После сказанного он надолго погрузился в свои мысли, закрыв глаза. И мне подумалось: а ведь прав Василий Иванович. Со школьных лет я почти ничего не помню про Сербию. Ну была Косовская битва, отличился в ней один отважный серб, проникший в лагерь турок и заколовший военачальника… И что дальше? Какое значение она имела для сербов? Что потом было с сербами, и вообще, кто они такие были?.. Почему всю жизнь боролись за независимость, с десятого века, а получили ее лишь в 1878 году, после вступления России в войну с Турцией? А в 1919 году после поражения Германии в Первой мировой войне им удалось выйти из-под опеки Германии и образовать Королевство сербов. Ничего о свободолюбивой Сербии мы не знали. И из университетских стен я вынес немногое. Только детали первой мировой войны да убийство в Сараево сербом Г. Принципом эрцгерцога Франц Фердинанда. Тогда я не понимал, что Босния со столицей Сараево была аннексирована Австро-Венгрией. А ведь после того, как Сербия в 1882 году провозгласила себя независимым королевством и стала верной союзницей России, Австро-Венгрия не захотела усиления Сербии и уже в 1908 году аннексировала ее. Никому в Европе не хотелось иметь сильную союзницу России. Этой правды нам не говорили в студенческих аудиториях! Из-за России в 1914 году Австро-Венгрия нападает на Сербию. Россия не могла не заступиться за сербов, не вступить в войну. Зато во вторую мировую войну в Европе лишь сербы были союзниками в войне Советского союза против фашистской Германии. Те же хорваты воевали на стороне фашистов. Один «Хорватский легион» был разбит под Сталинградом. Мусульмане умудрились снарядить для Гитлера дивизию СС.

И уж совсем никакой правды нет в информировании россиян о событиях в современной Югославии. Мне повезло, – на моем пути встретились два замечательных человека – русский патриот Сергей Бабурин, и сербский патриот Живко Николич. Они не только влюбили меня в Сербию, заставили заново открыть эту удивительно добрую и красивую страну, изучить ее героические страницы истории, но и открыли глаза на всю ту неправду, которую сотворили вокруг Сербии американцы и их сателлиты. Сотворили ради одного – оболгать честный и ни в чем греховном незапятнанный народ, отнять у него свободу, независимость и право дружить с Россией. Сегодня появился еще и третий человек, чья любовь к Сербии прожигает мое сердце, чье отважное поведение, поездки в Сербию и выступления в российской печати с обличительными заявлениями заставляют устыдиться слабости и беспомощности России на Балканах. Этот человек – великий наш писатель, хранитель русского слова Василий Иванович Белов. Мне еще горше становится, когда я вижу, как тысячи писателей и тысячи политиков боятся не то что ринуться в Сербию и поддержать дух братьев по духу и крови, но и возразить официальной правительственной точке зрения о невмешательстве в югославский кризис. Они не перечат. Писатели, любящие ласки и премии кремлевских властителей. Политики, жаждущие получить одобрение сверху… А он один такой – принципиальный, смелый, умеющий отстаивать свою точку зрения. Так было и при импичменте президента Ельцина. Он один из писателей пришел в Государственную Думу, несмотря на болезнь, на запреты врачей, и сказал с трибуны парламента, что Ельцина надо судить. Потом многие деятели культуры и искусства незаметно благодарили его за откровенность и смелость.

Белов, видимо, почувствовал мои сокровенные мысли о Сербии и произнёс как-то отрешенно:

– Предаем мы сербов. Но сербы все понимают. Они говорят, наши сегодняшние беды и страдания оттого, что Россия слабая.

Вскоре Белов предался другим раздумьям. Начал критиковать беспомощность Ельцина… А я стал расспрашивать его о моем любимом поэте Николае Рубцове, с которым писатель имел давнюю дружбу. Белов неохотно говорил. Я решил прочесть несколько стихотворений Рубцова, те, что знал наизусть.

 
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризной,
Я буду скакать по следам миновавших времен.
 

– Откуда ты знаешь Рубцова так хорошо? – спросил Белов.

