III

Дмитрий Загудаев сидел вечером в своей квартире в Амстердаме и смотрел телевизор. Тут же в комнате обреталась его жена Елена. Было уже поздно, а их четырнадцатилетняя дочь все не возвращалась домой. Где же она, наконец? Где ее носит?! Амстердам не такой город, в котором можно вот так просто сидеть и не переживать за ушедшего из дома подростка.

Страшный пример перед глазами – соседи. Тоже русские, живут здесь уже больше шести лет. Приличные люди, такие же, как и Дмитрий с Еленой, коммерсанты. А дочь их к своим пятнадцати годам сделалась такого блядского вида, что глядеть на нее невозможно без содрогания. Оно и понятно. В школах почти ничему не учат, все обучение проводится при помощи тестов: да или нет, верно или неверно. Уроков на дом не задают. Балдей не хочу.

– Зря мы сюда приехали, – высказал вслух свои сомнения Дмитрий.

Елена только грустно вздохнула.

– Надо было в Германию ехать, а не в этот отстойник, – продолжил Дмитрий, хотя понимал, что выбора у них не было. Здесь, в Амстердаме, жили их партнеры, с которыми был налажен какой-никакой бизнес. А в Германии – никаких зацепок!

В Москве у Дмитрия с Еленой была сеть мебельных магазинов. Незадолго до дефолта 1998 года Дмитрий открыл совместное предприятие с голландцами. Голландцы поставляли ему предметы интерьера в стиле хай-тек. Он уже начал было налаживать производство в том же стиле хай-тек у себя на родине, но дефолт перемешал все карты. СП задохнулось. Магазины стали убыточными. С остатками нерастраченного капитала Дмитрий с семьей уехал в Амстердам…

Дочери все не было. По телевизору крутили какой-то гнусный фильм с физиологическими подробностями как раз про девочек-подростков.

– Переключи, – поморщилась Елена.

Дмитрий щелкнул пультом. На экране появился кузнечик в траве крупным планом.

– Оставь, – попросила жена. – Я люблю про животных.

Кузнечик кого-то зверски пожирал. Голос за кадром объяснил:

«У самца уховертки два пениса, каждый из которых по длине превышает саму уховертку. Эти органы очень хрупкие и легко ломаются, вот почему насекомое рождается с запасным. Самка богомола начинает поедать самца еще во время спаривания или же закусывает им сразу после коитуса.

Самец осьминога оставляет свой половой орган в теле самки. Затем у него вырастает новый. Иногда рыбаки находят в телах самок такие «подарки»…

Противные слизняки могут показаться еще более противными, если узнать, как они размножаются. У этих существ присутствуют как мужские, так и женские гениталии. Когда два слизняка встречаются, каждый пытается откусить пенис другого. Тот, кому это удается, становится папой, а другой слизняк соответственно – мамой».

На экране кузнечика сменил русский соболь. Голос за кадром продолжал:

«Соболя способны сношаться восемь часов в режиме нон-стоп. А по числу эякуляций первое место занимает хомяк, у которого их бывает до пятидесяти в час. Самец кенгуру способен спариваться пять раз на дню. А у самца льва был зафиксирован рекорд: восемьдесят сношений за сутки!»

– Да уж… – протянула Елена. Она была эффектной брюнеткой с красивыми длинными глазами и неплохой фигурой. Но Дмитрий давно уже стал безразличен к жене, воспринимал ее как партнера по бизнесу. Сексуальной жизни у них не было почти никакой – время от времени и редко.

А телевизор продолжал травить Еленину душу:

«Самцы паука-няньки разработали собственную стратегию спаривания, аналогов которой нет в природе. Чтобы не быть съеденными агрессивной самкой, которая гораздо крупнее их, они сначала приносят своей избраннице «дар любви», например мертвое насекомое. Вручив подарок, самцы незамедлительно притворяются мертвыми и падают у ее ног. Самка, перестав обращать внимание на незадачливых поклонников, погружает челюсти в принесенное насекомое. Пока она занята, самцы «оживают», заползают под нее и начинают спариваться».

