороссии, Москва столкнулась одновременно с несколькими противниками, из которых, по крайней мере, двое (Великое княжество Литовское и Золотая Орда) превосходили ее и по наличной боевой мощи, и еще больше по своему военному потенциалу. Чтобы как-то уравновесить силы, Московское государство должно было гораздо полнее мобилизовать и людские ресурсы, и материальные средства русского общества, чем это могли позволить себе соседние державы». «И Западная Европа в конце концов сосредоточила в руках своих монархов абсолютную власть… В этом Россия далеко не оригинальна. Её своеобразие в другом: в том, что, отставая от Запада в своем экономическом развитии, она сумела обогнать его в степени концентрации государственной власти… Вот почему теоретик абсолютизма во Франции Жан Боден уже в XVI веке смотрит на Россию как на пример для подражания и призывает изучать историю московитов». «Политическая централизация при экономической децентрализации – это действительно особенность русской истории XV–XVI веков» [6].

Опять прервалась связь времен. Москва покончила в Новгороде с вечевым укладом, столь любезным сердцу А. К. Толстого. И не только его. Его Современник Аполлон Григорьев тоже тосковал о былых вольностях, о звуке вечевого колокола:

 
     Да, умер он, давно замолк язык народа,
     Склонившего главу под тяжкий царский кнут:
     Но встанет грозный день, но воззовет свобода…
     И звучным голосом он снова загудит…
     В нем новгородская душа заговорит
     Московской речью величавой…
     И весело тогда на башнях и стенах
     Народной вольности завеет красный стяг…
 

И ведь действительно завеял красный стяг. Напророчил Аполлон Григорьев.

А девятнадцатилетний Есенин воспел «Марфу Посадницу». А кто была Марфа Борецкая? Юлия Тимошенко XV века, призывавшая новгородский евро-майдан присоединиться к Литве, а не к Москве.

Конец XV века был в основных европейских странах концом периода феодальной раздробленности. Испания, Франция, Англия, Россия стали централизованными государствами. В Италии и Германии процесс их образования затянулся до середины XIX века, а Россия, как видим, шла в ногу с Европой. Одновременно сформировались и соответствующие нации, но в каких отношениях они находились со своими государствами? Н. М. Карамзин написал «Историю Государства Российского – историю русской нации он не писал. М. О. Меньшиков историю тоже не писал, но он смотрел на неё с национальной, расовой точки зрения, единственно правильной или, как сказали бы любители иностранных терминов, адекватной. Ему можно поставить в вину смешение понятий «нация» и «раса», но, может быть, в таком смешении даже есть определенный смысл.

Русские, по определению Меньшикова, это «великий народ, принадлежащий к аристократии человечества, к арийской расе» [7]. Он явно употреблял термин «арийцы», как и Достоевский, имея в виду все народы индоевропейской языковой семьи. Уж сколько раз твердили миру, что нельзя путать лингвистическую и антропологическую классификации, в этой семье представлены народы разных рас, но немецкие расологи выделяли среди них в качестве высшей одну нордическую. Наши же мыслители хотели, чтобы отношения внутри этой семьи строились на равных. Немцев же с их притязаниями Меньшиков, когда шла Первая мировая война, называл «волкоподобной расой», отмечал ее «душевное уродство»: «Душа немецкого народа предательская и жадная до чужого добра» [8].

Выдающийся советский антрополог В. В. Бурнак называл расу исторической категорией. И по Меньшикову «раса физически и духовно является вообще не сразу… Примеси отклоняются, совершенствуют или убивают породу. Созревающая национальность представляет собой гений народа. Законченная раса есть как бы отдушина тайных способностей природы» [9]. «Материал для наций даётся природой, но сами нации слагаются как продукт лишь государственной культуры» [10]. Однако, необходимо иметь не какую попало, а «национальную власть. Это требование глубоко биологическое, связанное с индивидуальностью нации. Только при национальной власти народ свободен… Русский народ, член арийской семьи, слишком благороден чтобы терпеть… рабство» [11]. Однако, терпит.

«У нас инородческое засилье идёт со времён татарских. Предприимчивые инородцы вроде Бориса Годунова сеяли вражду между царем и древней знатью… Инородцам мы обязаны величайшим несчастьем нашей истории – истреблением в XVI веке нашей древненациональной знати» [12]. «Тяжесть государственности навалили на несчастный великорусский центр» [13], на «исстари угнетаемый в пользу окраин великорусский народ» [14]. «Мы свою национальность поставили ниже всех» [15]. «У нас… инородцам предоставили права даже не равные, а более высокие, чем «господствующему» (!) народу» [16].

