Ой, что было, шеф, что было!
Из м/ф «Приключения капитана Врунгеля» (1976)
Громоподобный стук в дверь – похоже, ногами – вырвал меня из сна около пяти утра. Я вскочил, ища глазами автомат и готовясь строится. Постепенно до меня дошло, что это никакая не армия. Просто, с тех самых времен настолько сурово меня никто не будил.
Я натянул халат, с большим трудом попав в рукава. Не нащупав карманов, понял, что надел его наизнанку. И тут же вспомнил, что шиворот-навыворот одеваться нельзя – плохая примета. Перенатянулся уже быстрее. Продирая глаза, открыл дверь. У порога качался щупленький мужичок с бородой. Рядом с ним стояли огромные напольные часы позапрошлого века, о деревянный верх которых звонко разбивались капли с крыши. Часы качали маятником в такт мужичку и были на пару циферблатов выше его. На площади позади этой странной парочки было еще темно.
Икая и распространяя вокруг уже осточертевший запах перегара, мужичок прохрипел, почему-то по-волжски окая:
– Хозяин, купи часики. Недорого отдам!
Видимо, приняв мой ступор за немой вопрос о цене, мужик заискивающе протянул, любовно поглаживая двухметрового темно-коричневого монстра: – Штука!
Я со сна все еще не понимал, что происходит, и пялился на этот изысканный антиквариат с ангелочками. Азарт халявы, наложившись на сонное состояние, вызывал странные чувства. Хотелось то ли жадно заснуть, то ли сонно торговаться. Тем не менее, как-то автоматически брякнул, виртуозно выворачивая в зевоте собственную челюсть:
– За пятьдесят рублей давай?
– Давай! – мужик азартно махнул рукой, и часы с громкой радостью пробили пять раз, введя в легкий ступор местных котов и проезжавшее мимо сонное такси. Нет, не реклама – двигатель торговли. Двигатель торговли – торговля! Я это еще в Турции понял, когда за вожделенную куртку отдал не 900 запрошенных, а всего лишь 200 кровных долларов.
– Краденные, небось? – я все еще не верил в реальность столь выгодной сделки. Тот новодел, который мне сватали в магазине, стоил больше тысячи евро. А тут – такой замечательный вариант.
– Да не… Это, Марья Прокофьевна померла, а внук ейный мебелями за работу расплачивается. У ней отопление – форсунка, давно под ремонт просилась. Я и переложил печь-то. А внук ейный, Васька, расплатился не литрой, а вот энтой монстрой, – куды ж мне их тащить? Я далече живу. А Гаврилыч сказал, что тебе спродать можно, вот я и спродаю…
Купюра перекочевала в карман бородача, а часы – ко мне в прихожую. Выглядели они шикарно, хоть и пахли дешевым табаком. Я закурил, попросил мужичка остановить часовой механизм, пожал шершавую ладонь бородача на прощание, и на ощупь побрел в туалет. Свет включать не хотелось. Хотелось спать и видеть сны. Точно такие же, из которых меня только что извлекли. Извлекли бесцеремонно, но компенсировав неприятность дуновеньем старины глубокой.
Вся информация о сновидении, которую я только что помнил, стала улетучиваться по мере уменьшения длины сигареты. Сон оставил какое-то нездоровое состояние, хотя обычно я чувствовал себя отдохнувшим и добродушным после таких серьезных заплывов в цветной мир Морфея (чуть не подумал – Диснея). Списав весь неудачный оздоровительный эффект сна на то, что меня просто очень рано разбудили, я вернулся к кровати, и с превеликим удовольствием нырнул под одеяло…
Проснувшись часов в девять, я с наслаждением осознал, что похмелье прожито и осталось во вчерашнем дне. Сегодня я ощущал себя вполне здоровым человеком – и даже уловил некое подобие аппетита. Кроме того, не стал досыпать до 12 часов. Пробравшись в халате на кухню, я сделал себе огромную чашку кофе с молоком и полдюжины крохотных бутербродиков с сыром, который покоился между ветчиной и майонезом. Что и умял, не раскаиваясь, а очень даже наоборот.
Нужно было срочно что-то делать с машиной. В свете незапланированных расходов на ремонт (когда еще я получу компенсацию от страховой фирмы!), Толик Толикович был банкротом.
Напялив спортивный костюм, я выскользнул из квартиры, и под холодными каплями дождя забежал во двор нашего дома. Зашел в подъезд, и поднялся к Гаврилычу.
Гарвилыч, как всегда, был слегка пьян, слегка брит, но полностью компетентен. Он тут же нарисовал записку в один из автосервисов в достижимой близости для моих, трущихся о поврежденный металл, колес. Сказал, что представиться мне надо будет его племянником, и обещал цену за ремонт ниже адекватной. Причем, для страховщиков, официально записанная цена ремонта будет значительно выше, что позволит мне даже заработать на аварии.