Пришлось не Белову, другу поэта, рассказывать о значительности поэзии последнего гения русской словесности, а мне самому. Про сборник стихов Рубцова, который я всегда беру с собой в любую командировку, я не решился сказать ему. Беседа о поэзии была на редкость интересной, не дежурной. Зная хорошо творческую биографию Белову, да и его самого, я только в самолете узнал о том, что он пишет стихи, и его первая книга была именно поэтической, под названием «Деревенька моя лесная».

– Писатель все должен писать: и стихи, и пьесы, и романы, – наставлял меня собеседник.

– А что, Вы и пьесы пишите?! – удивился я, и понял, когда тот кивнул головой, что не так уж и хорошо я изучил творческий путь одного из самых читаемых писателей России.

Так в разговорах и долетели мы до Белграда.

… В машине, мчавшейся по узкой заснеженной дороге в расположение сербского военного штаба, слышался настойчивый голос подполковника Чумакова.

– Вы зря, Василий Иванович, думаете, что мы не на стороне сербов, – приставал он к Белову. – Мысленно мы с сербами. И в конфликт не вмешиваемся только потому, что мы миротворцы, мы должны разъединять враждующие силы.

– Да что ты оправдываешься, у военных есть приказ, и этим все объясняется, – поддержал его Сергей Глотов. – Тебе то же и белорусские генералы сейчас скажут. Миротворцы должны быть миротворцами.

Депутаты Верховного Совета Республики Беларусь до политики тянули армейскую лямку, занимали крупные должности. И с Глотовым, конечно, тут же согласились.

– А кто же помогает мусульманам?! – возвысил голос Белов. – Почему ООН закрывает глаза на поставки оружия в Боснию? Слушайте, что пишут в белградском еженедельнике «Правда» о конкретных цифрах продажи оружия для боснийских мусульман и Хорватии. С апреля 1992 года по апрель 1994 года из Саудовской Аравии отправлено оружия на сумму в сорок миллионов долларов, из Ирана – на сумму в тридцать пять миллионов, Египта – на двадцать пять миллионов, Ливии – на пятнадцать миллионов, Турции – на восемь миллионов. Преуспели здесь и европейские страны, почти по десять миллионов затратили Словения, Швейцария, Германия. Поскромничали Австрия (два миллиона) и Италия (один миллион). США чаще оказывали помощь через ЦРУ.

Белов сложил газету и передал ее подполковнику. Потом достал еще одну газету, уже российскую, под заголовком «Завтра» и тоже передал собеседнику.

– Эту патриотическую газету мы читаем, – бодро признался Чумаков. – Редко только попадает. Привозят с оказией из России. Выписанные газеты нам и то не всегда доставляют.

– Не наседайте на подполковника, – вступил в разговор Бабурин. – Заставляете его нести ответственность за все правительство. А он-то тут причем? Ругайте лучше президента, не способного оценить трагедию и принять трезвое решение.

– Да у меня к нему нет никаких претензий, – вздохнул Белов. – Даже депутатов не ругаю…

Смех Бабурина, кажется, всех успокоил. Действительно, нам всем снова стало жалко подполковника. Начнем ругать власть за предательскую политику, а виноватым выходит рядом сидящий офицер.

– Не переживай, – успокаивающе похлопал по плечу десантника Глотов. – Василий Иванович других имеет в виду.

– Я не переживаю, – отозвался Чумаков. – Просто не хочется, чтобы у Василия Ивановича была односторонняя информация о наших военных. Мы часто читаем его статьи… У нас в батальоне его все знают, уважают. Когда услышали, что он приезжает, так возгордились. Не хочется, чтобы он думал о нас плохо.

– Да хорошо я о вас думаю, – заключил, успокоившись, Белов.

Но теперь не успокаивался подполковник:

– У нас, правда, не все офицеры понимают ситуацию. Я им говорю, что здесь, в Сербии, сегодня идет битва за Россию. Американцы сегодня ополчились на Сербию, а завтра бросятся на нас. Некоторым это все равно. Деньги хотят заработать. Вот и зарабатывают их здесь. Молчат. Пытаешься объяснить им, они огрызаются. Я говорю офицерам: будут у нас машины, но приедем домой, а там, как в Сербии, война… И нет машин. Сгорели. Опять молчат, дуются. А я им говорю: даже волки, когда горит лес, вытаскивают своих волчат. Спасают. Вот и мы должны подумать, если не о себе, то о детях, о будущем.

