Два памятника – две судьбы

Среди надгробных монументов Александро-Невской лавры этот неизменно привлекает внимание: фигура плакальщицы с урной у сломанного дерева, крест, якорь – вся эта романтическая атрибутика словно намекает на существование некой тайны, будит воображение.

Надгробие А.Я. Охотникова. Скульптор – Ф. Тибо, 1807 г.

Надгробие и в самом деле связано с загадочной историей несчастной любви супруги императора Александра I Елизаветы Алексеевны и красавца кавалергарда Алексея Яковлевича Охотникова (1781–1807), поплатившегося жизнью за свою роковую страсть. Памятник был установлен самой императрицей и во всех печатных изданиях именуется «работой неизвестного мастера начала XIX века».

И вот однажды в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1815 год, в № 65, обнаружилось любопытное объявление: «Скульптор Франц Тибольт объявляя чрез сие, – что неизвестной ему особе из числа почтеннейшей здешней публики нравится сделанный им лейб-гвардии Преображенского полка для офицера Охотникова памятник, поставленный в Невском монастыре, – вызывает сию особу для удовлетворения ее желания пожаловать явиться к нему Литейной части 2-го квартала, по Моховой, в доме купца Барсукова под № 117 (нынешний адрес – ул. Моховая, 31. – А. И.). …При том извещает он, что кроме сего памятника есть у него и другие готовые, кои можно получать от него за сходную цену, а равно заказывать ему лепную работу».

Прочтя это, я сразу подумал, что речь идет о надгробии А.Я. Охотникова, но почему-то податель объявления называет его офицером Преображенского полка, в то время как Охотников служил в Кавалергардском.

А.Я. Охотников

Что это, случайная ошибка, объясняющаяся тем, что со времени создания памятника прошло уже восемь лет, или был другой Охотников, преображенец?

Пришлось обратиться к спискам офицеров Преображенского полка, служивших в нем в конце XVIII – начале XIX века. Оказалось, что офицера с такой фамилией в них нет. Значит, все же памятник принадлежит тому самому Охотникову и скульптор просто ошибся.

По-видимому, надгробие стало вызывать интерес уже вскоре после своего создания; вероятно, имелись и копии с него. Как можно понять из того же объявления, мастер, по желанию заказчика, готов был повторить свое произведение.

Франц Тибольт, как он сам себя называет, следуя тогдашнему русскому произношению, часто коверкавшему иностранные имена и фамилии, а на самом деле Франсуа Тибо, помимо знаменитого надгробия оставил и другой заметный след в нашем городе. В книге «С.-Петербург в конце своего первого столетия», опубликованной на немецком языке в 1805 году и до сих пор полностью не переведенной, ее автор, Реймерс, называет Франсуа Тибо создателем пяти скульптурных барельефов на аттике северного фасада Инженерного замка, выходящем в сторону Летнего сада, на Мойку. В них прославляются добродетели правителя: справедливость, милосердие, мудрость и т. д., облеченные в форму классических аллегорий. Эта работа была выполнена мастером в 1798 году, что подтверждается архивными источниками.

Типография Академии наук. Современное фото

Прибыв из Франции, Тибо, похоже, всю оставшуюся жизнь прожил в России. По крайней мере, в архиве хранятся документы, свидетельствующие о том, что еще в 1836 году некий Ф. Тибольт исправлял статуи на крыше Александрийского театра. Если это не тезка и не однофамилец, то мастера можно поздравить с завидным творческим долголетием!

Большой проспект Васильевского острова не богат постройками в стиле классицизма, поэтому здание на углу 9-й линии не может не привлекать к себе внимание: старинный особняк с шестиколонным ионическим портиком по главному фасаду и монументальной каменной оградой с воротами по боковому невольно притягивает взоры любознательных прохожих. Из прибитой на стене охранной таблички можно почерпнуть мало сведений, но в капитальном труде «Памятники архитектуры Ленинграда» (Л., 1976) ему посвящены полтора десятка строк.

Оказывается, дом был возведен в 1808–1810 годах для португальского консула, виноторговца Педро Лопеса, а в 1825-м куплен для академической типографии, переехавшей сюда со Стрелки, из старого здания Академии наук. Ценность бывшего особняка Лопеса в том, что он без изменений сохранил свой внешний облик, а это – большая редкость. Автор проекта не установлен; предположение о том, что им был А.А. Михайлов 2-й, не подтвердилось.

Случайным образом удалось пролить свет как на имя архитектора, осуществлявшего постройку, так и на одно знаменательное происшествие, сопутствовавшее строительству. В № 52 «Санкт-Петербургских ведомостей» за 1808 год привлекает примечательное сообщение: «От С.-Петербургского военного губернатора объявление. Сего июня с 17 на 18 число в 11 часу ночи у португальского купца Лопеса в производимом строении обрушился свод, и хотя на сей раз приключение сие никому вреда не причинило, но ясно обнаруживает незнание ремесла того, кому производство того строения вверено было. А как по исследовании о том… открылось, что производил то строение архитектор надворный советник Порто и следственно он и единый виновник в том, то дабы упредить последствие подобных случаев… обязанным себя считаю то происшествие и имя виновника его, архитектора Порто, сделать для общей осторожности известным. Подлинное подписано: князь Лобанов-Ростовский».

Об архитекторе Антонио Порто, итальянце по происхождению, известно крайне мало, и это тем более удивительно, что он создатель таких замечательных сооружений, как Монетный двор в Петропавловской крепости и комплекс зданий Военно-медицинской академии на Выборгской стороне. Даже дата его смерти неизвестна.

Отвлечемся от скорбной судьбы А. Порто и побываем в двух удаленных друг от друга уголках старого Петербурга, которые объединяла торгово-промышленная специфика: один из них считался средоточием конного торга, а другой, по причине своей близости к Сенной площади, был густо заселен купцами и ремесленниками. В обоих случаях есть на что посмотреть и с чем сравнить.

