Читать книгу «О конкуренции и регулировании: теория, история, практика, перспективы» онлайн полностью📖 — Анатолия Николаевича Голомолзина — MyBook.
image

После революции 1905 г. большинство отраслей промышленности России и значительная часть транспорта, питающаяся минеральным топливом, попали в полную зависимость от трех основных угольных организаций, которые… путем решительных мер в течение короткого времени поставили весь внутренний рынок перед хроническим недопроизводством, сопровождавшимся беспрерывным повышением цен на уголь и в конце концов доведшим страну до «угольного голода» как раз к моменту объявления (Первой мировой) войны. …Когда разразилась война, одним из самых важных факторов нашего разгрома оказался «угольный голод», который был подготовлен объединенными усилиями наших углепромышленников, клявшихся в преданности народу и вопивших на всех перекрестках о своей готовности пожертвовать всем для спасения родины, писал Г. Цыперович134.

Не лучше обстояло дело и с нефтью, служащей топливом для значительной части наших промышленных предприятий, транспорта, электрических станций и т. д. Синдикативное движение в этой отрасли промышленности началось еще в 1890-х, и с тех пор оно неуклонно распространялось вширь и вглубь, параллельно с общим процессом концентрации капиталов и их усиленной интернационализацией135.

К началу войны 1914 г. все нефтедобывание в России фактически сосредоточено или находилось под контролем четырех крупнейших обществ: русско-американской «Генеральной нефтяной компании» (General Oil Company), английской компании «Шелл», голландской «Королевской Генеральной Компании» и товарищества Нобеля. Фирма Нобеля, пользуясь тем, что в ее руках и в руках ротшильдовских фирм находилась значительная часть транспортных средств, сконцентрировала у себя сбыт на самых важных рынках России. При помощи «местных соглашений» взаимная конкуренция (этих групп) сводилась к нулю, и потребители отдавались в руки (одной) компании136.

Итак, две основные отрасли по добыванию и продаже топлива, угольная и нефтяная, питающие почти все фабрично-заводские предприятия и почти весь транспорт, в течение короткого времени оказались в руках нескольких монополистических организаций, тесно связанных «общностью интересов» с аналогичными иностранными организациями и потому вдвойне безнаказанных в своей противообщественной деятельности. Одновременно с лихорадочным объединением угольной и нефтяной промышленности усилился темп синдицирования в области железоделания и железообработки. Практически монополистом на рынке металлопродукции стало объединение «Продамета». Его рыночная власть усилилась за счет скупки предприятий, добывающих уголь и руду137.

Антимонопольное законодательство не оказало в начале ХХ в. своего оздоравливающего влияния. История «борьбы» самодержавного правительства с синдикатами и трестами в России, даже при наличии в своде законов статей, касающихся запретов антиконкурентных соглашений, дает «поразительные образцы бессилия карательных мер и дискредитирует их бесповоротно». Однако, крушение неоднократных попыток правительства вступить в борьбу с синдикатскими объединениями с помощью карательных мер и капитуляция его перед объединенным капиталом, не убедили широкие слои общества, в частности аграриев, которые вели атаку против синдикатов и трестов, требуя их «непризнания», полного воспрещения и самых крайних мерах против синдикатчиков. В Государственной Думе того времени бытовало мнение: «надо сослать Нобеля в Сибирь, и цены понизятся» 138.

В процессе безрезультатной борьбы между правительством и объединенным капиталом выяснилось совершенно отчетливо, писал Г. Цыперович, что перерождение экономической и социальной ткани нашей страны зашло так далеко, что только новая политическая организация в новых общественных условиях может если не решить всего вопроса в целом, то, по крайней мере, правильно его поставить. Отечественные деятели были не одиноки в своих устремлениях, эти идеи прочно захватили умы мирового социалистического движения. Резолюция по вопросу о синдикатах и трестах, принятая на Парижском международном социалистическом конгрессе в 1900 г. и подтвержденная на следующих конгрессах, увы, гласила: «Единственным реальным выходом из гнетущего положения должна быть национализация, а в дальнейшей стадии – международное регулирование производства во всех отраслях, в которых международные тресты достигли наивысшего развития»139.

