Вдохновленный сознанием могущественности божества, он запел молитву более торжественно, с разными горловыми интонациями. Утомленные люди почувствовали в себе какое-то успокоение и стали засыпать, окончательно смирившись со своим положением. Такова уж воля Божья, коль мыкает с ними горе Его посланник – гелюнг.

Закончив молитву, старик долго сидел, закрыв глаза, прислушиваясь к различным звукам в вагоне. Он слышал сипение пустых трубок. Во время молитвы никто не курил. Он слышал тяжелые вздохи и перешедшее в хриплый шепот бормотание умалишенной матери, потерявшей сына. Она по-прежнему сидела в стороне от всех и качая сверток прижимала его к себе, бормоча:

– Би гемтэ бишив (я не виновата).

Он не пытался что-либо объяснить ей. Он понимал – рассудок потерян, его не вернуть. И днем, когда в вагон пробился свет, он подошел к ней и погладив ее по голове прошептал:

– Чи гемтэ бишив! (Ты не виновата!)

Женщина благодарно посмотрела на него, прижалась щекой к его руке, и радостно затараторила:

– Би гемтэ бишив, би гемтэ бишив! (я не виновата, я не виновата!)

Сидящие невдалеке старухи вытирали слезы и кивали головами. Они тоже были не виноваты. Прошла еще одна ночь, не принесшая никаких облегчений. Поезд довольно долго шел без остановок и ранним утром, когда еще было довольно темно. Старик долго стоял у зарешеченного окошка, подставив какой-то мешок под ноги, пытливо вглядывался в мелькающий лес. И наконец дождавшись того, чего он ждал, сказал ни к кому не обращаясь: город большой проезжаем, но здесь нам не остановят. И когда колеса загрохотали по рельсам, как в пустой бочке, он добавил: Мост железный, река большая. Большая, но уже вся заморожена. Многие обитатели вагона прильнули к дверным щелям и видели то, о чем говорил старик. Паровоз бойко бежал по огромному городу среди стоящих составов, с пыхтящими паровозами, готовыми сорваться с места как только пройдет этот их поезд со специальным литером – «Улус». На платформах стоящих составов громоздились зачехленные пушки, трактора, машины, составы с солдатами – эти очевидно шли на запад, на фронт. На других составах в таких же вагонах как и у них, мычали коровы, ржали лошади – это очевидно шли оттуда, с запада, с мест боевых действий. А может это был и их скот. И кругом солдаты, солдаты, солдаты. Многие совсем мальчишки.

– Наверное, мы очень важные люди, если нам уступают дорогу воинские эшелоны, – заключил старик и тяжело опустился вниз, потирая замерзшие руки.

Выехав далеко за город, их состав затолкали куда-то в тупик, но никто из охраны не бегал, не кричал, к дверям никто не подходил. Паровоз спешно заправили водой, покидали в тендер немного дров и паровоз снова выкатился на центральную магистраль.

– Мал-мала, немного не дотянули до конца, – заключил старик.

И точно, часа через три, уже ближе к половине дня паровоз стал снижать скорость, дергаться, и скоро совсем затих. Сразу забегала охрана, послышались приказы, крики. Матерясь и трудно дыша кто-то пытался открыть дверь. Она не поддавалась, низ ее промерз очевидно из-за мочи затекшей сюда, от бессильно лежащих людей.

– В гроб мать! – кряхтели охранники, пытаясь открыть дверь. Тщетно. – Ломик сюда тащи! – орали за дверью. Наконец по двери забухали чем-то тяжелым, ее нижний конец сорвался с паза и она ухнула вниз, косо залетев верхним углом в вагон, размозжив голову лежащему у двери вторые сутки мертвому парнишке. Подпрыгнув от удара о пол дверь развернулась и своей ребриной, окованной массивным железным уголком рубанула солдата – охранника прямо в грудь. Выпучив глаза он только и успел выдохнуть: – Ё..а… – и завалился на грязный снег, накрытый массивной дверью. Из-под двери была видна голова без шапки и плечи солдата. Кровь булькала из его рта, глаза были неподвижно открыты. – Круглова долбануло, быстро снимай с него дверь! – Зычно заорал кто-то из охраны. Быстро приподняли с солдата неимоверно тяжелую дверь, но помощь ему была уже не нужна. На грязно-сером снегу образовалась лужа крови, его глаза не мигая смотрели в небо. В метрах пятидесяти от этих вагонов горели костры в разных местах, и вокруг них сидели и лежали люди, там же стояло с десятка полтора санных повозок с заиндевелыми лошадьми, два трактора и одна полуторка. Закутанные по самые глаза платками и шалями возчики повозок, а это в основном были женщины и подростки, кинулись к вагону, где произошла трагедия. Майор охраны с растерянным лицом, размахивая автоматом отгонял зевак от места происшествия.

