Лаборатория все-таки обнаружилась. Она чем-то неуловимым напомнила лаборатории, в которых мне удалось поработать самой (а было таковых аж три). Те же широкие столешницы, ящики под ними и полки – над. Множество реагентов с пожелтевшими от времени этикетками. Есть даже что-то вроде приборов, правда, прежде чем ими пользоваться, надо сначала понять их функции. На отдельном столике, возле большого окна, световой микроскоп старинной модели. Я немного покрутила винтики, но так и не смогла его настроить. Нужно будет заняться этим позднее, в солнечный день.
Размах, само собой, куда скромнее, чем в современных научно-исследовательских институтах. По сути, это лаборатория – каморка, нечто вроде подсобного помещения в конце коридора, которое расчистили от одного хлама и завалили другим. Заполнили более-менее интересным и подходящим оборудованием, которое удалось найти в академических запасах, как шепнула по секрету Ирмалинда. Правда, произошло это ещё в прошлом году, так что и более-менее приличное уже успело запылиться.
И все-таки эту лабораторию Феранта мне показывала с гордостью – гляди, мол, целый исследовательский центр в твоём распоряжении! Встретила меня во время обеда, вскоре после того, как Гетбер поделился со мной своими соображениями. И повела смотреть.
Я отчего-то ничего у неё не спросила. Но боялась не того, что Гетберу выпишут выговор за излишнюю болтливость. А того, что она сначала зависнет на несколько секунд, а затем покивает головой и выдаст, что Гетбер сказал чистую правду.
И ещё мне наконец сообщили расписание. Четыре пары в неделю, одна в день. По паре в понедельник и вторник, ещё две – в четверг и пятницу. В среду я официально работаю в лаборатории. Во все остальные дни – как повезёт.
И даже объяснили, сколько я буду получать. Не так уж и мало, зря Гетбер прибеднялся. На месячную зарплату можно купить штук семь неплохих платьев (если поверить словам Феранты о том, сколько стоит платье в количестве одной штуки), и при всём этом тебя обеспечивают жильём и питанием.
Феранта ушла, а я осталась в лаборатории разбирать банки и бутыльки. Что-то местные жители в химии все-таки понимали, они открыли и использовали многие химические вещества, привычные нам (хотя, возможно, стоит поблагодарить внутренний переводчик, что сам определяет вещества и подставляет на этикетки знакомые слова вместо абракадабры). Занятая ревизией, я ненамеренно пропустила ужин. Очнулась, уже когда за окном полностью стемнело.
Следующий день прошёл в том же духе: сначала лекция, потом наведение порядка в лаборатории. Лишь Гетбер не попался на глаза… За полностью свободную среду я закончила уборку, упорядочила все реагенты и даже завела журнал, гордая тем, что уже завтра смогу начать работу. А какую именно?
Вечер провела за книгой. Взяла её в самодельной библиотеке с лягушками (как пройти в настоящую, я не имела представления, а Ирмалинды, знающей каждый уголок академии, рядом не оказалось). Это была единственная книжка из всех, в названии которой упоминались минералы.
Хорошая книга, в духе советских учебников. Тщательный и методичный разбор того, какой формы бывают кристаллы и каким блеском они отливают. Пожалуйста, всё изучено. Гетбер говорил – никаких знаний у них не накоплено, нет ничего, что послужило бы точкой опоры. А оно вон как оказалось. Может, им попросту не так уж хотелось вникать?..
Я нагружала себя заботами и ничуть не жалела – лишь чтобы к вечеру заканчивались силы и сон приходил за одно мгновение. И каждый раз просыпалась там же, где и уснула. Так что покидать кровать день ото дня становилось всё тяжелее. Но всё-таки разное бывает в жизни. Читала я книги, где спустя тысячу страниц мы узнаем, что всё происходящее герою приснилось. Кто сказал, что со мной не может такого быть? Но пока что книга только начата. До тысячи страниц ещё далеко.
Так и наступил четверг.
В этот раз Ирмалинда не стала меня провожать: дорогу я уже знала и сама. Все мои занятия происходили в одном и том же месте, с одними и теми же учениками. Удивительная стабильность для такого сумасшедшего мира.
Впрочем, в этот раз учёба у нас шла, скрипя и тяжело дыша, как старая больная лошадь. Глаза у студентов блестели, но только не из-за безграничной любви к моему предмету. Над столами летали шепотки, но к теме лекции отношения они не имели. А я ещё и тему выбрала не из простых. На прошлом занятии мы постигали отличия между классами веществ, а сегодня изучали качественные реакции, которые позволяют определить, из каких катионов и анионов состоят эти вещества. Поскольку кое-какие реагенты в моём исследовательском центре все-таки имелись, завтра я хотела провести демонстрационную лекцию, показывая фокусы с тем, как раствор меняет цвет с одного на другой или в одно мгновение образует густой осадок. А сегодня давала ко всему этому теорию. Вот только без наглядной картинки студенты совсем не желали воспринимать бесконечный поток формул.