Также он подтвердил абсолютную легальность утренней покупки. Часы можно было приводить в порядок, не боясь появления блюстителей порядка и обвинений в скупке краденного.
Мы перекурили на лестнице, и я, вручив ему виагру, вспомнил, что Гаврилыч свою импотенцию называл «противостоянием». Улыбнулся, и рванул заниматься последствиями аварии. А соседа вернула к семейному очагу тетя Вера, его супруга, подозрительно глянув на меня: не спаиваю ли я ее благоверного.
Через час, с черепашьей скоростью, я доехал до автосервиса. Там присвистнули, но, увидев записку Гаврилыча, отнеслись ко мне с уважением. Машину сделать обещали в течение двух-трех дней – правда, без покраски. Покраску назначили на выходные. Оплата за ремонт была минимум на треть меньше реальной, а по документам обещали провести цифру, вдвое большую этой суммы. Другими словами, все с моей машинкой обошлось, как нельзя лучше.
Домой я вернулся гораздо быстрее – у маршрутки колеса терлись исключительно об асфальт, и никаких крыльев не цепляли. Уселся за стол и, закурив, подбил бабки. Денег практически не было. Даже с учетом того, что в сервисе я отдал только половину, а вторую часть нужно будет им выплатить, когда настанет время забирать автомобиль. Это значит, что грядущий бонус, который мы обмывали в пятницу, накрылся. Но вариант подарка, доставшийся мне утром практически даром, понравится Ирке даже больше. Наверное…
– Знатная зверюга. Мех. Сало. Шкварок нажарю.
Из м/ф «Падал прошлогодний снег» (1983)
Через полчаса моя утренняя активность сменилось апатией, делать абсолютно ничего не хотелось. Настроение было под стать продолжающемуся за окнами дождю, а самочувствие опять решило, что оно не очень, и принялось в этом довольно успешно убеждать меня.
Смутное ощущение какого-то важного недавнего события внимательный осмотр часов не объяснил. Дело в том, что сон я забыл напрочь, как поступаю практически со всеми ночными показами от Морфея, а именно из-за сна это чувство и возникло. Но я давно привык к присутствию дежавю, и особо не заморачивался.
Напольные красавцы, как и все немецкое, выглядели торжественно и немного напыщенно. За дверцей из постаревшего стекла с фацетом – похоже, того самого стекла, еще первого, висел маятник и пара латунных гирь со свинцовым наполнителем. Открыв дверцу – абсолютно без скрипа, я обнаружил клеймо GUSTAV BECKER – корону и две буквы, G и B. Под инициалами полукругом качалась надпись «FREIBURG IN SCHL.» – позднее я узнал, что это означает «Фрайбург в Силезии». Латунный циферблат с чеканкой, к сожалению, изображал арабские цифры, а не римские. По самым скромным подсчетам, данному изделию Беккера было более 120 лет, и это внушало уважение.
Часы были в неплохом состоянии, хотя кое-где почистить и подкрасить не мешало бы. Было бы неплохо и стекло заменить – чтобы избавиться от ощущения, будто оно затянуто тиной. Но, с другой стороны, стекло выглядело ровесником часов – может быть, хорошей чистки будет достаточно? Я был доволен покупкой, и очень быстро отыскал для обрусевшего, видимо, трофейного, Густава место в гостиной, между двух окон. Запускать механизм я не решился, помня давешний громкий бой в тишине площади по поводу наступления пяти часов утра, и постановил, что пока стоять они будут стоя.
На этом энтузиазм мой обнулился, и устремился исследовать свои отрицательные значения. Я валялся на кровати, и пялился в телевизор. Но счастья от жизни не испытывал никакого.
Опиатные эндорфины почему-то не вырабатывались. Это такая хитрая штука, медиатор системы положительных эмоций, которую мозг вырабатывает для того, чтобы быть веселым и довольным. Дело в том, что вырабатываются они, в основном, по случаю совершения чего-то полезного. После какой-нибудь приятной встречи, после решения трудной задачи или завершения какого-нибудь значимого дела, аки награда за предыдущие мучения.
Но я не мог ничего закончить, потому что не начинал ничего! Меня заборола лень, она подмяла меня под пледом, позволяя лишь щелкать пультом от телевизора. Еще она иногда позволяла посещать туалет и прикуривать сигареты. Больше – все! А мозг тихо скулил и требовал опиатов… Грозился ввергнуть себя в меланхолию, или, того хуже, в депрессию.
