2

В известной беседке произошла революция – волнистые попугайчики экспроприировали кормушку, а золотистый кенар эмигрировал на ветви плюща и верещал оттуда о несогласии с Новым Порядком.

Президент кивнул на вазу с фруктами:

– Угощайся.

Его отеческое «ты» польстило моему самолюбию. Патрон потёр лоб над переносицей.

– Задача будет не из лёгких. Но она назрела. Её решение необходимо….

Мне показалось, Президент убеждает самого себя.

– Россия обновилась, Россия обновляется, идёт вперёд семимильными шагами. Отстаёт самосознание нации. И это порождает новые, усиливает существовавшие центробежные силы. А у центростремительных, увы, наблюдается обратный процесс…

– Наша с тобой задача, – Президент окинул меня взором, будто целую рать перед решительным боем, – создать объединяющую идею. Консолидирующую всех – от мала до велика, от бомжей до олигархов – русских, татар, якутов, тунгусов – всех-всех-всех, живущих под Российским флагом. Это понятно?

Я легонько пожал плечами – и да, и нет. Президент перевёл дыхание.

– Надо, чтобы на мой вопрос: «Мы – Великая нация?» народ в едином душевном порыве ответил: «Да!».

– Нужна Великая Национальная Идея, – очень раздельно, почти по слогам произнёс я.

– Именно, – указательный перст первого лица государства прицелился в мой лоб. – Верно сказано. Вот по этой теме и приступай к работе. По срокам не тороплю. Ошибки не прощу – её и не должно быть. Приму как ответ отрицательный результат. Всё, езжай, будешь готов – звони в любое время.

Он пожал мне руку….

На обратном пути покинул авто далеко от дома. Захотелось пройтись, заглянуть в лица москвичей – может быть, там найду ответ на поставленную задачу. Чего хочет вот эта женщина, царапнувшая меня беспокойным взглядом? Или этот мужчина, чуть не толкнувший меня плечом, а теперь часто и недоумённо оглядывающийся. Или эти девицы с мороженым в руках, расступившиеся и хихикнувшие на мой вопрошающий взгляд. Чего они хотят? Спешат куда-то – куда? Озабочены чем-то – чем?

Медленно вслед за мной поворачивается голова постового – того и гляди, с резьбы слетит. Наверное, странным ему показался. Ну, как задержит для выяснения. Если задать ему вопрос – вы постовой великой нации? – то и в «обезьянник» определит до приезда санитаров….

Дома к компьютеру:

– Билли, не устал от войн виртуальных – работа есть.

Моё детище в последнее время увлёклось очисткой Инета от вирусов.

– Весь внимание, Создатель.

Пока добирался домой, кое-что обдумал.

– Мы должны подготовить Президенту очередное Послание Федеральному Собранию.

– На тему….

– На тему – Великая Национальная Идея.

– Что-то новенькое.

– Придётся потрудиться.…

Решив, что свою лепту в решение поставленной задачи внёс, занялся обустройством быта. Сессионная возня накопила на рабочем столе и диване книги, в кухне грязную посуду и пыль по всей квартире. Уборка отняла два дня. К исходу второго понял – если так бросаться на работу, скоро очень останусь без неё и помру со скуки. Решил упорядочить трудовой день.

Подъём в шесть утра. До восьми бегаю по парку, подтягиваюсь на игровой площадке, отжимаюсь, хожу на руках – к великому удовольствию самых юных «жаворонков», их мам, нянь и бабушек. Потом готовлю себе завтрак, завтракаю. До двенадцати работаю над задачей Президента. После двенадцати, отобедав, сажусь спиною на диван часика этак на три. Потом опять к компьютеру до 18—00. Ужин. До одиннадцати вечера спортивный комплекс – удобное время: у профессионалов заканчивается рабочий день, собираются любители с пропусками вроде меня. В 24—00 отбой.

Это в идеале. На практике:

– Билли, как дела.

– Чисто, Создатель, не единой путной мысли.

– Чем сутки занимался?

– Судя по результатам – ничем.

– Давай вместе думать.

– Давай пораздельности.

– Обижаешь.

– Прости, Создатель. Есть какие мысли – выкладывай.

– В том-то и дело…

– Тогда, ты думай, а я буду собирать первичную информацию.