Все в машине притихли. Откровения подполковника хватали, как огонь, за душу. Я был уверен, что всем моим коллегам в эту минуту хотелось пожать руку замполиту Владимиру Чумакову. Перед нами предстал настоящий русский офицер, отчетливо осознающий, кто виноват в балканской трагедии, каким боком выйдет для России ее никчемное поведение здесь. Страдающая душа офицера изнывала от боли… И мы, депутаты, тоже повинные за немоту, обуявшую родную страну, вместо покаянных слов говорили дежурные речи. Нам наконец-то встретился такой офицер, от слов которого бежали мурашки по коже. В России, в воинских частях, офицеры еще не осознавали надвигающихся туч, беды, сотворенной идеологами «нового мирового порядка». Зато в Сербии у них открывались глаза и приходило ощущение беды, тревоги за Россию.

– Я своих солдат в церковь вожу, – продолжал Чумаков. – Пошлю пятьдесят человек и говорю им: не хотите – не верьте, но послушайте песнопения… Вслушайтесь в слова, в молитвы. Приобщитесь к истории. Вы должны знать, что ваши деды верили, они так жили.

Чумаков выглянул в окно машины. Видимо, узнал знакомые постройки. Мы подъезжали к назначенному месту встречи.

– Сергей Николаевич Бабурин прав, – подытожил он. – Это высокие политики виноваты… С них спрос за Сербию. Мы делаем все, что можем.

Он как-то неловко помолчал, оглядывая сидящих, и выдавил из себя признание, которое явно не хотел делать:

– А сербам мы помогаем все равно. То патронов подкинем. Спишем их на тренировочные стрельбы, и отдадим сербам. То миномет подбросим. Скажем, постреляйте, но не забудьте утром вернуть. То дадим на время противотанковую установку «Малютку».

Тут мы не выдержали и бросились обнимать и хлопать подполковника по плечу. Машина была тесной, но мы чувствовали себя вольготно и бодро.

Рассказ десантника из «Русбата» я тут же записал в блокнот. «Для истории», – пояснил Белову. «Правильно!» – поддержал он.

В расположении сербского штаба Сергей Глотов неожиданно спросил меня:

– Ты чего там все пишешь в блокнот?

Мы сидели в небольшой комнате, скромно обставленной мебелью, и ждали генерала. По военному времени обстановка и порядок были сносными. На переднем столе оставалась чья-то неубранная после обеда посуда. Чтобы никто особо не обращал внимания на мой ответ, я произнес тихо, но с определенной долей уверенности: «Никто ведь из журналистов не напишет о том, как великий русский писатель приехал в Сербию разделить их горькую участь, а я напишу. Никто не напишет, как прозревают в Сербии русские офицеры и как они мужественно ведут себя, а я напишу». Глотов возразил, так как против наших российских миротворцев и так, мол, развернулась кампания дискредитации, их обвиняют, что они часто выступают на стороне сербов, помогают им переправлять военную технику, дарят горючее, выходят из подчинения командования «голубых касок», а тут еще ты напишешь про «Малютку». Я ответил, что нам еще долго придется учиться у американцев, снабжающих мусульманскую армию огромным количеством вооружения, как надо защищать свои национальные интересы.

Белов все же расслышал ответ. И тут же по-своему отреагировал: «Мне стыдно за Россию, потому я здесь!».

Вскоре в комнату вошел знакомый уже нам генерал Милошевич. Он не имел никакого родственного отношения к президенту Югославии Слободану Милошевичу. Просто, как он пояснил Бабурину, в Сербии часто встречается эта фамилия. Перед обедом с сербскими офицерами он собирался доложить нам обстановку.

Доклад Милошевича заслуживал внимания. Я пожалел, что подполковник Чумаков вынужден был оставить нас около сербских позиций и уехал, не услышав интересных фактов. К вечеру мы должны были заехать еще раз к нашим миротворцам. Они просили Сергея Бабурина выступить перед ними.

Переводчик работал легко. Сербский язык порой очень напоминал наш. Некоторые слова походили на русские, но большинство все-таки были трудно понимаемы. Потому переводчик выручал и нас, и генерала, чеканящего слово за словом.

