Читать книгу «Господин военлет» онлайн полностью📖 — Анатолия Дроздова — MyBook.
image

Анатолий Дроздов
Господин военлет

От автора

Начиная работу над этой книгой, я не предполагал, с какими трудностями придется столкнуться. Первая мировая война и участие в ней России не получили надлежащего освещения в трудах отечественных историков. Что уж говорить о таком специфическом направлении, как применение на фронтах новейшего для того времени вида войск – авиации!

Я не смог бы написать этот роман, если б не помощь замечательных людей. Петербуржец Борис Степанов стал моим научным консультантом и редактором. Он же подсказал ряд эпизодов, вошедших в текст. Алексей Лукьянов и Андрей Муравьев помогли мне с историческими источниками. На сайте «Авиация Первой мировой войны» и на моей страничке в Самиздате читатели давали автору добрые советы, обращали его внимание на ошибки и неточности. Огромное им всем спасибо!

Нас ждали за перевалом.

Группу выгрузили правильно, с имитацией высадки в разных местах, но территория противника – вещь непредсказуемая. От чужого глаза застраховаться трудно: в горах все видно издалека. Пастух ли нас заметил или женщина, не принципиально – сигнал пошел. Но, скорее всего, маршрут сдали. Черноголовые точили на группу зуб, вопрос приобрел материальные контуры. За деньги на Кавказе продают все, в том числе секретную информацию.

Мы вышли на перевал, но спускаться не стали. «Зеленка» внизу мне не понравилась. Когда тебе не раз и со вкусом портили шкуру, охота переть наудачу пропадает. Мы залегли, и я долго рассматривал заросли. Внизу было спокойно и тихо. Слишком спокойно и тихо, на мой взгляд. Время шло. Мы отставали от графика; следовало идти либо поворачивать. Возвращение без веских причин сулило неприятности: чем-то надо его объяснить, а предчувствия бездоказательны.

– Силин, – обратился я к Сашке, – проверь!

Он передернул затвор и спустился по склону. Мы взяли «зеленку» на прицел. Прошла минута, другая, третья… Все было спокойно. Сашка показался из зарослей, мы облегченно вздохнули. Ребята защелкали предохранителями. Шестое чувство заставило глянуть в бинокль. Лицо у Силина кривилось. Я понял: он обнаружил засаду. Сашка не стал шуметь, надеясь вернуться к своим, – это был его единственный шанс. Шанса ему не дали. Черноголовые не дураки, язык наших жестов знают. Сашка не подал знак «Все спокойно!», он не хотел нас подставить, но тем самым подписал себе приговор. Треснул выстрел, Сашка упал, а на перевал обрушился огненный вихрь. Ударили гранатометы, застучал ПКС, затрещали автоматы. В следующий миг из «зеленки» вывалили «духи» и, стреляя на ходу, рванули по склону. Мчались они, как олени, – наверняка предварительно ширнулись. Помедли мы минуту, и они бы добежали.

Выручил Ванюков. Заметив, что командира ранило, он не стал ждать приказа. Его ПКС заработал, поливая склон свинцом. Абреки легли, многие – навсегда. Ванюкова поддержали автоматы ребят, на склон полетели гранаты. Уцелевшие «духи» нырнули в «зеленку», и мы прекратили огонь – боеприпасы следовало беречь.

Выбора у меня не осталось. О задании можно забыть, следовало позаботиться о спасении группы. Силин погиб, половина из четырех оставшихся, и я в том числе, не могли двигаться. Я переключил связь на открытый канал и вызвал «вертушки». Я надеялся, что абреки нас прослушивают. Вторую атаку мы бы не пережили, а «вертушек» они боялись. Я не ошибся: меня услышали.

– Эй, Петров! – раздался в рации гортанный голос. – Ты жив еще?

– И даже здоров! – ответил я. Это было враньем, однако абреку знать правду не обязательно.

– Много у тебя «двухсотых»?

– Приди и посчитай! – предложил я.

