Видела бы меня сейчас мама – она бы, честное слово, очень сильно ругалась, лишила карманных денег и все в таком духе. Но мадам Кавелье показалась мне невероятно доброй, неспособной ни на что плохое, и я, на правах своей наивности, сразу ей доверилась.

Может, сработало чутье.

Между прочим, моя прапрабабушка по маме, русская, считалась кем-то вроде прорицательницы у себя на родине, так что мне вполне могло что-то от нее передаться.

– Нет, – ответила мадам Кавелье. – С семьей. Если ты еще раз заглянешь к нам – только, пожалуйста, не так эффектно, – то я тебя с ней познакомлю.

– А почему вы здесь живете?

Она махнула фонарем в свою сторону, подсветив рожки.

– Люди мыслят стереотипами, Эрика.

И я поняла, что задела больную тему. То есть, конечно, за всю свою жизнь мадам Кавелье наверняка услышала про себя кучу не самых приятных вещей, если ко мне цепляются даже из-за имени и шапки. Люди – они ведь в самом деле бывают жестокими, хотя я до последнего в них верю.

Я поспешила увести разговор в другую сторону:

– А вы из Франции?

– Муж, – ответила мадам Кавелье. И даже в голосе я расслышала улыбку.

Потолок вдруг начал снижаться. Первой его жертвой стала мадам Кавелье, но мне спустя шаг тоже пришлось пригнуться. А потом мы и вовсе сложились напополам, присели на корточки, и я уже захотела спросить, когда закончится это мучение, но тут мадам Кавелье, громыхнув чем-то впереди, провозгласила:

– Пришли!

И вдруг оказалось, что перед нами – дверца. Именно ее створки сейчас полетели в разные стороны, предлагая свободу и не прося ничего взамен.

Выход был маленьким, высотой чуть больше ярда и шириной около полутора футов. Я, худая и низкая, преодолела его без особых трудностей, зато мадам Кавелье со всей ее горой одежды пришлось проходить боком. Я подала ей руку, чтобы помочь встать. И только когда мы обе оказались снаружи, я решила оглядеться вокруг.

И обомлела.

Честное слово.

Потому что дом моей семьи располагался не дальше трех минут ходьбы, и даже отсюда я видела бежевые стены и черепичные плитки на крыше. А мы жили в нем, между прочим, уже почти шесть, то есть все мои сознательные годы. И как я за все это время не наткнулась на дверцу во время одного из своих рейдов?..

Мадам Кавелье, проследив за моим взглядом, кивнула (ее лицо вновь почти полностью скрывал шарф, а я даже не заметила, когда мадам Кавелье успела им обмотаться). И произнесла:

– Здесь мы с тобой и расстанемся. Будь осторожна, Эрика Гибсон.

И она с материнской заботой поправила мою съехавшую набок шапку. Ту самую.

– Мадам Кавелье, у вас есть дети? – спросила я, прежде чем уйти.

И она ответила:

– Четверо.

А потом исчезла. Я лишь только моргнула, а от мадам Кавелье уже и следа не осталось, и я на мгновение даже подумала, что она мне привиделась. Но нет. Сама бы я не нашла выход из канализации, и кто бы знал, что тогда было. Может, какой-нибудь случайный прохожий все же заинтересовался бы моим ревом и решил помочь. А, может, и нет – что теперь предполагать?

Я сделала несколько шагов в сторону дома, но вдруг, остановившись, обернулась назад. Захотелось проверить: на месте ли дверца? Ну а вдруг, по неведомым обстоятельствам, ее уже нет?

Дверцы и в самом деле не было видно. Лишь только проглядывалась ручка-кольцо, почти сливающаяся с землей, частично скрытой горами снега. И я радостно улыбнулась. Дурочка, говорю же.

А если быть честными, то факт нового знакомства меня невероятно вдохновил. И я даже не стала чересчур расстраиваться из-за того, что пропустила новую серию “Красноглазых сов”. Ее все равно можно посмотреть в интернете…

Мама была дома.

Она у меня всегда дома, только если не ходит в магазин или не встречается с подругами. В магазин мы обычно ездим всей семьей, в субботу утром, а подруг у мамы всего две, и обе живут в других городах, так что да – моя мама всегда дома. И работает отсюда же. Фриланс. Пишет статьи для разных сайтов на миллион тем, примеряя на себя то одну роль, то другую. Так сама мама говорит. Выращивает кактусы на подоконниках, которые то и дело хотят тебя уколоть. А ещё высаживает всякую зелень в нашем маленьком саду, но это летом, когда снег сойдет полностью.

Я открыла дверь своим ключом, скинула рюкзак, стянула шапку и один ботинок, и только тогда в коридоре появилась мама. Посмотрела на меня и кивнула:

– Как день, Эрика?

– Как обычно, – ответила я, стягивая второй ботинок и принимаясь за куртку. Последний раз мама подкрашивала волосы больше месяца назад, и ее короткий низкий хвост был нежно-розового, пудрового, оттенка. Повесив куртку на крючок, я вдруг подумала, что мама обязательно мне поверит, если я расскажу ей все, что только что случилось. У меня ведь такая не похожая на других мама. – Ну, то есть, не совсем.

– Иди обедать, – все тем же тоном произнесла мама. – Сегодня ты позже… Твои «Совы» начались минут двадцать назад.

О моей безмерной любви к «Красноглазым совам» мама знала. Потому что мы вечно из-за них спросили. Каждый день, когда я возвращалась со школы, мама звала меня обедать. И каждый раз, когда я шла обедать, начиналась серия «Красноглазых сов». Поэтому чаще всего я ела, смотря в телевизор, а мама очень нервничала по этому поводу и задавала тысячу вопросов, желая отвлечь.