И я совершил подвиг: выбрался из-под пледа и натянул брюки. Брюки натянулись, но обнаружилось, что они все заляпаны вчерашней дорожной грязью. Все было против меня. Я придавил задом плед на кровати и попробовал, раскачиваясь, заунывным голосом пропеть песнь «О вещем Карнеги». Очень сожалея, что не прочитал в свое время его книжку про то, как нужно завоевывать друзей и оказывать на них влияние.
Мне бы так это сейчас пригодилось – подружился хотя бы с собственной головой, оказал бы на нее влияние. Она бы не доставала меня своими дурацкими воплями типа «опиатов хочу!», «а вот раньше были опиаты…», и самым коронным, «а ты, вообще, кто такой?». Очень уж мне не хотелось отвечать на последний вопрос, тема которого могла подмять под себя такое количество философского содержания, что голова и сама бы не обрадовалась. «Но зато хоть опиатиков посшибала бы…» – этот скулеж меня просто достал.
Я уже был готов сходить за пивом – алкоголь тоже вырабатывает опиаты… правда, несколько другого состава, причем, если этим увлекаться достаточное количество времени, они начинают замещать естественные, и, глядишь – опаньки – зависимость созрела.
Несомненно, подобные ощущения были следствием тяжелого похмелья после веселой пятницы. Значит, надо бросать пить. Устроить эдакий забег во имя здорового образа жизни… Ну, полуздорового, курить-то не бросил. И тут я вспомнил! Сегодня же воскресенье! Причем уже далеко не одна минута первого ночи. Пропущен момент Х! Я внутренне похолодел.
«И курить бросаю!» – добавил я вслух к мысли завязать со спиртным. Злорадная, но наполненная какой-то нешуточной решимостью мысль пронзила хныкающий мозг, исполненный мечтами о большой коробке с опиатами, он как-то поежился и затих.
Я рванул к ноутбуку, извлек из сумки пятничное пари. От сердца отлегло – дата была проставлена сегодняшняя, а конкретное время указано не было. Значит, пари можно начать в любой момент воскресенья, а не с первой минуты суток.
– Бросаю! – я смял остававшийся пяток сигарет вместе с пачкой-гробиком в набухшей венами и сухожилиями руке, бросил этот скомканный пережиток на стол, и, одевая спортивный костюм с наслаждением услышал в удаляющемся и заикающемся шепоте-эхе виновато-истерический голос собственного Эго: «А может ну его на фиг, эти опиаты-шматиаты?.. Полежим, покурим, киношку посмотрим?».
– Доктор сказал в морг – значит в морг, – я решительно поставил крест на своей помощи табачным компаниям и, частично, раковым заболеваниям. На полтора года – минимум! Сказал, как отрезал. Даже самому страшновато стало. Привязанность, все-таки. Я нашел ручку и поставил свой дрожащий от возбуждения автограф в нужном месте Пари.
Так внезапно, среди белого (простите, серого!) воскресного дня я никогда не совершал подвигов или жизненно важных начинаний. Все они, как правило, начинались с понедельника или первого числа месяца. И уж точно всегда вводились в действие с началом новых суток. Новый подход к графику изменения себя в лучшую сторону мне понравился – а почему бы нет?
Заново облачившись в спортивный костюм, влез в кроссовки. И краем уха обнаружил шебуршание под полом. Дом был очень старый – дореволюционный, под моей квартирой находился такой же древний подвал. В последнее время какая-то упертая мышка из подвала настораживала меня по ночам, пробуя на зуб половые доски. Но раньше это было исключительно в темное время суток и как-то ненавязчиво, скромно и воровато. А тут – на тебе! Час дня, а это чудовище грызет вверенную мне недвижимость!
Я топнул ногой по полу, призывая мышь к интеллигентному поведению, и, одевшись, вышел на улицу, приговаривая: «Злые вы все, уйду я от вас».
На улице было мерзко – с крыши капало, с неба моросила какая-то влажная пыль, а промозглый ветер бесцеремонно пытался забраться за пазуху, и коснуться закрытых участков тела. Свинцовая серость и общий минус настроения никак не хотели рисовать радужность ближайшего будущего.
– А мы пойдем на север, – пропел я, перебираясь через площадь, асфальт которой давно запутался в лужах и трамвайных рельсах. И, согласно песне, пошел в северном направлении, абсолютно без цели. Просто чтобы пройтись.
Так как медленно и бесцельно я прогуливаться не умел, то всегда предварительно выбирал конечный пункт моей прогулки. И очень быстро к нему продвигался. Потом столь же быстро возвращался обратно. Девушки, семеня за мной, обычно жаловались, что я как-то чересчур быстро прогуливаюсь.
Я прошел мимо Нахичеванского рынка, и тихими улицами брел вверх – дорога шла немного в гору, прохожих было мало. Да я и сам мало присутствовал на этой улице, полностью пребывая в своих мыслях.