Об этом не пишут в учебниках истории, не пишут об этом и в учебниках по экономике. А надо бы. От противозаконных синдикатов и трестов очень коротким оказался путь к обобществлению торговли и производства после Октябрьской революции 1917 г. Основанием для практических масштабных действий нового правительства стало не только осознание того, что класс капиталистов не желает удовлетворять потребности потребителей. Другим основанием послужило то, что распространившаяся в огромных масштабах всей страны и всех сфер деятельности частно-хозяйственная монополия дала отработанные образцы регулирования деятельности. Этот опыт говорил, что производство и сбыт можно регулировать, не опираясь на рыночные механизмы. То есть, цены можно устанавливать и поддерживать, рынки можно делить по продуктовому и территориальному принципу, прибыли между предприятиями могут распределять наемные управленцы. Последним, вообще говоря, все равно, какая при этом является собственность – частная или государственная140.

Революция 1917 г. направляла движение России по пути обобществления и легализации запрещенных в рыночной экономике организаций и объединений. Резолюцией 3-й Всероссийской конференции профсоюзов по вопросу о контроле над производством и распределением и об организации производства в России (20—28 июня 1917 г.) устанавливалось, что «…Для выработки и урегулирования на практике конкретных мероприятий по урегулированию производства, транспорта и распределения продуктов, должны быть созданы государственные органы в центре и на местах… В области регулирования производства надлежит приступить немедленно к принудительному государственному синдицированию, а там, где это по техническим и экономическим условиям невозможно, к трестированию отраслей крупной промышленности, вырабатывающей продукцию массового потребления» 141.

В публичном выступлении П. П. Рябушинский в августе 1917 г. открыто обвинил «министров-социалистов» в составе Временного правительства и «лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов» в экономической разрухе. Введенная Временным правительством «хлебная монополия», предусматривавшая отчуждение хлеба только государственными органами и по твердым ценам, ударила по частной торговле, а с разрушением частного торгового аппарата, по убеждению Рябушинского, страну неминуемо ожидали кошмары голода. Предостережение Рябушинского было истолковано как призыв задушить революцию «костлявой рукой» голода. Усилиями «левых» публицистов «Рябушинские» из имени собственного были превращены в символ, кличку российской буржуазии, готовой якобы на все ради сохранения власти. В последовавшем и, увы, предсказанном ранее П. П. Рябушинским финансово-экономическом провале и разрухе еще долго, но безосновательно обвиняли торгово-промышленный класс142. Голод же в начале 20-х и в начале 30-х гг. ХХ-го столетия в СССР стал следствием демагогий, репрессий и политики огосударствления и монополизации конкурентных секторов сельского хозяйства и торговли. После победы Октябрьской социалистической революции обобществление и легализация запрещенных в рыночной экономике организаций и объединений составили основу государственной политики. В результате страна поставила чудовищный по своим масштабам и последствиям эксперимент «зажимания» свободных рыночных сил.

Отрыв от жизни идеологем капитализма и социализма

Не будем спешить «посыпать голову пеплом» и признавать мнимое историческое поражение социализма перед капитализмом, равно как испытывать большого оптимизма по поводу неизбежности победы социализма (коммунизма) в будущем. Вопрос не в идеологемах, а в понимании жизни и сущности «приводных ремней» хозяйственного механизма. «Капитализм и социализм представляют отвлеченные начала, которым не соответствует никакая простая действительность», – писал Н. Бердяев. «Уже идеологи капитализма не хотели видеть в хозяйстве организма и идеологи социализма лишь продолжали их дело разрушения идеи хозяйственного организма. Революционными путями нельзя реформировать и улучшить хозяйство. Все опыты социальных революций уничтожают свободу лица в хозяйственной жизни»143. Н. А. Бердяев отмечал, что на поверхности русской жизни либерализм как будто начинал играть довольно большую роль и с ним должно было считаться правительство. Но самый большой парадокс в судьбе России и русской революции, говорил он, в том, что либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, оказались в России утопическими. И большевики, и меньшевики, и все деятели революционного социального движения вдохновлялись совсем не теми идеями, которые господствовали в верхнем слое русской культуры, им была чужда русская философия, их не интересовали вопросы духа. Он считал, что в октябре 1917 г. большевики воспроизвели приемы Петра, который «хотел уничтожить старую московскую Россию, вырвать с корнем те чувства, которые лежали в основе ее жизни. Та же грубость, насилие, навязанность сверху народу известных принципов, та же прерывность органического развития, отрицание традиций, тот же этатизм, гипертрофия государства, то же создание привилегированного бюрократического слоя, тот же централизм, то же желание резко и радикально изменить тип цивилизации. Но большевистская революция путем страшных насилий освободила народные силы, призвала их к исторической активности, в этом ее значение. Переворот же Петра, усилив русское государство, толкнув Россию на путь западного и мирового просвещения, усилил раскол между народом и верхним культурным и правящим слоем»144.