Думать за столом тяжеловато – клонит в сон. Встал, походил. Забрёл в мамину комнату. Знакомый аромат французских духов царапнул по сердцу. Я уж отзвонился, похвастал итогами сессии, сообщил, что завален работой, и на Холодянку вряд ли попаду.

– Не много потеряешь, – радостно сообщила мама. – Тут комарьё, ночами заморозки, днём – солнечные ожоги. Видел бы ты мой фейс….

– Очень хочу видеть.

На стене висела забытая хозяйкой походная гитара – на рюкзачном ремешке с голубым бантиком. Взял в руки – запахи дыма костров, сосновой смолы и ещё чего-то тревожащего душу. Приложился ухом – не шумит ли прибой. Нет. Звуки надо было рождать. И мне захотелось.

– Билли.

– Что-нибудь надумал, Создатель?

– По теме нет. Открой самоучитель для гитары – под музыку лучше думается. Как тебе струнный звук, не помешает?

– Нет, Создатель. Думай под музыку.

Через неделю умел брать аккорды и начал пробовать голос.

– Билли, послушай.

– Увы, Создатель, не доступно.

Я побренчал на гитаре, спел песенку, очень и очень задорную. Отложил инструмент.

– Ну, как дела?

– Готов подписаться под «умом Россию не понять».

– И только-то за десять дней?

– Увы.

– Сдаваться будем?

– Ни в коем случае – что-нибудь придумаем.

– Ну, думай-думай. Пойду, пройдусь….

Спустился во двор. Он не был мне чужим. Когда-то дошкольником бегал здесь, играл на детской площадке, в хоккейной коробке. Мама писала свои диссертации, и бабушка забирала меня к себе, в этот дом. Здесь у меня были друзья. Вспомнил Жанку. Шустрая девчонка-сверстница в первый же день знакомства отколотила меня. А потом всегда заступалась. Где она теперь?

Только подумал – Жанка навстречу. Или не Жанка? Или Жанка?

– Жанка?

Худенькая девушка с нервным лицом приостановилась, вглядываясь.

– Алекс? Ну, точно, Лёшка. Привет! Какими судьбами?

– Живу в бабушкиной квартире.

– Соседи, стало быть. Женат, холост? Учишься или работаешь?

– Учусь, холост. А ты?

– Была, за папуасом. Представляешь, поехала дура к нему в Черномордию…. Ну, в Африку – куда? куда? Людоед оказался. Сынишку отнял, сама еле вырвалась – благо гражданство не поменяла.

– Жанка, – я был рад встрече и ласково потрепал её по щеке.

– Но-но, студент, сначала научись зарабатывать, потом женись…

– Студенты, стало быть, не в моде?

– За тебя, наверное, пошла – у тебя предки богатые.

– Разошлись они.

– Бывает. Играешь? – Жанка царапнула струны ногтём. – Приползай вечером в коробку – потусуемся.

У меня совсем не было сексуального опыта, и я подумал – не плохо бы приобрести его с Жанкой. Она чмокнула меня и ладошкой размазала след помадный по щеке:

– Пока.

Посмотрел ей вслед, на худой вихлявшийся зад, и мне расхотелось приобретать сексуальный опыт с Жанкой. Однако ради вечернего рандеву перекроил распорядок дня – после адмиральского часа укатил на тренировку. Вечером спустился во двор.

– Алекс вернулся, – представила меня Жанка кучке молодых людей лет от пятнадцати до двадцати, оккупировавших перед закатом хоккейную коробку.

Я не увидел знакомых лиц – мне тоже не обрадовались. Девицы курили в кругу, дрыгали ногами, крутили попами. В другом кругу ритмично поводили плечами парни. Музыкально оформляли тусовку два гитариста – один в полосатой майке десантника, у другого на предплечье рядом с якорем темнела наколка – КТОФ. Кивнул на них Жанке и, получив Высочайшее Позволение, перебрался на скамейку к оркестровой группе. Послушал, попробовал и присоединился. Десантник хмыкнул неопределённо, моряк кивнул ободряюще….

Перед сном:

– Билли, как дела?

– Пытаюсь создать математическую модель человека.

– Думаешь это возможно? А для чего?