Так было «исстари», так остается и до сих пор. Названия государства меняются, но неизменно одно: русский всегда в загоне, даже когда это государство именуется «Русским» или «Российским».

А ведь всё должно быть наоборот. Всероссийский национальный Союз, в котором активную роль играл Меньшиков, ставил своей целью «восстановление русской национальности, не только как господствующей, но и государственно-творческой» [17].

И вот вам связь времен. В конце девяностых годов Комитет по геополитике Государственной Думы и фракция ЛДПР пытались зафиксировать в законе государствообразующую роль русского народа. Был проведён опрос, и многие губернаторы русских «субъектов Федерации» эту инициативу поддержали. Но закон этот, конечно, не состоялся, потому что русским людям в России ничего и заикаться о каких-то своих особых правах.

В декабре 2010 года на улицах Москвы снова зазвучал лозунг: «Россия для русских!» А ведь это лозунг Меньшикова [18]. А. Севастьянов и А. Савельев выступают за создание Русского Национального государства. Необходимость этого обосновывал Меньшиков. «Давать засилье инородцев в составе власти государственной – это гибельная ошибка… Власть, как орган воли народной, должна выражать только народную душу, и никакую больше… В самые важные роковые моменты, когда должен заговорить дух расы, у инородцев едва ли проснется русский дух» [19], власть в каждой стране должна быть строго национальной». «Только строго национальные государства бессмертны» [20]. «Великие государства падали от одной причины – от инородческого вторжения, от расстройства национальности» [21]. «Будь наше племя не столь перемешано инородчиной, а более породистым и национальным, оно было бы, может быть, талантливее и сильнее характером» [22].

Меньшикова обвиняли в «зоологическом национализме». Вспомним, что и Н. Я. Данилевского обзывали «зоологом среди славянофилов». «Зоология – великая наука» – спокойно парировал Меньшиков. Она учит распознавать причины вырождения [23]. «Скотоводы – не стеснялся приводить их в пример Меньшиков – выводят любое повышенное качество, встречающееся у животных. Так точно подбирается и любое качество человеческой расы, в том числе интеллектуальность и характер» [24]. И наоборот, «смешение с низкой расой роняет совершенство высшей, растрачивает многовековые драгоценные приобретения ее типа». К «низшим расам» Меньшиков относил евреев [25].

Новым, поистине тектоническим сдвигом на пути к дальнейшей денационализации России стал очередной разрыв связи времен – «славные дела» Петра. Начало петербургского периода нашей истории мы снова дадим описать поэту – Максимилиану Волошину, который в своей поэме «Россия» связал петровское время с будущим:

 
     Великий Петр был первый большевик,
     Замысливший Россию перебросить,
     Склонениям и нравам вопреки,
     За сотни лет, к ее грядущим далям,
     Он, как и мы, не знал иных путей,
     Опричь указа, казни и застенка,
     К осуществленью правды на земле…
     …И тот же дух ведет большевиков
     Исконными российскими путями.
 

Меньшикову не хотелось даже называть Петра I «Великим». Он считал «историческим преступлением ту революционную грубость, с которую Петр, под внушением немецкой колонии, взял да и срыл родную государственность». «Мы с легкой (точнее, с тяжелой) руки Петра вступили на путь хронической государственной революции» [26].

«Хроническая» это ведь то же самое, что «перманентная». Вы думали, она началась с Троцкого, а она началась гораздо раньше.

И. Тальков воспевал «век золотой Екатерины», любуясь сусально-лубочными образами прошлого России (они сейчас в ходу и в моде). А с точки зрения Меньшикова, это была «эпоха наиболее яркого развития свинства», возникло «ужасное для всякой культуры условие – паразитизм аристократии» [27]. «В XVIII веке Россия перенесла роковое несчастье – она потеряла свой национальный правящий класс» [28]. «Аристократия растворилась во всевозможных примесях… Самое слабое место нашей народности – наша правящая знать» [29]. «Никогда Россия столько не отставала от Запада, как через столетие после Петра» [30]. Это было время немецкого засилья, время, когда герой войны 1812 года генерал Ермолов запросился в немцы, а князь П. А. Вяземский написал свои знаменитые стихи «Русский Бог»:

 
     Бог бродяжных иноземцев,
     К нам зашедших на порог,
     Бог в особенности немцев,
     Вот он, вот он, русский Бог!
 

Достоевский, описывая в «Бесах» губернатора фон Лембке, сопровождает его характеристику таким ироническим комментарием: Он «принадлежал к тому, фаворизованному (природой) племени, которого в России числится по календарю несколько сот тысяч и которое, может, и само не знает, что составляет в ней всею своей массой один строго организованный союз. И уж, разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в целом племени сам по себе, без слов и без договору, как нечто нравственно обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при каких бы то ни было обстоятельствах».