Вскорости все же удалось расконсервировать воспоминания о теплых весенних денечках, я включил плеер с чем-то медленно-мелодичным и был вполне доволен жизнью, когда оказался рядом с еще одним рынком – небольшим рынком домашних животных.
Давно хотелось себе собаку – но возможности не было… Работа отнимала много времени, иногда случались командировки. А собака такого не поймет – с ней гулять нужно. Обеспечивать же дополнительными хлопотами Ирину не хотелось. Да я и не был уверен – будет ли она «за» лающего домашнего питомца, сертифицированного истребителя модной обуви.
Я прошел по рядам – продавцов было немного, в основном торговали корма и всякую упряжь. Основную армию питомцев для продажи обычно привозили в субботу – и покупателей больше, и самим продавцам, наверное, так было удобнее. Сегодня стояло две-три бабульки с котятами и парнишка-кореец с канарейками. Да и тот уже собирался.
Возле самого выхода стояла грустная женщина нездорового вида, в стареньком драповом пальто. Из-за пазухи торчала голова серого в полоску разбойника с огромными усами. Янтарные глаза котенка пытливо уставились на меня. Я протянул руку, чтобы погладить его по лобастой голове. А он постарался своей лапой зацепить за провод от наушников, которые радовали меня мелодией из «Криминального чтива».
Женщина воодушевилась.
– Возьмите котеночка! От матери – крысоловки, последний остался из выводка. Для дочки оставила, а она не смогла приехать – они с мужем в Иркутске живут. Ну да ничего, ей Мурка еще нарожает, а этого жалко… Без денег возьмите, он к лотку уже приучен! Я вам скажу, когда у него день рожденья, будете праздновать! Он родился… – она немного запнулась, вспоминая, – 25 сентября он родился!
Я вздрогнул. 25 сентября – день моего рождения. И тут же принял очередное судьбоносное решение. Если считать с отказом от курения – уже второе за сегодня. Я решил приобрести себе котенка. Во-первых, рано радовалась эта мышь под полом. Во-вторых, Ирке будет приятно. Ну и я тоже котов люблю. Даже имя моментально в голове созрело – Джин. Джин с Толиком – вот потеха! И день рождения у нас с ним один на двоих.
За янтарноглазое создание я все же заплатил женщине, практически насильно – не хотелось счастья на халяву. У корейца-птичника, торгующего еще и всякой звериной пластмассовой бижутерией, я приобрел все необходимые причиндалы для юного зверя.
Сама же Мелкая Пушистость перекочевала во внутренний карман моей куртки, а в рюкзак были помещены: кошачий туалет, наполнитель для него, две миски – белая и серая, ошейник от блох (почему-то показавшийся мне смутно знакомым), сухой корм и пара игрушек. И еще – прыгучий мячик под цвет глаз Джина и огромная серая мышь из плюша для жестких спаррингов – пусть трепещет подвальная мышка, квартира № 18 вызывает кошачий спецназ!
Домой я возвращался другой дорогой. Солнце вроде бы было на небе и даже честно пыталось светить, но ему мешали в этом благом начинании тяжелеющие тучи.
Джин наружу не высовывался. Похоже, он заснул в моем кармане. Настроение улучшилось, и этому весьма способствовал маленький теплый и пушистый комочек в районе сердца. Я остановился, чтобы взглянуть на него.
Мимо меня прошлепал растрепанный мальчишка лет двенадцати с полиэтиленовым пакетом, полным ветра. Двигались мы с ним в разных направлениях. Я прошел шагов десять от места встречи с пацаном, и увидел очень редкую картину – на земле лежали деньги, согнутая пополам внушительная стопочка российских рублей высокого достоинства. Судя по верхней купюре, мальчишку послали купить к ужину грамм 200 свежего золота.
Не могу с уверенностью сказать, что лишние деньги мне бы помешали. Потому что лишних денег у меня никогда не было. А в свете последних событий, их не было вовсе. Потерял бы эти бумажки кто другой, наверное, оставил бы себе, с пребольшой и толстой радостью. Искренней, животной радостью от соблазнительной халявы, в первом же раунде победившей хиленькую совесть, отягощенную наследственным урбанистическим авитаминозом.
Но мальчишку было жалко, поэтому я обернулся и свистнул, останавливая его. Он послушно подошел, не подозревая, в чем дело. Я показал ему на деньги, и его вид от этого стал еще более растрепанным. Он удивленно разжал кулак и заглянул вовнутрь. Кулак показал ему пустую ладошку. Растрепанность и растерянность парня, очевидно, достигли своего апогея, потому что он сначала что-то мяукнул, потом хрюкнул, и только после этого его горло и легкие смогли справиться со словами благодарности.
О проекте
О подписке