Я не сдавалась. Стучалась, пока не проснётся интерес. Но, видимо, сегодняшним утром интерес моих студентов воспользовался маской для сна и берушами, так что всё ему было нипочем.
Всё-таки я выдала весь запланированный материал. Не зря же разрабатывала его, встав за несколько часов до завтрака. Но никакой уверенности в том, что он достиг своих слушателей, у меня не было.
Едва прозвенел звонок, как студенты сорвались с места, будто невероятно спешили на обед или в уборную. Недолго думая, я окликнула Герту – девушку, что запомнилась мне с первой лекции. Она покидала аудиторию одной из последней.
– Герта! – Она послушно повернулась в мою сторону. – Что-то случилось? Почему все до одного погружены в собственные мысли?
Она с хитринкой посмотрела на меня – я только сейчас заметила, какой у неё необычный, миндалевидный, разрез глаз, добавляющий лицу восточный шарм.
– Сегодня же маскарад в городе, – объяснила Герта. – Решают, кто с кем пойдёт и кто что наденет. Даже ученикам лучшей академии империи свойственна вся эта пошлость.
Мы попрощались, и Герта лисой выскользнула за дверь.
Маскарад, вот же придумали. Ещё и в городе, а не во внутреннем дворике. Ещё и в четверг. Важное правило студенческих тусовок – оставлять следующий день относительно свободным, чтобы было время прийти в себя. А местные студенты, как верно заметила Герта, вряд ли сильно отличаются от всех остальных, и размахом гуляний в том числе.
Время до обеда я провела за чтением. Преодолела ещё одну треть книги – последнюю оставила на вечер. Классификации закончились, за ними последовал определитель. Возьмите камень, покрутите его так и эдак, а потом уроните с какой-нибудь большой высоты, ведь линия, по которой пройдёт излом, тоже много о чем интересном может сказать.
Сытая, а оттого добрая, я пошла заниматься своей профессиональной деятельностью. До чего докатилась? Теперь и во сне нет отдыха от работы.
Феранта поделилась со мной интересующим их камешком. Точнее, как выяснилось, одним из, поскольку в той таинственной пещере всяких-разных камней оказалось предостаточно. Мне достался небольшой, сантиметра в три длиной, экземпляр (так что кидать его жалко, не найду ведь потом, если разлетится на крупицы), но красивый. Светло-зеленый, с желтоватым отливом, окрашенный неравномерно. И весь какой-то корявенький. Структуру так просто не различишь – надо все-таки закончить с микроскопом. Да и в целом я не то чтобы когда-то занималась минеральными породами. Буду по местной книге учиться, раз всем остальным некогда.
Несмотря на всю крошечность и невинность камешка, Феранта передала его мне в самом настоящем сейфе. Выглядел он, как обычная металлическая шкатулочка (мне больше нравятся деревянные, резные, но кто меня спрашивал?). Однако, чтобы добраться до камня, надо сначала приподнять дно – я себе ноготь сломала, пока пыталась подтянуть его наверх – а затем наткнуться на ещё одно, точно такое же, за исключением четырех колесиков с цифрами, из которых надо сложить определенную комбинацию. Тоже такое себе удовольствие. Но указательный палец, лишившийся маникюра, все-таки сыграл на пользу: им крутить колесики оказалось куда удобнее.
Шкатулку, то есть сейф, Феранта передала мне тогда же, когда показывала лабораторию.
И я убрала её в один из свободных ящиков, задвинула поближе к дальнему левому углу до более благоприятных времён.
Благоприятные времена наступили весьма шустро. Шкатулка дожидалась меня там же, где я её оставила. Вот я и принялась её взламывать, как будто бы там действительно имелось что-то ценное.
Три – номер эпохи, девяносто один – последние цифры текущего года. Какие первые, Феранта не уточнила. А завершает код семёрка, только я забыла, что она значит. Надеюсь, не количество лет, которые я, по задумке, должна провести в академии – есть у того, кто придумывал эту комбинацию, некоторая страсть к датам…
Вот и что мне делать с этой красотой дальше? Я подошла к окну и поднесла камень поближе к свету. Полупрозрачный, свет проходит насквозь и рассеивается на моей ладони зеленоватым туманом. Надо все-таки отыскать инструменты и провести его вскрытие. Даже цвет, как выяснилось, можно смотреть только на свежем изломе. Да и форму кристаллов сложно определять по отполированной внешней поверхности.
Вот определю я все это, и что дальше? Как подвести это к магии?
Гетбер говорил, я тоже несу в себе её частичку.
