Глава 7

М-да, умею я собрать на пятую точку неприятности. Мы вывалились на первом этаже дома сестры. Прихожая-гостиная с лестницей на второй этаж, кухня-столовая, ванная и туалет. Одну четвертую занимала холодная кладовая. Здесь, на первом этаже, мне отводилось место в те редкие посещения, когда я бывала проездом. Как правило, в троицу, когда навещала могилу матери и тетки.

Не часто, раза три.

– Это мы где? Уже дома? – радостно похрюкивая, горгулья без церемоний оказалась на кухне и сунула любопытный нос в миску с супом. Как только мы оказались в другом мире, сон с нее слетел мгновенно. – Нет, мы не дома, – проворчала она. – А жаль, вкусно пахнет!..

– Нам выбираться отсюда надо, и срочно! И так, чтобы нас никто не заметил! – испугалась я. Встретиться с сестрой сейчас мне бы не хотелось. Не поймет.

– Мы у твоей сестры, – догадалась горгулья. Или прочитала мои мысли.

– Молчи! Если нас поймают, придется объяснять, почему мы здесь и почему без документов. У тебя их, кстати, вообще нет. А еще тележку перероют и найдут золотишко. Так что, лучше молчи! – проскрипела я зубами. – Иди за мной! И хватит уже в супе мясо вылавливать! Помоги мне тележку поднять!

Горгулья легко подхватила тележку, втаскивая по трем ступеням на мост, где мы с сестрой устраивали посиделки, курили и предавались воспоминаниям, пока не поссоримся из-за какой-нибудь мелочи – здесь тоже ничего не изменилось: два кресла, между ними столик с пепельницей и спичками. Еще две двери – и мы с горгульей в ограде.

У сестры как всегда все благоухает: дорожка выложена плиткой, по обе стороны полоски земли с цветущими розами, лилиями, георгинами и прочей декоративной зеленью, за ними с одной стороны поляна с беседкой, летней кухней и вольер для Туза – дворняга приличных размеров. Заметив нас, Туз опешил, а потом открыл пасть, чтобы залаять. Горгулья прижала ко рту палец и прошептала: тсс! – и он покорно лег, не издав ни звука. С другой стороны дорожки и цветущей полосы располагались грядки с ягодами, морковью, капустой и прочей огородной растительностью, нарядно украшенный закрытый колодец, вдоль забора яблони, слива, вишня, малина, облепиха, крыжовник, смородина, в углу за углом дома две небольшие теплицы, с цветниками между ними и с той и другой стороны. Трава ровно подстрижена, на грядках ни одного сорняка – и когда она все успевает?!

Мы уже стояли у ворот, когда я вдруг услышала окрик.

– Ты?! Ты что тут делаешь?! – оглянулась. Сестра таращилась то на меня, то на тележку, то на меня, то на тележку. Окаменевшую горгулью она окинула взглядом только раз. Не берусь сказать, какие чувства отразились на ее лице, их там было много – и все не в мою пользу.

– Ой, ты дома? – радостно пропищала я, стараясь изобразить эту самую радость. – А я постучала, нет никого. А где все? – заозиралась я.

– На рыбалке… Что Ты Делаешь? – повторила свой вопрос моя сестрица, глядя на меня из-под сдвинутых сердито бровей, с недоброй подозрительностью. – ТУТ!

– Хотела тебя с внуками поздравить… Ты ж не словом не обмолвилась, случайно узнала, – невинно пожала я плечами. Ее подозрения меня внезапно начали раздражать. Что я все время виноватой себя чувствую, стараюсь угодить… Подумаешь, в гости в кои-то веки заглянула, сестру денек можно бы и потерпеть.

– Мимо проходила, решила заглянуть. Когда еще случай представится!

– И ничего мы не хотели… – встряла горгулья, ожив. – Случайно оказались, хотели к ней, – раскрытой ладонью указала она на меня, – а вывалились здесь! И воровать мы у тебя ничего не воровали! А еще она думает, что ты от семьи отказалась, от матери, выдумала, будто тебя удочерили, потому что тварь неблагодарная и вообще умом тронулась, – эти сведения уже предназначались мне.

Сестра отпрыгнула, застыв с перекошенным от ужаса лицом, открыв рот в крике и не выдавив ни звука.

– Не бойся! Не бойся! – выставив перед собой руки в успокаивающем жесте, торопливо проговорила я и с укоризной повернулась к горгулье. – Но я же просила: молчи!

– Да как промолчать, если она думает, что у нас в тележке все самые ценные ее вещи! – возмутилась горгулья, обвиняюще и сердито уставившись на сестру. – Она столько гадостей себе напридумывала, чтобы тебя презирать!

– Это кто? – руки у сестры трясутся, зрачки расширены, но злая – кулачки крепко сжаты, взгляд исподлобья, смотрит на меня.

– Подруга моя, – миролюбиво представила я ей горгулью. – Гуля. Люди со мной не дружат, вот, нашла себе подружку в другом мире. Успокойся, мы уже уходим!