– Разойдись! Кто совершил диверсию на солдата? Кто толкнул дверь на него? – с перекошенным от злобы лицом орал майор и потрясал автоматом в сторону открытого вагона с кучей людей, неподвижно сидевших на полу. Люди жмурились от яркого света, неожиданно хлынувшего из огромного дверного проема, терли глаза и молчали. – Унести потерпевшего солдата при исполнении, в вагон охраны! Четверо солдат взяли за руки, за ноги своего товарища и понесли в вагон. Бабы сморкались, вытирали глаза, голосили. – Так и наши где-нибудь погибают с такими вот начальниками! – и косились на майора.

– Что, что ты сказала? А ну марш отсюда пока цела! Еще надо выяснить зачем вы тут крутитесь?

– А затем! Сверкнула глазами бабенка. – Если мы уедем отсюда, сам будешь их развозить по колхозам и леспромхозам. И не махай тут на нас оружием и не тычь, наши мужья, отцы и сыновья на фронте кровь за тебя льют. Подошедшие плотнее к майору бабы теснили его к вагону.

– Ты кого привез? Посмотри! Майор только сейчас трезво глянул в проем вагона и ужаснулся: от вида раздавленной замороженной головы парнишки и непонятной кучи людей, сидящих на полу. Он вдруг разъярился и заорал: Предателей привез, вот кого! А ну выходить всем из вагона! В ответ гробовое молчание. Грязные, сморщенные люди жались друг к другу, прижимали к себе плачущих детей, затравленно смотрели на него и молчали. – Кто тут старший? Кто говорит по-русски? – сообразил, наконец, майор. Из кучки людей с трудом приподнялся на ноги старик и, держась за край проема двери, поклонился:

– Слушаю Вас начальник!

– Объясни своим бандитам, что путешествие закончилось, всем выходить из вагонов. В первую очередь выходят мужики.

Старик повернулся к своим и что-то сказал. Сидящие заколыхались, но не вставали с мест. Потом он повернулся опять к майору и спросил: Куда мне идти? И как сойти на землю, лестницу давай?

– Ты мне зубы не заговаривай, скажи чтоб мужики выходили!

– Вот он я, и три такой мальчишка.– он показал себе на пояс. – Четвертый тут лежит, – и он показал на труп с размозженной головой. Остальные в дороге померли, на насыпь их выбросили. Одни старые женщины и дети, тут и я. Только сейчас немного протрезвевший майор стал что-то соображать. – Смирнов, Ломакин! Осмотреть вагон и доложить! Здоровенные парни быстро заскочили в вагон и, затыкая носы рукавицами, осматривали вагон и людей, сидящих на полу. Мужиков не было, кроме стоящего старика. Соскочивший солдат что-то тихонько шептал на ухо майору и тот на глазах стоящих рядом баб – возчиц наливался краской все больше и больше.

– Пить люди хотят, у нас два дня не было воды, – напомнил о себе старик. – Люди пить и есть хотят, сильно ослабли.

– Да? – удивленно посмотрел на него майор. Что ж, пусть едят и пьют, кто им не дает? Смирнов, Ломакин! Освободить от этих вагон!

–А куда их дальше? – смешался Смирнов.

– А местное начальство разберется! – и он издевательски ткнул автоматом в сторону баб – возчиц. – А вам очистить вагоны от этих! – зазаикался он, и сверкнув глазами рявкнул: – Ясно?