Я вернула камень в шкатулку и поближе придвинулась к окну, практически уткнулась в стекло носом. Деревянная рама пропускала в лабораторию сладкий весенний воздух. На небе с самого утра припекало солнце – клянусь, будь я сугробом, растаяла бы под ним, не колеблясь. От любопытных глаз окна лаборатории защитил куст барбариса с растопыренными пучками листьев-лопаток. На ветках уже обозначились красные цветочные почки. Скоро загорятся огнём.
Точно, огонь!
Гетберу не понравилось моё имя, поскольку оно напомнило ему заклинание, призывающее огонь. Я всё ещё понятия не имею, согласно какой логике здесь работает магия. Но кто мне мешает попробовать?
Я прикрыла глаза и выровняла дыхание. Затем взглянула на собственную ладонь и шепнула тихонько:
– Вар-Вэйр.
Ничего не произошло. Я попыталась снова, вкладывая в заклинание силу и энергию. Ничего.
Попробовала ещё раз. Потянулась вслед за заклинанием душой, пожертвовала на него частичку себя. И снова мимо. Видимо, весь мой магический потенциал тратится на то, чтобы переводить незнакомые словечки.
Почему даже сон лишает меня преимуществ, доступным всем остальным?
Гетбер говорил, камень выдал себя, когда усилил магию во много-много раз. Но ведь нужно иметь эффект, хотя бы микроскопический, чтобы было, что усиливать? И все-таки мои руки сами собой потянулись к камешку. Я сжала его в ладони и, смотря на кулак, повторила тихое: «Вар-Вэйр».
И снова пустота.
Пора настраивать микроскоп и разыскивать геологический молоток – такой, с заострением на конце, любимый предмет сказочных гномов, работающих в рудниках. Больше ничем не смогу помочь этой славной империи.
Я разжала кулак.
И на свободу вырвалось пламя. Недолго оно продержалось – секунду, быть может, и даже не успело согреть, не говоря о том чтобы обжечь. И все-таки оно было, насыщенное зеленое, будто кто-то поджег смесь с примесями бария и меди.
Невольно отбросила камень на пол. Он упал, обиженно звякнув. Но не сломался, ничего даже не откололось. Все-таки по твердости покрепче графита будет… Быть может, даже покрепче стекла.
Надо настроить микроскоп.
И спрятать шкатулку получше. Раз мои бессильные руки с помощью этой малютки смогли создать огонь, что же будет, если он попадёт в руки сильному магу?.. С таким уровнем магического таланта, чтобы маг этот, единственный на всю округу, не решался произносить моё имя вслух. Ключ от лаборатории тоже лучше прятать тщательнее. Будь моя воля, я бы и саму лабораторию поместила в сейф.
Историю о возникновении ядерной бомбы я много раз слышала.
Иногда изобретения играют против их создателей. Паниковать, конечно, ещё рано, поскольку я пока не поняла, по каким принципам работает эта магическая лупа. Или уже поздно, поскольку о существовании таких камешков знают все, кому не лень.
А ведь там ещё и другие есть. Вдруг существуют такие, которые мой шепоток преобразят в пожар на всю академию? Кто бы знал…
Долго работа не продлилась. Слишком сильно все-таки меня впечатлил огонь на собственной ладони. Так что, вдоволь навозившись с микроскопом, навертевшись шурупчиков и искрутив несчастное зеркало, я все-таки сдалась и пошла в нашу с Ирмалиндой квартирку.
Язык не поворачивается называть эту женщину соседкой. Даже в мыслях.
Соседки – это те, с кем я после пар обсуждала преподавателей и с кем ругалась поздно вечером из-за света (выключенного или включенного, зависело от того, насколько была загружена каждая из нас). Напарницей её именовать тоже не хватает наглости: Ирмалинда-то в академии работает в самого её основания, и это я ещё не спросила, чем она занималась до того, как академия начала свою деятельность.
Я постучалась в её дверь и после разрешения заглянула внутрь.
Ирмалинда сидела за столом, заваленная множеством исписанных бумажек. Видимо, её студенты недавно прошли контрольную точку.
– Проходите, милая, – она радушно махнула рукой на собственную кровать. Комната у неё опрятная, но не лишенная изящества. К шторам подвешены золотистые кисточки, на столе расположился глиняный сервиз. И во всяких особенных углах стоят маленькие букеты из засушенных цветов. Ирмалинда объяснила, что в пространстве существуют энергетические узлы, которые по-разному воздействуют на живые организмы. Некоторые из этих узлов улучшают настроение и укрепляют здоровья – их Ирмалинда своими цветочными композициями усиливает. А другие вытягивают последние силы, и их Ирмалинда блокирует.
– Как ваша работа с каменюшками? Что-то уже получается?