В России после гражданской войны и в довоенный период (до Великой Отечественной войны) ситуацию спасало то, что освободили в рамках сложившейся иерархии отношений творческий потенциал народных масс (в том числе путем обеспечения всеобщей грамотности). Не будь в этот период массовых репрессий, свой вклад в развитие страны смогли бы в полной мере внести представители предпринимательских кругов и элиты во всех сферах деятельности и общественной жизни. Долгосрочное планирование способствовало сравнительно эффективным концентрации ресурсов и развитию производительных сил. Мотивом и движителем экономического развития было также (сравнительно) справедливое распределение создаваемых благ (каждому по потребностям, от каждого по труду), бесплатное образование и медицина.

В этой связи нужно напомнить выводы известного французского экономиста Т. Пикетти относительно механизмов распределения богатства, которые попеременно движутся то в сторону сближения, то в сторону расхождения неравенства. Социальное неравенство само по себе не составляет проблемы, вопрос в том, как оно способствует достижению «общей пользы» 145. В то же время капитал146 в XXI в. также необходим как в XVIII и XIX вв., и его значение будет возрастать. Более того, процессы накопления и концентрации имущества, на фоне слабого экономического роста, щедрых вознаграждений топ-менеджерам (массовых, но достаточно локализованных) и высоких доходов с капиталов представляют наибольшую угрозу для динамики распределения богатств (увеличению и расширению неравенства) в долгосрочной перспективе. Силы расхождения и неравенства доходов имеют более дестабилизирующий характер и в этой ситуации замедление экономического роста может быть не фоном, а следствием.

Биполярная борьба, которая велась в 1917—1989 гг., сегодня осталась в прошлом. Противостояние между капитализмом и коммунизмом не стало стимулом для исследований относительно капитала и неравенства, а скорее выхолостило их – как среди историков и экономистов, так и среди философов. Давно пора преодолеть это противостояние, в том числе в тех формах, которые принимает изучение истории, по-прежнему, на взгляд Пикетти, несущее на себе глубокий его след147.

Пора закончить дискуссию и о противопоставлении плановой экономики и рыночной экономики, как основным характеристикам социалистической и капиталистической форм хозяйствования. С учетом понимания взаимосвязи интуиции целостного бытия и невидимой руки рынка, касающихся неразрывной целостности «доступного» и «недоступного» (непостижимого) знания о предмете и касающихся представления хозяйства через взаимодействие рациональных и иррациональных сил148, понятно, что такая дискуссия лишена смысла.

Один из выдающихся экономистов ХХ в., специалист по международной торговле, теории монополии и эконометрике Василий Леонтьев, получивший нобелевскую премию «за развитие метода «затраты – выпуск» и за его применение к важным экономическим проблемам»149, весьма образно говорил, что экономика – та же яхта. Пока компаниям не разрешено извлекать прибыли, экономика не развивается. Яхта не плывет, пока нет ветра (это пример бывшего СССР). Но яхта поплывет не туда, если правительство не предоставит карту и отвес, не будет вести корабль (это пример американской экономики). «Нужно ли вмешательство государства в экономику»? – задавался он вопросом. И отвечал: «Да, в той мере, в какой это поощряет цивилизованное предпринимательство». «Все, что может правительство сделать полезного в экономической политике … это найти и поддерживать оптимальный баланс между регулированием и свободной игрой рыночных сил».150

С вопросами согласования плана и рынка связывал разработку методов государственной экономической политики выдающийся ученый-экономист В. В. Новожилов. Называя рынок «мозгом денежного хозяйства», он ставил под сомнение само его существование, в случае если «план строится вопреки рынку». Новожилов отмечал, что «проблема согласования личных интересов с общественными, соотношение плана и рынка, экономической директивы и прогноза, централизованного государства и демократического управления в настоящее время (в 1960-х годах) не менее актуальны, чем в 1920-х годах» 151.

Не нужно путать так называемое командно-административное управление с взаимоувязанными комплексными программами развития и функционирования экономики. Так, системный подход, реализованный по плану ГОЭЛРО в сферах топливных и водных ресурсов, транспорта, сельского хозяйства и промышленности, обеспечил на практике ускоренное развитие экономики страны, кардинальную ее модернизацию и повышение производительности труда и уровня жизни на основе электрификации152. В дальнейшем реализация плана ГОЭЛРО оказалась полезной как для создания научных основ энергетики, в том числе развития учения об едином энергетическом балансе страны, так и для решения крупнейших проблем ТЭК, включая создание Единой электроэнергетической системы, Единой системы газоснабжения, развития теплофикации, ядерной энергетики и других153.