– Мы придем! – пригрозил он. – Приготовься! Не забудь снять штаны!

– Ай, Ахмед, ты только обещаешь! – сказал я голосом капризного педераста. – Только своих мальчиков и любишь! Они, наверное, горячие, как все кавказские парни, и попки у них мягкие.

Назвать горца педерастом – тягчайшее оскорбление. Я сознательно провоцировал Ахмеда – нужен был разговор. Пока люди говорят – оружие молчит. У меня не вышло. Ахмед – волк тертый, не первый год в эмирах. Я услышал, как он засопел, но все же справился.

– Зря тянешь время, лейтенант! – сказал Ахмед. – Не надейся – твои «вертушки» нас не достанут! Мы уйдем, но с тобой еще свидимся!

– Буду ждать! – ответил я томно. – Зажгу лампу, поставлю на окно. Не забудь постучать, милый!

Он плюнул и отключился; я – следом. Я не слышал, как прилетели «вертушки». Очнулся в госпитале, на перевязке. Медсестра отдирала присохшие бинты.

– Ишь ты, еще ругается! – сказала, накладывая свежий бинт. – Спасибо бы сказал! Еле живого привезли – всем отделением спасали!

– Спасибо! – поблагодарил я.

– То-то! – буркнула она и стала менять мне белье. Сестра была немолодой и действовала ловко. Через минуту я лежал перед ней, как Адам перед Создателем.

– Тебе сколько лет? – спросила сестра, разглядывая меня.

– Двадцать три.

– Когда ж ты успел? Живого места нету, одни шрамы на теле. Как на пляж покажешься?

– Заменим тело! Попрошу у государства бесплатное.

– От него дождешься! – вздохнула она. – Дурные вы, пацаны! Лезете под пули – ради кого?!

Я засмеялся. Меня не тронуло ее ворчание. Я был счастлив оттого, что выжил, что лежу в госпитале, где можно отдохнуть, поваляться на свежих простынях и забыть хотя бы на время о проклятой войне. Срок командировки истекал через полгода, и я всерьез рассчитывал: воевать мне недолго. Медсестра сказала правильно: дурной…

1

«…Ты будешь умирать долго, гяур!»

Голос хриплый, каркающий, знакомый. Чтоб ты сдох, черноголовый! Обязательно каркать при каждом моем воплощении?

Приоткрываю глаза. Вижу дощатый потолок, вымазанный белой краской. Почему мне пришло в голову слово «вымазанный», а не «выкрашенный»? Не знаю. Пусть… Оштукатуренные, побеленные стены. Неплохо. Осторожно осматриваюсь. Я лежу в кровати, прикрытый байковым солдатским одеялом. Скашиваю взгляд: на одеяло изнутри выпущен край свежей простыни. Под головой подушка – мягкая! Повезло мне нынче, ох как повезло!

Шевелю пальцами рук и ног – подчиняются. Сгибаю ноги в коленях, затем обнимаю себя руками. Получается. Руки-ноги слушаются, ничего не болит, ран нет. Легкая слабость в теле, но это всегда поначалу. По воле старого чудодея я снова воскрес в теле умершего воина. Пора подниматься!

Рывком сбрасываю одеяло, сажусь, упираясь спиной в подушку. На мне только белье: рубаха и кальсоны. Кальсоны с завязками, последние распущены. Завязываю их, шарю взглядом по сторонам. На гвозде, вбитом в стену, висит серый халат, даже на вид теплый. Где обувь? Наклоняюсь и заглядываю под кровать. Есть! Нечто вроде галош, только кожаных. Левой рукой (почему левой? я теперь левша?) вытаскиваю опорки (вот и название вспомнилось), всовываю в них ноги. Нормально. Встаю, снимаю с гвоздика халат. Руки не сразу находят рукава – отвык. Запахиваюсь.