Я опустилась на кровать и ответила:
– Сложно пока сказать. Всё ещё разрабатываю инструментарий. Честно говоря, пока я ищу к ним подход.
– Найдёте, я не сомневаюсь. Скажу вам по секрету, были уже некоторые, что бились над этой загадкой, но мало что у них вышло путного. Тут нужен другой подход, творческий, и незамыленный глаз. – Она обернулась и подмигнула мне. Сверкнул бисер на ещё одной расшитой блузке. Вот только на этот раз блузка была цвета слоновой кости, и бисер на ней отливал всевозможными оттенками коричневого.
– Надеюсь, – попыталась улыбнуться. Надеюсь, проснусь раньше, чем придётся писать отчёт по проделанной работе. – Проверяете знания? – кивнула на стол.
– Мы сегодня творческому подходу учились, как раз к слову, – ответила Ирмалинда. – Здесь пятьдесят штук рецептов травяного отвара. Для успокоения, для бодрости, для крепкого сна.
– Полезный предмет! – я искреннее восхитилась.
– Не станут мастерами магии, так хоть гостю смогут угодить, напоить чаем, – она хмыкнула. – Как ваши ученики? Начинают проявлять себя во время лекций?
Да, на молчаливых подопечных я тоже успела пожаловаться. Ещё позавчера.
– Сегодня у нас случился очередной сбой, – призналась я. – Ученикам было не до учёбы, поскольку они вовсю обсуждали маскарад.
– Ах, – Ирмалинда мечтательно выдохнула, – маскарад…
– Важное событие?
– Конечно, – ответила Ирмалинда, не колеблясь. И тут же спохватилась: – Точно, вы ведь не местная! Хотя для нас этот маскарад так значим, что мы считаем, будто о нём знают все на свете. И заблуждаемся. Маскарад… он в Вейзене проводится каждый год, и это священный долг каждого академиста – на нём побывать. Я и сама не пропускала ни один, что таить, только в последние пару лет стала слишком старой для того, чтобы веселиться. Но вы обязательно съездите, ещё успеваете. – Она взглянула на круглый циферблат ярко-желтых часов. – Где-то через часа полтора начнут кататься омнибусы от ворот нашей академии и прямиком до центральной площади Вейзена! Они предназначены для академистов, но вы, думаю, вполне сойдете за свою, – Ирмалинда подмигнула.
– Как вообще появилась идея этого маскарада?
– О-о, – протянула она. – Вы, главное, успейте к самому началу. Там каждый год рассказывают одно и то же, так что многие приходят позднее. Но вам, посещающей маскарад в первый раз, эта история точно должна понравиться.
Я посмотрела в сторону окна. Четвертый этаж, никакие деревья сюда не дотягиваются. Так что превосходно видно небо, постепенно сменяющее лазурную голубизну на более основательную, васильковую. Через полтора часа на небе уже распластается закат. А там и до темноты недалеко.
– У меня и одежды нет подходящей, – призналась я, – что уж говорить о маске.
– Маски – это условность, – Ирмалинда махнула рукой, будто пыталась прогнать невидимую муху. – Будь вашим собеседником кто-нибудь более рассудительный, он бы так и сказал, что мы и без маскарадов никогда не снимаем маски… А вот платье мы вам сейчас подберем, у меня много интересного есть в закромах. Если вы, конечно, не побрезгуете.
Я не успела окончательно решить, поеду ли на маскарад, а Ирмалинда, легонько отодвинув меня в сторону, уже принялась вытаскивать из-под кровати самый настоящий чемодан.
– Здесь всякое, – объяснила она. – То, что я уже не ношу, выкинуть жалко, а отдать некому. Какой у вас любимый цвет? – Ирмалинда внимательно посмотрела мне в глаза, и по телу отчего-то побежали мурашки. – Вашим глазами пойдёт малахит. Было у меня одно платьице.
А как, интересно, на моём родном языке называется тот камешек, который я сейчас исследую? Больше всего похож на хризолит, и все-таки это не он. Хризолит когда-то чрезвычайно нравился моей маме, она носила подвеску, которая цепко удерживала ограненный камень. Я вдоволь успела его рассмотреть.
– Вот и оно. Помялось все-таки, но ничего… Быстро выпрямится. Бархатное. Дорого оно в своё время обошлось моему мужчине.
Ирмалинда протянула платье, и я послушно его взяла. Мягкое… Качество, свойственное всему, к чему я прикасаюсь в этом странном мире. Темно-зеленое, поблескивающее серебром не хуже настоящего камня. Как сказал бы автор местной геологической книжки, блеск жирный – ткань так и лоснится.
Я развернула сверток. Платье оказалось длинным, почти как черное, которое я ношу, не снимая. Только черное закрывает лодыжки, а из-под подола этого платья они, скорее всего, кокетливо будет выглядывать.
О проекте
О подписке