Худо вышло и со школой сирот. Ладно, собрал князь обездоленных уму-разуму учить – кто против слово скажет? Так нет же, объявил, что из тех сирот, как выучатся да мужами добрыми станут, нового князя выберут. Тут даже побратимы взвились. Почему из сирот? А они что – не люди? Не ватага ли Ивана из ромейского полона вытащила, а после княжество ему добыла? Чем отроки лучше? Объясни им, что так в свитке ромейском писано, ибо государству на благо, когда правителя заранее готовят. Угу… У ромеев, может, и благо, только на Руси испокон веков кто сильнее, тот и князь.

«Прожил ты здесь двенадцать лет, – терзал себя князь, – а ничему не научился. Вздумал строй поменять, людей осчастливить. А оно им нужно? Их нынешняя жизнь вполне устраивает. Был бы князь добрым, да тиун не вороватым – вот и вся радость. Да и кто ты есть, чтоб что-то менять? Бывший беспризорник, не получивший даже среднего образования? Ах, ты читал «Государство» Платона? Что с того? Платон рассуждал умозрительно. Учиться следует у тех, кто правил. Возможность была – почему ленился? У опекуна имелась отменная библиотека – дядя Саша любил читать, а ты в эти книги заглядывал? И ведь опекун заставлял, даже пальцем тыкал; нет, тебя несло на конях скакать да рукопашный бой осваивать. Сюда бы хоть часть той библиотеки! Хорошо, что дядя Саша рассказывал о прочитанном: говорливым был. В памяти отложилось, но как в сундуке со старой одеждой. Пока найдешь нужное, запаришься…

Если ты и добился чего, то благодаря везению – продолжал мучить себя князь. В первый раз повезло, когда перенесся в этот мир. Попалась добрая душа, подобрала тебя, раненого, и выходила. Не сдох на берегу на поживу зверям. Свезло, когда дружинники Володько захватили языческую весь, а тебя там не случилось. Сумел приплыть в Звенигород, где тебя не только приютили, но со временем усыновили. Повезло, что не убили в Поле Половецком. Хан Бельдюзь, к которому угодил ты в полон, вместо того, чтоб зарезать тебя по наущению Святослава Киевского, продал ромеям. У них ты сошелся с Георгием. Старый спафарий полюбил тебя, как сына, – еще одно везение. А взять смока! Георгий думал использовать его для бегства, но ты вспомнил рассказ опекуна. Дядя Саша любил историю. Как-то поведал: в Первую Мировую солдаты панически боялись аэропланов. Стоило тому сбросить бомбу (слабенькую и не причинявшую вреда), как целые полки бежали, куда глаза глядят. С кавалерией было и того хуже. Десять аэропланов белых разогнали в 1919-м конную дивизию красных – конники бежали, не помня себя.

«Жену – и ту выбрал не сам, – ел себя Иван. – Это она – тебя! А ведь не хотел жениться, думал: зачем мне дите?! Какая из соплюшки княгиня? Ей бы порты стирать да кашу варить! «Знаток»… Из «соплюшки» вышла отменная хозяюшка. День-деньской носится по службам, везде сует свой маленький нос, и ничто не укроется от ее цепкого глаза. Челядь трепещет, но любит «княгинюшку». Потому что хоть и строга, но справедлива. Никого из прихоти не шпыняет, со всеми ровна. И мужа-дурака почему-то любит…»

Вспомнив жену, Иван заулыбался. Даже в третий год их супружества Оляна признавала только один способ уснуть – на плече у мужа. После того, как жена начинала ровно дышать, Иван осторожно высвобождал затекшую руку и отворачивался. Утром, однако, неизменно обнаруживал Оляну в своих объятиях. Как она забиралась туда, не потревожив сна мужа, понять было невозможно. Даже сейчас, когда живот стал мешать, Оляна не изменяла привычке – разве что вместо того, чтоб обниматься лицом к лицу, прижималась к мужу спиной.