Но, решила я, сегодня все будет по-другому.

Точнее, с сегодняшнего дня.

– Потом посмотрю, – отозвалась я. – А ты знаешь, что там Ива напала на детектива Берда?..

Мама чуть приподняла брови – темно-коричневые, цвета настоящих маминых волос. И что-то мне подсказывает, что удивлялась мама не нападению. Моя мама в принципе далека от всей нашей современной культуры: она не смотрит сериалы и не читает книги, все только работает или сидит в соцсетях. А я не люблю соцсети. Там, конечно, много классных фанатских сообществ, но мне никто не пишет и на мои действия никак не реагирует, поэтому я чувствую себя неуютно.

– Так вот, – провозгласила я, вымыв руки и сев за наш круглый стол. В микроволновке подогревался обед – кажется, спагетти с фрикадельками, как знак уважения нашей итальянской родне. – Пока я шла домой, я успела упасть в канализацию.

Микроволновка пропищала, но мама не поспешила накормить меня обедом. Она переспросила:

– Упасть в канализацию?

Ее лицо побледнело, а мама у меня и без того бледная, даже белоснежная, несмотря на шоколадные (изначально) волосы и темно-карие глаза.

– Да, – ответила я, – но ты, пожалуйста, не переживай. Как видишь, все закончилось хорошо. А дело в том, что меня спасла мадам Кавелье. Конечно, я знаю, ты против того, чтобы я общалась с незнакомцами… Но мадам Кавелье – она очень милая. У нее есть муж – он, между прочим, из Франции, – и четверо детей. Но они живут в канализации.

Мама заметно расслабилась, и уже через несколько секунд тарелка с обедом стояла передо мной. Но я продолжала вещать, не обращая на спагетти внимания:

– Понимаешь, мама, они вынуждены жить в канализации. Ну, у них свои особенности. То есть, я не могу говорить за всех, но мадам Кавелье… у нее кожа такого оттенка… свежей зелени, как первые листья. И рожки. Да, звучит странно, но они у нее очень правдоподобные, эти рожки, и они так качаются – туда-сюда…

Мама села за стол напротив меня – как итог, нас разделяло больше полутора метров, потому что стол был большим, как и все в доме – и положила голову на ладони.

Взгляд у мамы всегда уставший.

Я не одна это замечаю, но, кажется, только я не знаю причин.

И вот свой уставший взгляд мама обратила на меня. Протянула:

– Эрика… – Мое имя в мамином исполнении всегда напоминает изящно изогнутую ветку кустарника. Э-ри-ка. И каждый слог – как шип. – Ты ведь понимаешь, что с таким глупо шутить.

– Но я не шучу! – возразила я горячо. – Я правда встретилась с мадам Кавелье. И она помогла мне найти выход из канализации. Тут дверца, совсем недалеко, лишь через несколько домов – понимаешь? И она ведет в канализацию. И из нее. Именно благодаря мадам Кавелье я здесь и оказалась.

– Я никогда не слышала ни о какой мадам Кавелье…

– Но она есть!

– И ни о каком ходе, который мог бы провести в канализацию, тоже. Только вдумайся. Элементарно, это же опасно.

– Но я ведь там была, – отозвалась я, уже не скрывая огорчения.

– Соглашусь, ты всегда отличалась богатой фантазией…

И на этом моменте я не выдержала. Подскочила из-за стола, так и не притронувшись к обеду. И ушла, не оглядываясь – глаза предательски защипало. У меня бывает такое. Могу месяц держаться без слез – а потом, стоит поплакать один раз, как я срываюсь и начинаю рыдать из-за каждой мелочи. Хотя не знаю, можно ли считать недоверие мелочью.

Вслед мне понеслось мамино колючее – Э-ри-ка, – но я не обернулась. Потому что никаких шипов у настоящей эрики нет.

Так и просидела до вечера в своей комнате.

Посмотрела пропущенную серию «Красноглазых сов», а потом две предыдущих – за детективом Бердом я могу следить вечно. Немного посидела над домашним заданием, решив сделать все безупречно, но быстро сдалась и наляпала что попало. Учеба всегда давалась мне туго – не в пример моей кузине Розе или той же противной Джил. Да и голодные мозги отказывались думать. Благо, в шкафу у меня была запасена пачка печенья – иначе пришлось бы совсем тяжело.

Мама пришла, когда за окном уже стемнело. Осторожно открыла дверь, не стучась, и застала меня в тот момент, когда я взялась за выданную на дом книгу, «Дыхание севера», пересказ которого у меня однозначно спросят – я надеялась только, что дышать, изображая ветер, все же не придется. Мама заглянула внутрь и произнесла мягко, но непреклонно:

– Обещай мне, что больше не будешь искать встречи с той твоей мадам Кавелье.

И пока я думала, что бы такое ответить, чтобы не обидеть маму, но при этом сохранить хотя бы призрачный шанс стать гостью мадам Кавелье, в коридоре прозвучал звонок.

Это вернулся мой папа.

Он всегда возвращается поздно, не раньше восьми вечера, потому что работает в больнице. И обязательно оповещает нас о своем возвращении дверным звонком. Как будто каждое папино возвращение – праздник. И, наверное, я даже ему радуюсь.

Как несложно догадаться, никакое обещание маме я так и не дала.

Мы пошли ужинать, и повторить историю своего сегодняшнего путешествия я не решилась.