С соседней койки за моими манипуляциями с нескрываемым любопытством наблюдает человек в нижней рубахе и форменных военных галифе. Штанины галифе необъятной ширины, на ступнях толстые шерстяные носки. Почему-то хочется назвать их чулками. Под койкой незнакомца стоят ботинки и лежат какие-то странные голенища с ремешками. На подоконнике кожаная каска с большим двуглавым орлом и кокардой спереди. Лицо у незнакомца молодое, простоватое; коротенькая, вихрастая челка зачесана на аккуратный пробор, виски выбриты. Больше в комнате никого нет, две соседние койки пустуют. Вежливо киваю соседу, иду к двери – пора осмотреться.

За дверью широкий коридор. Пахнет чем-то резким, больничным. Карболка? Шагаю коридором. Никем не остановленный, распахиваю наружную дверь. В лицо ударяет сырой, напоенный влагой воздух. Я стою на широком крыльце, обрамленном некогда белыми, а ныне обшарпанными колоннами. Просторный двор, внутри – несколько повозок, крытых брезентом, возле повозок суетятся люди в суконных шинелях, защитного цвета фуражках и серых мерлушковых папахах. Липы вдоль ограды стоят черные, без листьев. Сейчас весна? Или осень?

Никто не обращает на меня внимания. Спускаюсь по ступенькам и рысцой бегу к дощатому сооружению в дальнем конце двора. Назначение сооружения угадывается без подсказок. Внутри слезоточивый запах хлора и белая известь, посыпанная вокруг прорезанных в доске дырок. Желтая струя ныряет в ближнее отверстие. С облегчением вас!

Обратно возвращаюсь не спеша. Здание, откуда я вышел, двухэтажное, с неуклюжим портиком и колоннадой, по бокам – одноэтажные флигели. Железная крыша вымазана (опять это несвойственное мне слово «вымазана»!) зеленой краской. Посреди крыши – большой белый квадрат, внутри него – красный крест. Такие же кресты на защитном брезенте повозок. Понятно: госпиталь, война. Я снова попал по назначению…

На крыльце переминается с ноги на ногу сосед по палате – вышел следом. Любопытный! На плечах его такой же халат, на ногах похожие опорки. Заметив меня, вихрастый лезет в карман и достает плоскую картонную коробку. Папиросы! Господи, сколько же я не курил?! Он ловит мой взгляд.

– Не желаете? – протягивает коробку.

– Благодарю!

Осторожно беру папиросу, пальцы привычно сминают мундштук. Вихрастый чиркает спичкой. Благословенна ты, первая затяжка! На мгновение все вокруг плывет, но постепенно очертания предметов восстанавливаются. Сосед смотрит тревожно. Киваю: все в порядке.

– Военлет, поручик Рапота Сергей Николаевич! – говорит сосед и добавляет: – Можно просто Серж!

«Военлет», «поручик»… Куда меня занесло на этот раз, чье погибшее тело воскресила моя душа? Рапота смотрит вопрошающе, и я признаюсь:

– Я не знаю, как меня зовут.

Лицо его вытягивается.

– Не помню, – поправляюсь я. – Может, вы знаете?

Он качает головой:

– Вас привезли вчера. Раздели в приемном покое, мундира вашего я не видел. Но поскольку положили к нам в палату, значит – офицер. Контузия?

Развожу руками.

– Контузия! – заключает он уверенно. – Раз не помните. Германец вчера Осовец из орудий обстреливал. Там вас и контузило, больше негде.

Германец?

– Как зовется это место, Сергей Николаевич?

– Можно просто Серж. Или Сергей…

Он краснеет, и я вдруг понимаю: поручику от силы лет двадцать. Или двадцать один. А мне?

– Так как, Сергей?

– Белосток! Раненых из Осовца везут в Белосток. Крепость под огнем.

– Какой сегодня день?

Удивление мелькает на его лице, мгновенно сменяясь пониманием.