Известный в мире экономист Н. Д. Кондратьев, автор концепции «длинных волн» в экономике и разработчик метода анализа конъюнктуры рынков154 известен и как практик. Под руководством Кондратьева был разработан перспективный план развития сельского и лесного хозяйства РСФСР на 1923—1928 («сельскохозяйственная пятилетка Кондратьева»), основанный на принципе сочетания плановых и рыночных начал. Предложенная им концепция планирования предполагала сбалансированный и одновременный подъем как промышленного, так и аграрного сектора155. В. В. Новожилов критически оценивал господствовавший во времена практики времен НЭПа тезис о низких ценах, которые делают товары более доступными, что является преимуществом плановой экономики. Он полагал, что цены, устанавливаемые ниже равновесного уровня, ведут не к росту благосостояния, а к появлению дефицита и тесно связанных с ним явлений – «черного» рынка, коррупции. Доступными же товары становятся для тех, «кто стоит близко к источникам товарного потока»156. Актуальная поныне тематика.

В эпоху экономики цифровых алгоритмов нужно помнить и знать, что широкое международное признание получили отечественные работы по системному анализу функционирования и развития народного хозяйства, экономико-математическому моделированию. А академик Л. В. Канторович стал Нобелевским лауреатом за создание нового направления в науке под названием линейного программирования157. Передовые наработки в России в сфере современной экономической мысли не прерывались в течение всего ХХ в., в том числе от начала до конца советского периода158.

Во времена реформ А. Н. Косыгина в течение пары десятков лет (1960—1970-е гг.) благодаря поддержанию научных, либеральных и культурных ценностей совместно (без противопоставления!) с идеями государственного могущества страна сделала колоссальный рывок в экономической и социальной сфере.

Наряду с выделением «ожидаемых» достижений в экономической сфере советского периода, которые связывают с планированием, программно-целевыми методами развития экономики и наработками в области ценообразования, к признанным в мире относятся подходы по учету конъюнктуры рынков и экономической кибернетике, развитию новых областей фундаментальной и прикладной науки с акцентом на приложение научного знания к жизни, технике, государственной работе159.

В начале 1990-х годов в нашей стране, к сожалению, был в значительной степени утерян опыт долгосрочного и среднесрочного планирование развития экономики и сложилось неравное распределение благ. Однако была приобретена свобода экономической деятельности, и пришло осознание того, что конкуренцию нужно защищать. Нормы нового антимонопольного законодательства были закреплены в одном из самых первых системных законов постперестроечной России160.

Выводы

На нормы антимонопольного законодательства и практику его применения влияние оказывают история и практика экономических отношений, ценностные и политические установки, развитие философской и экономической мысли. В свою очередь принципы и правила защиты и развития конкуренции играют важную роль в развитии экономики (наряду с другими основополагающими направлениями государственной политики), задержка с их принятием или непоследовательность в правоприменении (излишняя мягкость или жесткость, легализация антиконкурентных принципов, ошибки с определением ценностных ориентиров и т. п.) негативно сказываются на экономическом развитии.

Универсальные условия роста в социальной и экономической сфере средствами защиты конкуренции и развития конкуренции наступают тогда, когда либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, перестают быть утопическими и становятся движителями экономики; когда освобожденные (не революционными путями, а эволюционным развитием) общественность и предпринимательское сообщество могут проявлять себя в исторической и экономической активности; когда социальное движение не отвергает, а укрепляется идеями культуры; когда и в бизнесе, и на государственной службе востребованы люди свободные, мыслящие, деятельные, образованные, культурные, знающие свои истоки и помнящие свои корни; когда происходит соединение воли к социальной правде с волей к государственному могуществу; когда в смешанной экономике (другой не существует по определению) сильное государство не только защищает конкуренцию, но и развивает конкуренцию; когда осознается значимость прогнозирования развития экономики в целом и планирования в тех сферах экономики, где требуется концентрация ресурсов в долгосрочный перспективе; когда понимается важность рыночных механизмов в текущей и перспективной экономической деятельности; когда государство не только пресекает нарушения и понуждает нарушителей восстанавливать условия конкуренции, а также и способствует созданию коммерческой инфраструктуры рынков; когда деятельность компаний – доминантов, а также процессы экономической концентрации и накопления капиталов не ведут к увеличению и расширению социального неравенства в перспективе; когда развитие новых областей фундаментальной и прикладной науки ведет к развитию новых методик и новых приложений во всех сферах жизнедеятельности и государственной работы; когда достигается баланс между решениями по защите конкуренции и защите интеллектуальных прав.

1
...