– Наш корпус занимает сложную зону обороны. Самые сильные силы врага здесь. По нашим данным, семьдесят тысяч мусульманских солдат здесь. Мы защищаем внешнее кольцо Сараево. Нас атакуют изнутри и с внешней стороны. Иногда даже улицы разделяют мусульман и сербов. В самом городе воюет около десяти тысяч моджахедов. Недавно жаркие бои были в местечке Горбовиц. Здесь погибло шестеро русских… Хорошие бойцы. В наших руках шестьдесят процентов промышленных предприятий Сараево, в том числе энергетика. На аэродроме французский батальон сейчас стоит. Аэродром всегда наш был. Но его оккупировали международные силы ООН и теперь пользуются им только мусульмане. А он наш. Мусульмане прокопали тоннель к аэродрому. Им блокада США не страшна. Фактически блокады нет. Сделано это под эгидой международной организации ЮНПРОФОР. А копали тоннель мирные сербы, захваченные мусульманами в плен.

Рассказ генерала дополняют сербские офицеры. Они охотно откликаются на предложение Сергея Бабурина прояснить ситуацию вокруг санкций против Союзной Республики Югославии, деятельности Контактной группы по Боснии и Герцеговине. Перед нами вновь воссоздаются эпизоды и картинки происков идеологов «нового мирового порядка» и США, жаждущих после уничтожения СССР развалить и уничтожить Югославию. На карте-схеме раздела Боснии, созданной международной контактной группой, видно, что сербам должно было отойти сорок девять процентов территории, а мусульманско-хорватской федерации – пятьдесят один процент.

Генерал Милошевич дал свои пояснения:

– Мы не могли принять план, по которому у нас отнимают наши плодородные земли и выход к Адриатическому морю, гидроэлектростанции и рудники. Не только Президент Караджич, но и все сербы поняли, что предлагаемые карты означают исчезновение Республики Сербской и Республики Сербская Краина. Нас вначале разделили, а теперь по одиночке решили прихлопнуть, и все наши территории отдать врагам. Народ на референдуме, вы знаете, отверг этот план. Милошевич в Белграде объявил нам, своим сербам, санкции. Мы – в кольце. Блокада от Белграда и США. Мы готовы не воевать, а идти на уступки, к миру, но по справедливому договору. Америка нас бомбами не запугает.

Знакомство с сербами давно убедило нас, что они не боятся умирать за родину. Мы уверовали и в то, что не по вине сербов не сработал мирный план урегулирования конфликта… После референдума в переговорах с контактной группой они все-таки нашли взаимопонимание… Хорваты уже одобрили план. И мусульмане склонялись к его принятию. И тут американцы вдруг ни с того ни с сего начали грозить сербам бомбежками. Конечно, мусульмане-боснийцы стали проявлять ненужное упрямство. Они нарочно начали требовать для себя не пятьдесят один процент территорий, а пятьдесят восемь. Лидер мусульман Алия Изетбегович выступил с заявлением: «Мы согласны на формулу 51–49 при одном условии: если мусульмане и хорваты сами начертят карту». Это предложение было отходом от прежней линии и к тому же заведомо неприемлемым для сербов. Так идею мира похоронили на время.

После Сергея Бабурина в разговор вступил Василий Белов. Он поинтересовался причинами очередных карательных бомбардировок НАТО сербских позиций. Мы поддержали его вопрос, так как уже знали, что американские кровопийцы недавно бомбили сербов в Краине, а теперь и в Боснии, там, где мы находились.

Оказывается, и здесь американцы проявили свою гнусную сущность, которая на дипломатическом языке называется «двойные стандарты». Американцы позволяли мусульманам из города Бихача, территория которого была объявлена зоной безопасности, нападать на сербов. Сербы терпели. Но когда мусульмане перешли из Бихача в атаку, сербы отбросили их и перешли в наступление. Тут сразу появились вездесущие американцы, они вспомнили про «зону безопасности» и стали наказывать за ее нарушение не мусульман, а сербов. В седьмой раз обрушили на их головы бомбы.