«Скоро уже!» – подумал Иван. На последнем сроке беременности Оляна напоминала медвежонка: ходила, переваливаясь, осторожно неся перед собой большой живот. Лицо ее осталось прежним – чистым и гладким, жена даже похорошела. Теремные тетки в голос пели, что «княгинюшка» носит сына, а Ивану было все равно. Лишь бы роды прошли нормально. Оляне-то всего семнадцать. Не следовало спешить, да Оляна сама захотела. Не сразу, не через месяц и не через два, но спросила мужа: чтой-то он так странно любится? Вместо того, чтоб с последним криком страсти замереть, слившись с любимой, соскакивает с нее, как ошпаренный. (Кто из теремных теток ее «просветил», Иван так и не дознался). Пришлось объяснить. Дескать, если по-другому, то случатся дети. А ей рожать рано – шестнадцать всего. Организм не окреп.

Ух, что он услышал в ответ! Что жена у него не блядь подзаборная и не вдова блудливая, чтоб от беременности храниться. Для того и шла под венец, чтоб детей рожать. А то бабки шипят: взял князь женку бесплодную, больше года замужем, а спереди хоть бы ветром надуло! В ее годах уже по двое деток имеют. И не Ивану, который женился в четырнадцать и, не овдовей, стал бы отцом в пятнадцать, летами ее попрекать.

От кого Оляна услышала об убитой жене, Иван так и не дознался. Наверняка расспросила кого-то из ватаги. Понял только, что крепко ошибся, считая жену «соплюшкой». Годами-то малая, а вот разумом… Оляну он успокоил. Сказал, что любит больше жизни и очень боится потерять. Посему берегся. В ответ получил жаркий поцелуй и категорический приказ: опасения оставить. Результат не замедлил сказаться…

«Даст Бог, обойдется!» – подумал Иван, нетерпеливо вглядываясь вперед. Они подлетали. Купола главного собора Звенигорода остались по правую руку, среди острых макушек елей сверкнула гладь озера. Она была пустынной: смоки барражируют над рубежами княжества. Пусть видят лихие люди: Галич бдит. Змеям это на пользу. Не то обленятся, зарастут жиром.

Из-за частой гребенки леса показалась пристань, к ней примыкала просторная изба с конюшней для стражи. Из дыры в крыше избы валил дым – готовили обед. Вот и славно: они проголодались. За избой возвышался поросший травой берег. Постройки специально ставили ниже – чтобы видно не было. Место-то секретное.

Иван разглядел на высоком берегу маленькую фигурку. Присмотревшись, узнал. Оляна стояла, приложив ладонь к глазам и вглядываясь в подлетавшего змея. «Вот неугомонная! – рассердился Иван. – Зачем приехала? В ее-то положении? Вдруг роды? Да еще и на берег взобралась!..» Сердясь, Иван не мог унять затоплявшую его радость: он обнимет Оляну прямо сейчас. Поцелует, прижмет к груди…

Змей снизился и шлепнулся в озеро, подняв вихрь брызг. Вода хлынула в подвешенные корзины. Млава взвизгнула, Иван, склонившись, ухватил ее за ворот и бросил себе за спину. Смок, выгребая лапами, подплыл к причалу. Князь скинул ремни, встал на змея и прыгнул на настил. Глянув на стоявшую над обрывом Оляну, помахал ей рукой.

Та немедленно замахала в ответ и двинулась вниз. «Господи!» – сжался Иван. Оляна ступала, упираясь каблуками в склон, и махала руками, стараясь сохранить равновесие.

«Убьется, сумасшедшая!»

Иван рванулся навстречу. В один миг он миновал избу и понесся вверх, стремясь перехватить супругу на середине пути. Не успел. Оляна запнулась о невовремя попавший под ногу корень, быстро-быстро замахала руками, пытаясь сохранить равновесие, но не устояла. Шлепнись она навзничь, ничего не произошло бы. Съехала бы на спине – как раз в руки мужа. Однако Оляна упала лицом вперед. Выброшенные вперед руки не помогли: живот помешал им достать землю. Оляна охнула, свалилась на бок и покатилась по нему, кувыркаясь.