Торговая и Конная

На наших глазах меняется Невский проспект, ежедневно и чуть ли не ежечасно. Открываются все новые и новые магазины, лавки и лавчонки, вывешиваются яркие рекламные щиты – словом, внешние перемены налицо. Особенно заметны они в той части проспекта, которую горожане по традиции именуют Старо-Невским. Так стала называться первоначальная, заболоченная монастырская дорога после прокладки графом Минихом в 1730-х «новой невской перспективы» – от Лиговки к Александро-Невскому монастырю по трассе нынешних Гончарной и Тележной улиц; после осушения старой дороги и соединения ее с основной частью Невского проспекта необходимость в новой «перспективе» отпала, но неофициальное название Старо-Невский осталось.

До начала 1990-х годов этот отрезок проспекта выглядел гораздо скромнее, казался тише, спокойнее и был несомненно чище. И все же нынешние перемены, пока только внешние, не идут в сравнение с теми, что произошли здесь в 1870—1890-е годы, когда на месте небольших каменных зданий, деревянных домишек и многочисленных пустырей начали, как грибы после дождя, вырастать огромные по тем временам пяти- и четырехэтажные строения, в которых можно наблюдать все многообразие эклектического декора. Благодаря компактному времени застройки эта часть Невского проспекта образует стилистическое единство, своего рода архитектурный ансамбль.

Проходя по Невскому от Дегтярной улицы до Перекупного переулка, мимо почти непрерывного ряда каменных громад по обеим сторонам проспекта, большинство современных петербуржцев и не подозревает, что полтора века назад на этом месте простиралась Торговая площадь, шумная и оживленная в утренние и дневные часы, но пустынная и унылая в остальное время суток. Экипажи здесь встречались нечасто, и запоздалый прохожий с трудом мог найти извозчика. И эта площадь, долгое время именовавшаяся Александровской, и находившаяся в двух шагах от нее Конная появились в начале 80-х годов XVIII века. В 1781-м «Санкт-Петербургские ведомости» в № 94 оповестили горожан: «Желающие к выровнению приисканного во исполнение имянного Ее Императорского Величества Высочайшего повеления господином обер-полицмейстером для продажи съестных припасов места, именуемого Александровская площадь, и к постройке на нем караульной избы, важни и мостков, явились бы в Санкт-Петербургскую палату к торгу сего ноября 23 дня».

Проблема устройства рынка в этой окраинной части столицы к тому времени уже давно назрела: город рос, росло и его население. Для бедного, преимущественно ремесленного люда, обитавшего в Александро-Невском и Московском предместьях (с 1782 года – Рождественская и Каретная части), требовалось место, где он мог бы покупать продукты питания и продавать изделия собственного промысла. Изрядную долю тамошних жителей составляли ямщики и каретники, проживавшие в Ямской и Каретной слободах, протянувшихся вдоль Литовского канала в сторону нынешнего Обводного (тогда еще просто городского вала), начиная от Невской перспективы.

Нужны были тележные или каретные ряды и торговая площадь, где можно было бы продавать и покупать лошадей. До этого конная торговля производилась на Сенной площади, но там ей стало тесно, поэтому понадобилось подыскать новое место. Оно нашлось поблизости от вновь устраиваемой Александровской площади.

После того как был построен новый каменный рынок, а вслед за ним мытный двор и тележные лавки, новые Александровская и Конная площади приобрели свои первоначальные границы, значительно превосходившие нынешние. Друг от друга они отделялись отходившим под острым углом от Невского Калашниковским (ныне Бакунина) проспектом, который начинался у «дехтярных сараев» и упирался в невскую набережную возле хлебных амбаров купца Калашникова.

Поблизости от сараев в скором времени открылся кабак, прозванный «Дехтярным», и тут же сделался незаменимым ориентиром при отыскании нужного адреса. Для примера можно привести такое объявление: «Продается дом в Рожественской части, на Конной, от нового Дехтярного питейного дома четвертый…» (Санкт-Петербургские ведомости. 1788. № 42). Именно от кабака, а не от сараев и повелось нынешнее название улицы – Дегтярная, впервые встречающееся только в 1790-м.

В описании Санкт-Петербурга, изданном И. Георги в 1794 году, говорится: «Открытое пустое место между частным рынком, мытным двором и тележными лавками называется Александровскою площадью. Сюда чинится зимний привоз всех для города потребных припасов, как то: битой скотины, рыбы, дичины, масла и пр. Ежедневное стечение народа на сию площадь чрезвычайно велико, для чего происходит здесь и наказание уголовных преступников».

Множество лавок торговали экипажами самого разнообразного назначения, начиная от простых телег и кончая изысканно отделанными каретами, изготовленными русскими мастерами. Тут же приобретались дрожки и сани, потому что немцы неохотно занимались этой малоприбыльной работой.

На плане Петербурга, составленном под руководством Ф. Шуберта в 1828 году, площадь еще обозначена как Александровская сенная, но позднее ее переименовывают в Торговую. Сделано это было, по-видимому, для того, чтобы обыватели не путали ее с вновь образованной Александрийской площадью перед одноименным театром. Конная же не только сохранила свое наименование, но даже «размножилась», разделившись на Зимнюю и Летнюю, находившуюся там, где ныне расположены детская больница имени Раухфуса и Концертный зал «Октябрьский»; на ней же некогда устраивались лошадиные бега.

Зимняя Конная площадь, называвшаяся также Мытнинской, кроме своего прямого назначения до 1864 года продолжала использоваться для публичных наказаний, мрачная процедура которых подробно описана Всеволодом Крестовским в его «Петербургских трущобах».