– Чтобы понять, чем он дышит, о чём думает, чего хочет.

– Я тебе и так скажу – дышит кислородом, думает о сексе, хочет денег.

– Умно.

– Ну-ну, трудись-трудись….

Следующий мой вечерний визит в хоккейную коробку был менее удачным. Возможно, сказалось отсутствие Жанки – она работала официанткой в ресторане и отдыхала только по понедельникам. Лишь уселся на оркестровую скамейку, ко мне подошли трое.

– Ты зачастил, чувак. Если хочешь прописаться – проставляйся.

Ни тема, ни тон их речи мне не понравились. Я покосился на коллег по музыке. Десантник отвернулся с отсутствующим лицом. Моряк увлёкся пятнышком на брюках. Понял: подошедшие – люди в авторитете.

– Ты кто?

– Сорока.

– Где хвост оставил?

– Шутник? Сейчас очки пропишу – увидишь.

Очки, в смысле, затемнённые – «фонари» скрывать.

– Кто-то был бы против – я никогда. Сейчас вернусь.

Мамину гитару некому доверить, понёс домой.

– Не вернёшься – не обидимся, чувак.

Дома повесил на место инструмент, поменял прикид на попроще – предстоящие «танцы» пыльными быть обещали. Кинул взгляд на компьютер – моё детище трудилось, не покладая рук. Эх, Билли, Билли, думаешь, как осчастливить человечество, а оно собралось меня бить.

Включил освещение коробки и вышел в её центр. Похрустел шейными позвонками, пощёлкал ключицами, попрыгал, разминаясь.

– Ну, смелее. Где тут известный окулист?

Вышли двое. Сорока кинул локти за спиной на заборчик коробки и ноги скрестил во фривольной позе. Ухмыляется, цирка ждёт. Ну, будет цирк.

Бить я их не бил – злости ещё не было. Ловил на контрприём и аккуратно укладывал на газон. Один вооружился кастетом.

– Убери – ручонку сломаю, – предупредил я.

Он не послушался, а я не сдержал слово – поймал его в атаке, чуток помог ускориться, и он обрушился головой на ни в чём неповинный заборчик. Затих. Наверное, ушибся. Да как бы шею не сломал. Коробку тоже жалко.

– Чё глазеете? А ну гурьбой – Сорока пинками и тычками гнал на меня толпу подростков.

– Смелее, смелее, – подбадривал и я.

Крутился, как белка в колесе, аккуратно ронял их на земь в стиле айкидо и никого не ударил. Девчонки ахали, визжали – думаю, что от восторга.

Вдруг знакомый и любимый голос, лёгкий плеск ладошек:

– Браво-брависсимо! Ты ещё в детский сад не забудь заглянуть.

Мама! Мамочка! Здесь? Приехала!

Я бросился на остатки сильно поредевшего воинства – у, гады, порешу! Парни врассыпную. Исполнил кульбит на прощание – это для девиц – перемахнул заборчик, подхватил маму на руки, закружил, понёс домой.

Она:

– Рюкзак, рюкзак – там все сокровища!

Прихватил и рюкзак.

Мы пили чай.

– Колотун-бабай сейчас в Якутии.

– Это в июле-то?

– Представляешь, утром всё бело от инея. Солнце встанет – роса блестит. В полдень жара. Ночью у костра греемся – в палатке даже в спальном мешке не заснёшь. Попростывали все – решили свернуться. Смотри, что привезла….

Среди якутских трофеев сверкал алмаз. Настоящий. Не силён в каратах – стекляшка в полногтя мизинца.

– Место запомнила? На следующий год рванём вдвоём, нароем-намоем, богатенькими будем.

Неделю мы разбирали мамины трофеи. Она из дома носа не кажет. Он у неё, и лоб, и щёки, и даже шея в красных пятнах. На руках – о, ужас! – «цыпки».

– Это от ледяной воды, – жаловалась мама.

Втирала кремы в кожу и сетовала:

– Кабы до учебного года зажило.

Пили чай.

– Ма, что такое русский народ?

– Здрасьте-приехали. Школу забыл?

– Нет, ты скажи не по-учебному – как сама понимаешь….