Взревев, Иван наддал и подхватил ее, мятую, в сплошь вызелененном травой летнике. Лицо жены, покрасневшее, испуганное, было измазано соком травы.

– Некрас! Любый… – прошептала Оляна.

Во всем княжестве только она звала мужа языческим именем. Это будило воспоминания о прошлом, когда Иван был сотником белгородского князя, а Оляна – задорной девочкой-подростком, стиравшей порты и варившей ему кашу. Теперь было не до воспоминаний.

– Молчи! – приказал Иван, со страхом чувствуя, как на руку его течет нечто теплое. Осторожно, стараясь не выронить драгоценную ношу, он спустился к избе. Оляна постанывала, прильнув к его плечу. Этот стон обжигал князя. Подлетевшие стражники распахнули дверь. Иван внес жену внутрь и, недолго думая, уложил на стол. Тот был чисто выскобленным. Оляна, оказавшись на спине, вскрикнула и закрыла глаза. Мокрый подол летника облепил ее ноги. Иван оглянулся. У дверей сгрудились испуганные стражи, среди них виднелось лицо Оляты. Все вопрошающе глядели на князя.

«Скачите за лекарем!» – хотел приказать Иван, но спохватился. До Звенигорода не близко. Пока найдут лекаря, пока привезут… Можно слетать на смоке, но и это долго. Помощь Оляне требовалась немедленно.

«Млава! – вспомнилось вдруг Иван. – Кубта говорил, что она лекарка». Не успел он подумать, как ведьмарка, растолкав стражей, появилась внутри. В руке она сжимала узел. Бросив тот на лавку, Млава подбежала к столу и одним движением задрала Оляне подол. У двери ахнули. Иван, страшась, скосил взгляд и оттаял: на блестевших от влаги ногах Оляны крови не было.

– Вода вышла! – подтвердила Млава. – Рожать будет.

Она обернулась к сторожам, все еще маячившим у двери.

– Горячая вода есть?

– В котле, – поспешил один. – Вскипятили, но крупу не бросили – не успели.

– Здесь что? – Млава указала на ведра.

– Вода, – пожал плечами сторож.

– Опростать, вымыть и набрать свежей. До половины. Только берите из ручья, там чище.

«Когда успела разглядеть?» – удивился Иван.

Стражи, толкаясь, схватили ведра и убежали.

– Дай нож! – попросила Млава.

Иван протянул засапожник. Млава развязала свой узел, извлекла чистую рубаху и полоснула лезвием по шву. После чего разодрала рубаху на части. Пока она занималась, сторожа принесли воду.

– Теперь – вон! – приказала Млава.

Стражи торопливо выскочили в дверь, Олята – следом. Иван остался: за язычницей следовало глядеть.

– Помоги! – попросила Млава. – Надо раздеть.

Она попыталась снять с Оляны летник, но Иван остановил. Взял нож и располосовал летник с рубахой от подола до ворота. Млава только головой качнула. Откинув разрезанные одежды, она стала щупать опавший живот Оляны. Роженица, застонав, очнулась.

– Кто это? – спросила, со страхом глядя на сине-желтое лицо ведьмарки.

– Повитуха, – успокоил Иван.

– А она… – продолжила Оляна, не отводя взгляда от Млавы.

– Ее ляхи били, – пояснил Иван, гладя жену по голове. – Не бойся, ладо, она добрая. И справу ведает.

На самом деле Иван понятия не имел, добрая ли Млава и ведает ли справу, но выбора не оставалось: помочь жене могла только она. Язычница тем временем закончила щупать и посмотрела на князя. В медовых глазах ее читалась тревога.

– Помоги принести котел! – сказала громко.

– Не уходи! – Оляна схватила мужа за руку.

– Я скоро! – успокоил Иван.

Вдвоем они отошли к печке, где исходил паром медный котел.

– Беда, княже! – шепнула Млава, оглянувшись на стол. – Дите в чреве повернулось. Поперек лежит.