Прочтите сегодня эту цитату кому-нибудь, кто не читал «Бесов», и спросите его, о ком, по его мнению, идёт речь? Он ответит: «Разумеется, о евреях». Разница не просматривается.

Как пишет Меньшиков, немцы, жившие в России, «не любили русского народа, который кормил их, а глядели на него с презрением». Добавим: как и евреи, разница опять не просматривается. «Оттого у нас запоздало с отменой и крепостное право. Оттого запоздало и всеобщее школьное обучение. Оттого в начале XX века мы наименее образованная страна в Европе, особенно в отношении технического труда. Влиятельные немцы умышленно старались держать нас в чёрном теле и навсегда приурочить к наиболее грубым, чернорабочим формам труда». И наша «колоссальная и непростительная глупость – это терпеть на своей земле присутствие столь наглого, внедрившегося к нам паразита» [31]. Меньшиков постоянно клеймил, как паразитов, евреев, – теперь он причисляет к паразитам и «братьев-арийцев». Нет никакого арийского братства, наше арийство кончается на нашей границе.

При таком немецком засилье неудивительно, что на протяжении XIX века «всё время шла политика глубоко антинародная» [32]. Неудивительно, что завоёванные в результате русско-турецкой войны территории на Кавказе заселялись кем угодно, только не страдавшими от безземелья русскими крестьянами. «Родина была мачехой для народа русского и родной матерью для турецких армян, для греков, для вюртембергских немцев, для эстов и латышей» [33].

Меньшикова и в его время очень беспокоило, что в министерстве иностранных дел из 696 мест 529 заняты людьми нерусских фамилий [34], а в составе военного министерства только 25 % русских [35]. Царское правительство обеспокоенность Меньшикова не трогала.

Зато его рекомендациям последовал Сталин, взявший после того, как прошел интернациональный пароксизм 20‐х годов, национальный курс. Назначая в 1939 году Молотова наркомом иностранных дел, он давал ему такой совет: «Будешь набирать новый штат – не бери грузин – грузин за сладкую жизнь все продаст (Сталин предвидел явление Шеварднадзе); евреев – о ни не имеют отечества, и хохлов – они тупые».

А ещё раньше, в 1937–1938 годах, Сталин провел основательную очистку армии от инородных элементов в её командном составе.

Вот и прикиньте, когда, в какое время исторический «провал» был глубже. Вот когда Коммунистическая партия при Хрущёве начала кромсать свою собственную историю и вырезать из неё Сталина, тогда и начался её провал. Кого-то, может быть, и удивит резкий отзыв Сталина о «тупых хохлах»: Меньшикова он бы не удивил. Он уже тогда бил тревогу, указывая на огромную потенциальную опасность, исходящую от украинских националистов, которых в те времена называли мазепинцами, после гражданской войны – петлюровцами, а теперь называют бандеровцами. «Ни одно из инородческих племен – кроме разве поляков – не обнаруживает такой воспалённой ненависти к Великой России, как эти представители Малой Руси». Украина, особенно Западная, оставалась главным рассадником русофобии и в Советском Союзе в последние десятилетия его существования, а сегодня на Украине она вообще зашкаливает. «Государственная власть обязана глядеть на украиноманство как на одну из злокачественных язв нашей внутренней жизни» [36]. Самым страшным предвестием имперского распада следует считать т. н. мазепинство» [37]. Это «опаснейший из раздирающих Россию сепаратизмов» [38]. «На мазепинское движение пора смотреть как на самый тяжкий вид государственной измены» [39].

А теперь о Шевченко и о «тупых хохлах». «Очень часто талантливый человек принадлежит к невежественной и бездарной породе, и совершенно независимо от него его личный талант окрашивается расовой ограниченностью» [40]. Трудно ясней сказать о расовой бездарности украинцев. А чем она объясняется? «Очевидно, в крови их проснулись те тюркские кочевники, которые когда-то терзали Южную Русь» [41]. «Хамы остаются хамами, обличая глубокое варварство своей породы. Говоря о породе, я убежден, что мазепинцы вполне справедливо отрекаются от имени русских: по духу и темпераменту это обруселое потомство половцев и печенегов, поднимающее вновь войну со Святой Русью. Сказалась чуждая благородным обычаям гостеприимства раса, только и способная, что на насилие… Степные тюркские народы оттого и исчезли, что кроме мелкого разбойничества они ни на что не были способны. Этот низкий уровень умственных способностей передался… и их мазепинскому отродью» [42].