– Четырнадцатое апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года от Рождества Христова…

Вот и определились…

Бросаем окурки и возвращаемся в палату. Явление второе: те же лица плюс юное создание. У создания пухленькое личико, такие же губки, вздернутый носик и голубые глаза. Наверное, здесь это считается красивым, раз милое создание держится надменно. На нем белая косынка, серое платье до пола и такой же белый передник. Под грудью на переднике – большой красный крест.

– Кто вам разрешил вставать, больной?

Оглядываюсь. Поручик Рапота сидит на койке и делает вид, что не при делах. Вопрос адресован мне.

– Кто разрешил? – не отстает создание.

Хм… В самом деле, кто?

– Почему молчите?

– Думаю. Не помню, чтобы по прибытии в госпиталь мне говорили о необходимости спрашивать разрешения.

– Как вы можете помнить?! – возмущается создание. – Вас же без сознания привезли!

Внимательно осматриваю стены. Создание едва не подпрыгивает от негодования. Указываю на стены рукой.

– Здесь не написано, что я должен спрашивать.

Рапота за моей спиной фыркает. Создание багровеет.

– Вы! Вы…

Затем исчезает, топоча каблучками.

– Улетела за подмогой, – комментирует поручик. – Сейчас прикатит тяжелая артиллерия. Берегитесь!

Хмыкаю и сажусь на койку. Уже дрожу…

– Оленька – хорошая барышня, – говорит Сергей со вздохом, – только избалованная. Столько внимания! В госпитале полно мужчин, да еще рядом штаб корпуса…

По лицу поручика легко понять, что среди тех, кто уделял Оленьке внимание, был и он. Видно, девушка им не заинтересовалась…

За дверью слышны тяжелые шаги – артиллерия на марше. Вот она вкатывает в палату – большая, грузная. Солидный живот едва прикрыт форменным кителем, двойной подбородок, большущий крючковатый нос. Видали мы такие шнобели! Но этот парень не с Кавказа, его предки из более южных мест… На плечах гостя узкие погоны с одним просветом, звездочек нет. Майор? В начале двадцатого века майоров не было, был чин полного капитана, тогда и погон чистый. Тоже не слабо.

Следом за офицером идет Оленька. Лицо ее излучает торжество: «Сейчас тебе покажут, грубиян!» Оленька тащит стул от стены, капитан грузно усаживается.

– Нуте-с…

Молчу.

– Пришли в себя? Давно?

– Полчаса назад! – подсказывает Рапота.

– Как самочувствие?

Молчу. Капитан понимает это по-своему.

– Извините, не представился. Коллежский асессор Розенфельд Матвей Григорьевич, начальник госпиталя. Это, – кивок за спину, где топчется юное создание, – сестра милосердия Ольга Матвеевна Розенфельд, по чистой случайности моя дочь… – Розенфельд смеется – видно, что шутка ему очень нравится. Лицо Оленьки, наоборот, кислое. – Вы? – Розенфельд смотрит на меня.

– Не помню.

– Что конкретно? Имя, звание, полк?

– Совсем ничего.

– Снимайте рубаху!

Подчиняюсь. Розенфельд вкладывает в уши блестящие наконечники стетоскопа и прижимает холодный кружок к моей груди. Слушает долго, ворочая меня и заставляя то дышать, то не дышать. Затем извлекает из кармана блестящий молоточек и выстукивает суставы. После водит молоточком перед глазами, заставляет показать язык.

– Странно… – бормочет, пряча молоточек. – Сердце здоровое, дыхание чистое, рефлексы в норме. Помните, что с вами произошло?

– Нет.

– Разорвался тяжелый снаряд, совсем рядом. Вас отбросило на несколько сажен. Вас сочли убитым и приготовили к погребению вместе с остальными… Батюшка читал заупокойную, а вы вдруг шевельнулись… Когда вас доставили в госпиталь, я счел дело безнадежным. А вы здоровы! Прямо чудесное исцеление!

Не в первый раз…

– Ах да, память… – спохватывается он. – Полная амнезия. Это пройдет.

– Как меня зовут, доктор? Не подскажете?