– И что? – спросил Иван, ощущая, как похолодела спина.

– Не разродится. Помрет.

– Помочь нельзя?

Иван спросил это, прекрасно зная ответ. В своем времени он привез бы Оляну в роддом, и там обязательно помогли бы. Например, сделали операцию. Только нет здесь ни роддомов, ни акушеров. Детей принимают бабки-повитухи, понимающие в медицине, как Иван – в космических полетах. Оляна умрет. Любимая, желанная, самая близкая ему женщина. Ему снова напомнили: все, кого он любит, умирают. Список растет. Мать, дядя Саша, названный брат Иван, Георгий, а теперь вот жена. Он расслабился и забыл. Поверил, что эта цепь кончилась…

Иван стоял, опустив голову. На душе у него было пусто и мрачно. Кто-то осторожно тронул его за руку. Он поднял взор: Млава? Чего ей?

– Можно попробовать повернуть, – робко сказала ведьмарка. – Только я этого не делала. Правда, видела…

«Она ж совсем девчонка! – вдруг понял Иван. – Такая же, как Оляна. Привез повитуху! Следовало послать в Звенигород. Теперь поздно…»

– Ворочай! – выдохнул решительно.

– Если не получится, нутро порвется, – продолжила ведьмарка. – Тогда точно умрет.

– Делай! – подтвердил Иван и сжал руку язычницы. – Только я прошу: бережно! Получится – проси, что хочешь! Ничего не пожалею!

Млава кивнула и высвободила руку.

– Помогай!

Они сняли котел с огня и отнесли в угол. Здесь Млава, подцепив котел обернутой подолом рукой, плеснула кипяток в ведра. Попробовав воду пальцем, кивнула, после чего омыла руки. Они вернулись к столу. Млава поочередно согнула ноги Оляны в коленях и развела их в стороны. Требовательно глянула на князя. Он понял.

– Олянушка! – Иван взял руку жены. – Сейчас будет больно. Терпи! Пожалуйста! Так нужно.

Оляна кивнула. Млава, зачерпнув из берестяного туесочка жир, растерла его в ладонях и погрузила руку в лоно жены. Оляна напряглась, заворочалась и застонала.

– Держи ее! – прикрикнула Млава. – Крепко!

Иван прижал плечи жены к столу. Оляна стонала и корчилась. Иван оглядывался на Млаву, желая понять: долго ли это продлится, но видел только склоненное лицо ведьмарки с закушенной губой и ее руку, погруженную в лоно жены.

«Господи! – взмолился он. – Сделай так, чтоб получилось! Пусть ребенок не выживет, пусть родится мертвым, только пусть Оляна уцелеет! Пожалуйста! Я тебя очень прошу! Смилуйся над рабом твоим, скудным и нечистым! Накажи меня за грехи мои, но пожалей ее! Она не виновата. Это я…»

Внезапно Оляна умолкла. Обернувшись, Иван увидел Млаву, уже не склоненную. Она стояла прямо, и рука ее была в крови. «Порвала!» – похолодел Иван. Млава, прочитав вопрос в глазах князя, покачала головой.

– Тужься, княгиня! – приказала весело. – Добре тужься!

Встав рядом с Иваном, Млава уперлась в живот жены предплечьем и стала двигать им по направлению к лону.

– Старайся, княгинюшка! Старайся! Скоро уже! Головка показалась!

Млава отбежала к лавке и вернулась с куском полотна в руках. Положила его на стол и склонилась над лоном княгини. Мгновение – и в руках ее оказалось нечто сморщенное и красное.

– Нож, княже!

Иван выхватил засапожник.

– Режь!

Князь чиркнул лезвием по синевато-красной веревочке – там, где указала Млава. Брызнула кровь, но сразу утихла. Млава убежала с красным к ведру, заплескала водой, но скоро вернулась.

– Держи, княже! – сказала весело. – Сын!