– Так точно! – вытянулись солдаты. А майор, повесив автомат на плечо дулом вниз зашагал к приземистому зданию с огромной шапкой снега на крыше. Над дверью здания была прибита вывеска, которая извещала: «СССР – Восточно-сибирская железная дорога отделения Красноярского края. Станция Камарчага». А стоявшие бабы вдруг загалдели и стали спорить, разве из полумертвых людей могут быть работники? Как их везти за 30 -40 километров на открытом морозе в 40 градусов? Их надо к кострам, отогреть, отпоить. Боже, за что на нас свалилось такое горе? Война, и вот тебе еще несчастье, эти калмыки. Рыдающая бабенка наказывала другой: Марья, ты смышленей и ловчей меня, давай езжай в ту часть, которая призывников обучает. Обскажи все доходчиво, пусть пригонят сюда полевую кухню. Чай горячий надо и каша. Ефимов там капитан – он поймет и поможет. А мы тут хоть чем-то поможем людям. Раскатали губы – работников нам привезут взамен наших. Ага. Тут спасти их сначала надо. Потом разберемся, кто какой. А этот боров красномордый заморил людей в дороге! – погрозила кулаком она вслед ушедшему майору. Майор не успел дойти до здания станции как к нему навстречу вышел хромой с палкой, сухой мужик в шинели железнодорожника в нахлобученной по самые глаза мохнатой шапке.

– Слышь, друг, где начальника станции разыскать можно? – осведомился у него майор.

– А вот он я, чего искать?

– Может зайдем для разговора? – кивнул майор на здание.

– А чего заходить? Потом почаюем, а сейчас пошли смотреть чего привез.

– Да вот бумаги, тут все ясно, бери, подписывай, и точка, – и он пошевелил планшетом.

– Ну, не на морозе же писать, сам же говоришь. Посмотрим, сверим, тут, брат. Дело небыстрое.

– Слышь, ты, бумагоед, посмотрим, сверим! – дыхнул на железнодорожника перегаром майор. – Вы тут в тылу, а мы там…

– Где? – прищурился хромой.

– На фронте! Вот где! – замотал он головой.

– На фронте говоришь? – ощерилась мохнатая шапка. – А я где был? И в награду что за это получил? – И он, задрав штанину, обнажил уродливый ботинок с какой-то трубкой, идущей к колену. Очевидно, это был протез тех времен. Только сейчас майор заметил, что одна нога его была в валенке, очевидно здоровая, а протезная с уродливым ботинком.

– Под Москвой оставил, сам чуть не лег там!

– Ну, извини, брат, все равно соблюдение субординации необходимо.

– А что я х..х..хвост собачий? Я тоже майор, так что не суй мне под нос свои погоны.

Майор охраны вконец смешался и закашлявшись искал выхода из неловкого положения. Выручил его сам начальник станции.

– Значит так. Согласно военному времени докладывать должна прибывшая сторона, как и подчиняться. Ясно?!

– Ясно! – приложил руку к виску майор. – Разрешите доложить? – вытянулся он.

– Да ладно тебе. Пошли все увидим, потом бумаги посмотрим. Все равно знаю что все перепутано. Актов о смерти и снятых с поезда наверняка нет. Так?

– Так. Откуда знаешь?

– Знаю. Там наверху сгородили приказ, вы копытом рыли землю – старались выполнить. Скотину милый мой к нам лучше возят, чем вы людей.

– Откуда знаешь? – побагровел майор.

– А знаю вас!

– Кого?

– НКВД.

– Ну, и?

– А ты не нукай! Четвертый эшелон за вторые сутки людей хуже скотов привозите из Калмыкии и охрана одна. И сейчас поди трупов пятьдесят привез? Да поди старики, старухи да ребятишки одни. Нашли врагов. Лучше бы всех энкавэдэшников на фронт, лишняя дивизия была бы.

– Ну ты! – схватился за автомат майор.

– Остынь! – взмахнул невесть откуда появившимся в руке пистолетом железнодорожник. Так они и стояли, сверля друг друга гневными глазами. Первым убрал пистолет хромой и сплюнув: Дурак ты, братец! – похромал к составу, потом обернулся к майору и сказал: – Ты можешь со мной не ходить, сам разберусь и подпишу любые твои бумаги. Вы тут навезли людей, а зачем и сами не знаете, половину в дороге угробили. Нам расхлебываться во всем. А вы – фью-ить и назад.

Майор НКВД понуро поплелся сзади..

– …А еще половина угробится, пока мы их устроим. Жилья-то нет, эвакуированными жителями с областей боевых действий все забито. А слышь, охрана? Хочешь знать за что этих степняков сюда привезли? Знаю, за измену..Ну это в приказе постановили так. А на самом деле за то, что калмыцкие конные полки, – а это кавалеристы с саблями, не смогли противостоять фашистской танковой дивизии. Смешно? Смешно. Вот за эту чью-то глупость расплачиваются они, эти люди.