Этот рассказ сильно расстроил Белова. Я заметил, как он мрачно качал головой, хватался рукой за грудь. Порой трудно дышать было и мне. Грудь сковывал ужас происходящего. Но впереди нас ждал еще один трагический рассказ о том, как американское прикрытие продолжало помогать мусульманам убивать сербов, а командующий «голубыми касками» Майкл Роуз вынужден был восстать против этой несправедливости…

Случилось это на горном хребте Игман. В ночь на 6 октября 1994 года мусульманские войска захватили и вырезали там сербский пост из двадцати солдат. Среди убитых были четыре девушки-санитарки. Зверское убийство произошло не в районе боевых действий, а в демилитаризованной зоне, которая находится под контролем «голубых касок». Здесь не имеют права стрелять ни сербы, ни мусульмане. Генеральный секретарь ООН Ясуси Акаси направил президенту БиГ А. Изетбеговичу резкий протест в связи с этим преступлением. Последний вместо выражения скорби потребовал от Акаси извинений за якобы неадекватную оценку происшедшего. И тогда Майкл Роуз пошел на беспрецедентный шаг – он вытеснил с горы полутысячную мусульманскую бригаду.

В итоговой речи руководитель парламентской делегации Сергей Бабурин использовал последний сербский рассказ, пожелав сербам вытеснить мусульман со всех оккупированных ими территорий. Отбросить всякую жалость и уничтожать натовские самолеты, нарушающие воздушное пространство Боснии.

Про сбитый самолет мы слышали еще в Москве. И успели даже у здания посольства США выразить восхищение смелостью и отвагой сербских воинов.

Бабурин раскритиковал однобокую предвзятую позицию США на Балканах. Всему миру и США в том числе, известно, например, что мусульманский военный анклав- крепость Горажде давно является главным арсеналом врагов Республики Сербской. Известно, что под прикрытием миротворцев ООН там действует крупное предприятие по производству оружия. Мусульмане получили возможность вооружаться, и затем нападать на сербов. И когда боснийские сербы попытались обезопасить свою жизнь и ликвидировать очаг смертельной заразы, то на помощь мусульманам кинулись натовские бомбардировщики.

Российским депутатам известно и то, почему американские политические громилы настаивали на снятие с должности командующего миротворческими силами Роуза. Просто в натовские планы не входило поражение правительственной мусульманской армии в Горажде весной 1994 года. И когда правительство Изетбеговича после провала наступления осенью прошлого года под Бихачем обвинило генерала Роуза в симпатиях к сербам, американцы решили расстаться с неуправляемым генералом. А ведь Роуз в буквальном смысле создал условия для возвращения мира на боснийскую землю. Только такой мир не нужен был ни США, ни мусульманам. Они жаждали своего мира, при котором у сербов не будет ничего – ни земли, ни свободы.

В беседу Бабурина с сербскими офицерами незаметно вклинился Белов. Он встал, плотнее придвинул к столу стоящий перед ним стул и, упираясь в край стола, начал, пристально глядя на генерала Милошевича, возмущенно говорить об Америке, превратившейся в мирового жандарма. Седая голова генерала вросла в плечи. По всему было видно, что слова русского писателя пришлись ему по душе. После встречи я понял, почему он столь внимательно относился к каждому слову писателя. Книги Белова не раз переводились на сербский язык, и он их всегда с интересом читал.

Из-под пиджака Василия Ивановича выглядывал светло-коричневый свитер, наглухо закрывающий горло. В помещении люди так надышали и накурили, что ему не хватало воздуха, и он при разговоре то и дело отодвигал от горла край свитера. В руках он держал толстый бумажный сверток. В нем лежали, по его признанию, авторские книги. Подарки предназначались сербам. И потому я частенько нашептывал автору, что пора бы и подарить несколько экземпляров генералам. Однако Белов упрямо твердил, что везет книги президенту Радовану Караджичу.

Несколько раз он вспоминал картины разгромленных городов. Не оставляли его в покое площадь, усеянная стреляными гильзами, брошенная детская коляска, нагруженные всяким скарбом телеги и едва поспевающие за ними голосящие женщины. И вновь Белов бесцеремонно ругал американцев, которые способствовали распаду СССР, а затем, воспользовавшись кризисом в России, добились введения санкций против Югославии.

– Им удавалось в обход санкций наращивать военный потенциал мусульман, а это недопустим в политике, – резонно заметил Бабурин.