– Стоять! – окриком остановила меня сестрица.

– Мы у тебя ничего не взяли, – я порылась в тележке, показывая ей книги и мешок. – Мы, правда, случайно здесь.

– Рассказывай, куда ты вляпалась! – сестра осмелела, но подойти не осмелилась.

– Гуля, давай! – я мысленно попросила горгулью трансформировать меня в валькирию.

Эффект превзошел все мои ожидания. Сестра отступила, в ужасе округлив глаза еще шире, споткнулась, шлепнулась на пятую точку, превратившись в посеревшее каменное изваяние.

– Помнишь, я говорила, что мать призналась, что меня удочерила. Ты не поверила. Это правда. Я из другого мира, и там сейчас такая жопа, что «Обитель зла» отдыхает, – не стала я ее жалеть. – Я туда наведалась, нашла ее. Единственную выжившую. Это, кстати, она меня сюда притащила. Она не обманывала мать, она просто не смогла вернуться. А сейчас нам надо попасть домой. Ко мне домой. Пожалуйста, успокойся и перестань трястись. Мне и без тебя проблем хватает.

Наверное, я вернулась в свое нормальное состояние. Сестра долго молчала, шаря взглядом по земле. Руки подрагивали, но серость с лица спала, она стала смотреть на меня с меньшим страхом.

– А чё не летите? – криво передернулась она, поднимаясь с земли.

– Не могу, я пока только благодаря ей собой из того мира становлюсь, – посочувствовала я себе.

– Ну, тогда вы с ней недалеко уйдете.

– Вот именно. Если ты сейчас не возьмешь себя в руки и не поможешь мне, мы свои дни в какой-нибудь лаборатории закончим. Помоги мне, и я с тобой щедро расплачусь! – клятвенно заверила я, развязывая мешок, нашарив и вытащив на свет драгоценности. Деньги, золото, драгоценные камни: это единственное, что могло меня сейчас примирить с сестрой – было в этой торгашке что-то драконье. Сияние ограненных алмазов, рубинов, топазов брызнуло сквозь пальцы, зажигая в ее глазах алчный огонек.

Чтобы этот огонек не погас, я торопливо ссыпала часть вынутых драгоценностей назад, часть подошла и вложила ей в руку, чтобы она убедилась, что золото настоящее.

Подействовало!

Сестра сразу пришла в себя, мгновенно преобразившись из испуганной мышки в дельца с мертвой хваткой, увидевшего свою выгоду. А еще, мне кажется, и возможно благодаря горгулье, которая порылась в ее мозгах и чуть-чуть там что-то подправила, сестра словно избавилась от камня, который давил ее непомерным грузом – она простила меня. Я поняла это по ее взгляду, а котором не было напряжения и отчуждения – раньше она никогда так на меня не смотрела. Она просто поверила, что мы разные, и я чужая ей, но все же сестра, с которой она прожила под одной крышей много лет, а не наоборот.

– Есть хочешь? – спросила она у меня. Буднично. Будто не было между нами груза прожитых лет с взаимными обидами.

– Не откажемся.

– Пошли в дом, а то соседи вас увидят.

– Кто увидит-то, у тебя двухметровый забор.

– Ты моих соседей не знаешь, они все видят и слышат, – она закрыла ворота на дополнительную щеколду.

Потом мы пообедали. Я коротко описала, что увидела на планете, откуда мы ввалились к ней в дом. Она приняла это спокойно – ее это не касалось никоим образом. Она даже не стала изображать сочувствие. Потом она долго рылась в мешке с сокровищами, выбирая себе то, что ей понравиться, щедро ссудила мне деньги на такси. Достала из кладовки новенькие в упаковке электрический чайник и блендер – очень кстати, у меня техника все время ломалась и перегорала, а у нее этого добра было навалом, поскольку она заведовала отделом бытовой техники. Добавила к этому два комплекта постельного белья. Вот что-что, а шить и вязать сестра умела от бога.

Книги и золотишко переложили в баулы, тачку пришлось оставить. Потом сестра соорудила для горгульи из черного материала какой-то мусульманский балахон.

– Ты где этому научилась? – восхитилась я, увидев горгулью в новом прикиде.

– Работала у мусульманина, он одеждой для своих торговал. Притырила, на всякий случай. Только если ты, – обратилась она к горгулье, – будешь прыгать на четырех конечностях, тебе никакая одежда не поможет.

Странно, горгулья ей, очевидно, понравилась. Она вела себя с ней непринужденно, будто они были знакомы не один год.

– Умею я стоять на двух ногах, но не самая удобная поза, – оправдалась горгулья, выпрямляясь. Горб от крыльев из-под материи выпирал, но у всех есть свои недостатки.

– Все равно не представляю, как вы поедете, водитель умрет по дороге от страха.

– Не умрет, я ему внушу, что я обычный человек, – ничуть не смутилась горгулья. – С одним человеком справлюсь. И вообще, не могла иначе, в твоем сознании я тоже чуть-чуть покопалась, – призналась она сестре. – Чтобы ты от сердечного приступа копыта не откинула.