Иван испуганно принял ребенка. Тот был теплым и мягким. Сморщенное, красное личико, закрытые глаза…

– А он… – начал Иван. Он хотел спросить: «Живой?», но не успел. Ребенок открыл глаза. Те оказались маленькими и мутными. Внезапно князь ощутил на ноге влагу. Скосив взгляд, увидел желтую струйку, изливавшуюся из крючочка младенца ему на порты.

– Ишь, какой! – засмеялась Млава. – Не успел родиться, как батьку обмочил.

Забрав ребенка, она ловко запеленала его в холстину и вернула князю. Тот держал сына, боясь пошевелиться. Чувства, которые обуревали сейчас Ивана, словами передать было невозможно. Внезапно ребенок сморщил личико и закричал.

– Дай! – услышал Иван. – Мне!

Оляна, приподнявшись, жадно смотрела на них. Иван подошел и протянул сына. Оляна схватила ребенка и прижала к груди. После чего заплакала. Младенец тут же поддержал.

– Он… Есть хочет…

Оляна попыталась дать мальчику грудь, но тот выплюнул сосок и продолжил плакать.

– Не спеши, княгиня! – сказала Млава. – Покормишь еще! Он от другого плачет. Чрево покинул, где ему было тепло и добре. Привыкнет и успокоится. А ты тужься! Послед должен выйти.

Млава забрала у Оляны младенца и положила рядом. Тот, к удивлению князя, почти сразу затих. Выдохнув, Иван на плохо гнущихся ногах прошел к двери и вышел на крыльцо. Несколько пар глаз немедля уставились на него.

– Сын! – сказал князь, глупо улыбаясь. – Здоровый!

Стражи заорали, бросая вверх шапки.

– Всем по гривне! – добавил Иван, когда крик умолк. – Сегодня же!

Шапки снова полетели вверх.

– А теперь скачите в Звенигород и пригоните покойный возок! Княгиню повезем, с дитем! И одежу роженице не забудьте!

– Как она? – протолкался ближе Олята.

– Здорова! – ответил Иван и внезапно одернул себя: «Здорова ли? Вдруг нет?»

Он торопливо вернулся в избу. Млава, склонившись над лоном жены, махала иглой.

«Порвала!» – испугался Иван. Млава тем временем, перекусив нитку, посыпала рану желтым порошком из туесочка и выпрямилась.

– Это не то! – пояснила, поймав взгляд князя. – Промежность разлезлась. Такое бывает. Сам гляди: крови мало.

Князь, однако, глядеть не захотел, подошел сбоку. Измученная Оляна спала, прикрытая чьей-то свитой. Завернутый в холстину младенец дремал рядом. Иван полюбовался на сморщенное личико и отошел. Млава возилась у лавки, собирая узелок.

– Держи! – Иван протянул ей отвязанный от пояса кошель. – Здесь ромейские номисмы – в пересчете на серебро гривен пять будет.

Млава покачала головой.

– Ты спас мне жизнь!

– А ты сегодня – две. За одну должен. Возьми! Или чего другого хочешь?

Млава кивнула.

– Чего?

– Остаться в городе.

– Живи! – пожал плечами Иван. – Это денег не стоит. А золото возьми! – Он вложил кошель в ладонь Млавы и завернул ей пальцы. – Купишь дом, заведешь хозяйство… Мужа себе доброго найдешь – приданое будет. Я тебя не забуду. Не чаял, что Оляна будет жить! – Он улыбнулся.

«Жить-то она будет, – подумала Млава, сжимая толстый кошель. – А вот рожать более – нет!»

Она подумала, сказать ли это князю, и, поколебавшись, решила молчать. Еще обвинит, что она нарочно. Млава сама не верила, что у нее получилось. Даже у покойной матери повороты выходили редко. Мокошь помогла своей жрице. Она отметила этого высокого, красивого мужа с синими глазами. Млава догадалась об этом на берегу, когда князь с кучкой воев разогнал ляхов, не получив при этом даже царапины. Удача князя подтвердилась и в этот раз. Мокошь давала ясно понять: это он! Тот, кого богиня избрала жертвой…