Ну ты знаешь, нам с тобой так рассуждать нельзя. – вяло заключил майор охраны.

– Не знаю! А вон и районный бог приехал, – махнул на подъезжающую к составу полуторку начальник станции.

– Кто? Кто?

– А первый секретарь партии Манского района.

Майор охраны серьезно струсил. Крути не верти, а первый секретарь, самое малое полковник, да и хромой майор – люди-то свои. А у него столько недочетов при перевозке спецпереселенцев, пальцев рук и ног не хватит для перечисления.

– Слышь, браток, ты того, извини меня. При первом не выясняй, что и как у меня было. Не вернешь уже того, что произошло. Да и не во мне причина, ам понимаешь. Другой был бы, может, еще хуже было бы.

– Да куда уж хуже.. – дернулся хромой. –Тут второй эшелон «Улус»пришел, ну и капитан охраны его пустился права качать примерно как ты. Ну ты хоть что-то понял или прикинулся что понял, а тот буквально глотки всем рвал, стрельбу открыл. Ну и полсостава людей заморозил. Ты знаешь, нашли его вчера замерзшего вроде как по пьянке. Не уехал назад…Сколько людей живых привез? – вдруг строго спросил железнодорожник.

– Мертвых посчитаем, – скажу, – опустив глаза, тихо ответил майор.– Слышь, а куда мертвых девать?

– А вон видишь на отшибе сарай, пусть твои молодцы определят их туда пока. А там разберемся. Но только слышь, охрана? У тебя будет все в ажуре, если мертвых устроите

туда и вагоны почистите, мне обратно в этих вагонах груз на фронт отправлять. Идет?

– Идет. – быстро согласился майор охраны.

– И еще. Коль недогрел людей в дороге, теперь обеспечь костры для обогрева людей, пока готовится чистка вагонов и ваша отправка. Ведь назад отправлять вас буду я. Понял? Ну, значит все. Пошли к богу партии. Ведь отсюда растолкать людей по нужным местам – головная боль еще больше твоей. Транспорта нет. Основная сила и надежда – это бабенки на лошаденках. Сумеют вывезти людей отсюда при трескучих морозах – хвала им и честь. Вон видел сколько техники? Два трактора – ЧТЗ, да полуторка… Вся техника на фронте. А если где в леспромхозе и есть в лесосеке какой тракторишка, так он за 40-50 километров не доползет сюда. Район большущий, на сотни километров. Бездорожье, снега сплошные, сибирская глухомань. Удивляюсь, как это ЧТЗ из Орешного Катька пригнать сумела. За мазутом приехала, да попутно рабочую силу назад привезет, если найдет кого годных из калмыков. Ведь дорог совсем нет, а сейчас снегами все занесено.

– Слышь, товарищ майор!

– Да ладно тебе навеличивать, Петром Савельичем зови.

– Вот и говорю, Савельич, а что если мы эту Катерину, как ее по батюшке, попросим помочь нам, а потом и мы ей поможем?

– Катьку по батюшке? Да ей чуть более восемнадцати, – усмехнулся железнодорожник.– На фронт сбегала – вернули, здесь нужны трактористы лес для фронта заготовлять. Семь братьев у нее на фронте. Половина полегло уже. Ну а че хотел-то?

– Видишь какое дело…Хоронить-то людей все равно надо будет. Так вот где там у вас кладбище или где их хоронить будут? Туда сразу перевезти на тракторных санях? Только

трактор с санями, а погрузка – разгрузка – мое дело, и похоронить тоже поможем.

– Совесть мучает? – энкавэдэшник скрипнул зубами и опустил глаза.

– Ослепили приказы, правильно ты сказал: рыли землю копытом, выполняя их. А теперь буду рыть могилы! У меня три дня есть, все сделаю.

– А чем Катьке-то поможешь?

– А вон видишь сани-то у нее какие? Два бревна, да настил кое-какой, бочки еле стоят. А мои солдаты сделают на сани высокий кузов – ограждение. Досок вижу у вас валом. Туда сенца или соломы накидай, сади людей, доедут за милую душу.