– Охотно. Красовский Павел Ксаверьевич, прапорщик Ширванского пехотного полка, – Розенфельд вопросительно смотрит на меня. – Вы сын промышленника и потомственного почетного гражданина Красовского Ксаверия Людвиговича. Учились в Лондоне коммерции, но с началом войны вернулись в Россию и поступили вольноопределяющимся в школу прапорщиков в Петергофе. Оттуда в марте сего года выпущены в Ширванский полк.

– Вы много обо мне знаете!

– Не удивительно. Мы – родственники.

Этого не хватало! С носатым и обрезанным?..

– В самом деле?

Розенфельд кивает:

– Моя покойная жена приходилась кузиной Надежде Андреевне, вашей… – он умолкает и встает. – Это не важно. Поправляйтесь!

– Могу я попросить?

– Что?

– Зеркало!

Розенфельд смотрит на дочь. Оленька достает из-под передника маленькое зеркало, подносит. На меня смотрит худое, слегка скуластое лицо мужчины лет двадцати пяти. Высокий лоб, глубоко посаженные глаза, прямой нос, тонкие губы… Не красавец, но сгодится. На подбородке и щеках густая щетина. Трогаю рукой.

– Пришлю санитара – он побреет! – говорит Розенфельд.

Ольга прячет зеркало.

– Благодарю, кузина!

Оленька возмущенно фыркает. Розенфельд смеется и направляется к двери.

– Матвей Григорьевич!

– Да? – Он останавливается.

– Можно мне одежду? Не привык разгуливать в кальсонах.

– Вы о мундире? (Господи, конечно же, мундир!) Я распоряжусь. Да, совсем забыл! Мне телефонировали, справлялись о вашем здоровье. Сказал, что пришли в себя. Ждите гостей.

Розенфельды уходят, и почти тотчас появляется солдат с тазиком и бритвенными принадлежностями. Мне намыливают лицо и начинают скоблить кожу опасной бритвой. Правили бритву давненько. Больно, но терплю. Солдат собирает остатки пены полотенцем, но не уходит.

– Вот, ваше благородие, теперь другое дело, – бормочет, переминаясь с ноги на ногу. – Прямо десяток лет скинули…

Подскочивший Рапота сует ему пару монет.

– Благодарствую, ваше благородие! – солдат исчезает.

– Спасибо, поручик!

– Ерунда! – машет он рукой. – Ваши вещи в кладовой, а санитары привыкли. Не дашь – в следующий раз изрежут…

Вещи приносят скоро. Первым делом заглядываю в бумажник. Две красненьких и одна синенькая бумажка, несколько монет. Не густо, но на бритье хватит. Возвратить поручику долг не решаюсь, обидится – вон как смотрит! Облачаюсь в мундир. Его почистили, выгладили, причем недавно: ткань теплая и пахнет утюгом. Шаровары, китель – все впору, по всему видать: шили на заказ. Форма из шерстяной ткани, плотной и теплой. Диагональ… По весеннему времени в самый раз. На груди какой-то эмалевый значок на винте. Что это – жетон или орден? Натягиваю сапоги и хожу по палате. Поручик смотрит с улыбкой.

– Прапорщик Красовский Павел Ксаверьевич! – щелкаю каблуками и бодаюсь головой, как белогвардейцы в кинофильмах. – Хорошо б отметить исцеление!

Рапота смеется, затем вздыхает:

– Водки не купить. Только в ресторанах первого класса.

Совсем забыл! Его императорское величество изволили с началом войны запретить в России продажу спиртного. Патриотические чувства должны быть трезвыми. Его величество был добрым человеком, но недальновидным. Не он один. Позже на эти грабли наступят американцы, затем снова мы – уже при Горбачеве.

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Господин военлет», автора Анатолия Дроздова. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанрам: «Попаданцы», «Историческая фантастика». Произведение затрагивает такие темы, как «путешествия в прошлое», «альтернативная история». Книга «Господин военлет» была написана в 2011 и издана в 2020 году. Приятного чтения!