– Я догадалась, – ответила сестра. – Я тебя сначала за человека приняла. И даже сейчас мне сложно принимать тебя иначе. Я никому не скажу, что вы были здесь, – эти слова она адресовала уже мне. – Моим ни к чему знать, что ты…

– Валькирия, – подсказала я.

– Да хоть кто! Мне не нужны проблемы, у меня их хватает! Я не хочу, чтобы люди в меня пальцами тыкали. Поэтому лучше вообще больше не приезжай. За могилой матери я присмотрю. Привет от тебя передам. Даже на похороны мои не приезжай, не хочу тебя видеть. Пусть недомолвок между нами не будет.

– Ну, жить ты будешь долго и счастливо, – горгулья как будто смотрела в душу сестры.

Меня снова кольнула обида. Сестра была единственным человеком, который был у меня в этом мире, но мы с ней прожили такую разную жизнь. Она успела и дом с мужем построить, и сыновей вырастить, обзавестись кучей родственников и со стороны мужа, и теперь со стороны сыновей и их жен. Но, стиснув зубы, я молчала и слушала. Наверное, это горгулья заставила сестру высказать мне в лицо то, что она всегда думала, но сейчас между нами рвалась последняя нить, за которую я цеплялась, чтобы чувствовать себя в этом мире кому-то нужной. И мне было больно. Больно до слез.

За воротами посигналили. Подъехало такси.

– Посидим перед дорожкой, – предложила сестра, сунув мне в руки пакет с пирожками и сырниками.

– Посидели уже. Сидят, когда есть надежда вернуться, а мне тут не рады, – хмуро ответила я, торопливо подхватывая баул. Остальные два взвалила на себя горгулья. Она уже натянула на голову капюшон, закрыла лицо вуалью из черного шифона, оставив открытыми только глаза.

Наверное, это была моя последняя встреча с сестрой, а мой отъезд походил на бегство. Она стояла в воротах, так похожая на мать, которой я всю жизнь пыталась доказать свою любовь, свою привязанность и нужность, но так и не смогла. И теперь сестра поступала со мной так же. Она отказалась от меня. И потом, в машине, я дала волю слезам, предательски катившимися по щекам.

Горгулья прижала меня к себе и гладила, дав выплакаться в волю. И боль потихоньку уходила, а жестокие слова, сказанные сестрой, размазывались и таяли в сознании, уступая место волшебному чувству свободы. От всех обязательств, от всех привязанностей, от надежд, связанных с этим миром. Если б я не знала, что существует другой мир, это было бы похоже на смирение перед смертью, когда прощаешься с жизнью, ни о чем более не сожалея, но умирать я не собиралась – я собиралась жить, там, где я нужна.

Я вдруг поймала себя на мысли, что тот мир становится для меня более реальным, чем этот.

На полдороге, у придорожного кафе, горгулья попросила водителя купить нам кофе. Заели сырниками. Настроение сразу поднялось. Дальше я объясняла горгулье правила нашего мира – и пока ей нравились все изменения, произошедшие с тех пор, когда она была здесь последний раз. Единственное, что ее не обрадовало и с чем она не могла не согласиться, что все известные ей боги сюда не заглядывали давно. Как будто потеряли планету из поля зрения. Даже ненавистная ей Иштарка облетала этот мир стороной, не проповедуя семейные ценности, и ни один бог войны не участвовал в сражениях, которые без покровителей становились до противного предсказуемыми.

– Тут правит один бог – Капитал, – ворчливо констатировала я.

– Нет, – возразила горгулья, – кто-то здесь правит, но руки бы ему отрубить. В том, чтобы этот мир жил долго, он не заинтересован. Планета умирает, истощаясь ресурсами, умирает все: растения, животные, морская живность. За сто лет вы успели выкачать половину земных недр, и ему на это наплевать. Люди живут и умирают очень быстро, но быстро плодятся, следовательно, кто-то очень голоден и ему требуется много пищи. Ты говорила, что видела души на кладбище – те же призраки, но слабые и безвольные. И куда они деваются потом, когда кости истлевают, и ничто не привязывает их к этому миру? Они просто исчезают. Но это невозможно, сущность человека фактически бессмертна, пока какой-нибудь демон не сожрет ее. Но даже демон не стал бы уничтожать планету, понимая, что она источник его благосостояния. Полагаю, что планету оккупировала какая-то демоническая зверюшка без мозгов. И, возможно, не одна. Но тратить время мы на нее не будем. Если уж боги забили, нам тут точно геройствовать без надобности. Люди привыкли, людям нравится, люди расстроятся, если изменить уклад их жизни.

– Хм, – я была не согласна, но дом был уже близко, и я благоразумно смолчала.

Дом, милый дом! Неприветливый. Не уютный, но все равно родной, потому что там меня всегда ждут мои самые близкие существа, которых я не променяю ни на один дворец в мире. Кот и две собаки.