– На эту тему можно говорить до бесконечности. Есть такая теория: будто Земля – живой организмом. Там русским отведена роль нервов – вся боль планеты проходит через нас. Никто так не может чувствовать и переживать. Достаточно?

– Интересно.

Интересная мысль! Надо Билли подсказать. Хотя, если это зафиксировано в Инете, ему и без меня доступно.

Следующий свой визит в коробку приурочил к Жанкиному выходному. Но сначала подготовился – сделал заказ в ближайшей кафешке. Сидел с гитарой на своём месте – купил новую, покаявшись маме. Народ потихоньку подтягивался. Жанка.

– Наслышана, наслышана. Герой! Тема есть на миллион – чуть позже. А это что за дела?

Во двор вошла «фура» и начала разгружаться. Ребята в униформе «Макдоналдс» таскали в коробку пластиковые столики, стулья, накрывали яствами, питьём.

– Совсем онаглели буржуины! Ну, я им щас….

Удержал Жанку за руку:

– Это проставляюсь я.

– Ты? Ну, дела.

Подружка моя не смогла устоять на месте, шмыгнула к девчатам, потом к ребятам. Сервировка ещё не закончилась, мои вчерашние недруги, а теперь, уверен, друзья не разлей вода, рассаживались за столики. Впрочем, они внесли свою поправку – сдвинули их вместе. Сорока с подручниками не появился – то ли заняты были, то ли проигнорировали попытку примириться. Морячок с десантником пожали руку. Мы ударили по струнам, а девчонки накрыли нам в «оркестровой яме». Спиртного не было, но народ веселился от души. Притащили колонки, протянули удлинитель, подключили микрофон караоке – от желающих спеть отбоя не было.

В разгар веселья Жанка подошла с незнакомой миловидной девушкой.

– Алекс, знакомься – Даша.

– Даша, – прошелестели пухленькие губки.

Я кивнул – усвоил, мол.

– Алекс, девушке надо помочь. Сорока и с неё проставы требует. – Жанка округлила глаза. – Натурой.

Я бросил на Дашу любопытный взгляд – глаза большие, синие, грустные, строгие, прекрасные.

– А что? Здоровое чувство к красивой девушке.

– Не пошли. Лучше скажи – поможешь?

– А что надо-то?

– Ну,… скажи, что это твоя девушка… Кто сунется – сразу по рогам.

– Легко.

Жанка покосилась подозрительно:

– Только вы не очень-то заигрывайтесь. Помни, Алекс, ты – мой.

Чуть позже взял микрофон в руки и объявил, что следующая песня исполняется для любимой девушки. Коллеги мои играли, а я пел и, как заправский эстрадный артист, выделывал в коробке танцевальные па. Подвальсировал к сидящей за столом Даше и чмокнул её в щёчку – чтобы всем всё стало ясно….

Дома признался:

– Билли мне нравится одна девушка.

– Давно пора, Создатель – пик твоей сексуальности уже позади.

– Я серьёзно.

– Я тоже….

Дашу увидел дня через три после нашего знакомства. Она плакала, закрывая лицо ладонями. Прихватили её у подъезда Сорока с известными уже приятелями. Кровь ударила мне в голову. Сработал инстинкт далёких и диких предков – не жалея живота своего, защищать самку и детёнышей.

Разрывая одежду о кусты акации, полетели на клумбу приятели Сороки, он попятился.

– Тебе разве не сказали, что Даша – моя девушка?

– Н-нет, – он пятился и отчаянно боялся, боялся всеми клетками своего организма.

– Ну, извини – буду бить тебя непредупреждённого.

– Не надо, – попросил Сорока.

– Не надо, – попросила Даша.

– Проси прощения, урод.

– Слышь, ты, прости.

– Не так, – схватил Сороку за нос, прищемил его большим и указательным пальцем. – На коленочки встань, на коленочки.

Манипулируя Сорокиным клювом, поставил его на колени:

– Клянись, что больше не будешь.

– Не буду, – гундосил шишкарь дворовый.

– Отпусти его, – попросила Даша.

– Брысь, – сказал я, отпуская.

Сорока так и исполнил, как услышал – не встал и побежал, а сначала на четвереньках шлёп-шлёп-шлёп, а потом встал и побежал. Я понимал, что нажил себе смертельного врага, но насколько он мог быть опасен, не представлял.