Елена порывисто поднялась со своего места, виляющей походкой прошлась перед телевизором и опустилась рядом с Дмитрием.

– Дим, – нежно начала она. – Мы много работаем, но мало отдыхаем.

– Разве? – удивился Дмитрий, не отрываясь от экрана. – Мы работаем не больше других. По-твоему, это много? В Москве мы вкалывали без выходных. И это было нормой. А тут у нас руки и ноги атрофируются. Мне кажется, пора возвращаться домой.

«Спаривание барсуков – это акт, который длится в среднем добрых девяносто минут. Причем самки барсуков предпочитают заниматься любовью в темноте».

– Я не о том… – Она погладила его колено. – Ты не понимаешь?

«…у божьих коровок существует оргазм, который длится полтора часа и может повторяться три раза подряд. Кроме того, божьи коровки страдают венерическими заболеваниями, и у них так же, как у людей, существует извращенный секс… Самец кенгуру способен спариваться пять раз на дню».

Дмитрий понял, в чем дело, переключил с мира животных на горячие новости, но было поздно.

– Ну?.. Не понимаешь? Давай прямо тут… – верещала Елена ему в самое ухо.

В прихожей затренькал долгожданный звонок. Светлана вернулась!

Елена сорвалась и побежала открывать дочери дверь, а Дмитрий равнодушно глядел на громадный костер, догорающий на экране. Чадящий огонь со всех сторон поливали пожарные брандспойты. Вокруг чернели обугленные деревья – действие разворачивалось на краю леса.

«Еще один метеорит прилетел?» – удивленно подумал Дмитрий.

Костер и пожарные машины заслонил паренек с микрофоном и неожиданно сказал по-русски:

«…мэр Станислав Верхоланцев и сопровождавшие его лица направлялись на традиционный городской праздник. По предварительным данным, на борту вертолета находилось четыре человека вместе с пилотом. Однако, как сообщили в МЧС, точное число попавших в катастрофу людей будет известно позднее. В результате катастрофы, помимо Станислава Верхоланцева, погибли его помощник Петр Иванов и руководитель управления по туризму администрации города Яков Белозеров. Исполнение обязанностей погибшего мэра взял на себя его первый заместитель Иван Петров…»

Дмитрий медленно начал меняться в лице. Сквозь приятный легкий загар проступила полотняная бледность. Сердце забухало в горле. Дмитрия кинуло в озноб, он мгновенно замерз. Но тут же ему сделалось душно. На лбу и щеках появилась испарина. Все лицо пошло розовыми пятнами, которые быстро наливались киноварным цветом.

– Мэр Губернского города… – прошептал Дмитрий, пытаясь осмыслить только что увиденное. – Мэр Верхоланцев погиб… Вертолет с ним упал. А раз он погиб, значит, его больше нет…

Он совершал глотательные движения, глядя сквозь экран, на котором уже горел нефтяной танкер у берегов Южной Африки.

Когда в комнату вернулись оживленная Елена и Светка, Дмитрий все сидел остолбенело с раскрытым ртом перед телевизором, транслировавшим уже репортаж с фестиваля детского рисунка.

– Папанчик, тебе нехорошо? – Дочь тревожно всмотрелась в остановившиеся глаза отца. – Тебя колбасит?

Дмитрий ее не услышал. Светлана перевела недоуменный взгляд на телевизор, в котором мелькали веселые детские каля-маля.

– Про насекомых насмотрелся наш папуля, – хитро улыбнулась Елена. – А он у нас такой. Как что увидит, тут же хочет повторить.

Дмитрий порывисто поднялся с дивана. Первым его желанием было сразу ехать в Губернский город. Он прошелся взад-вперед по комнате, судорожно потирая руки.

– Просто наш папочка сегодня очень-преочень устал, – лукаво засмеялась Елена, – и ему пора отдыхать. Пойдем, я тебе постелю и в постельку уложу… Пойдем.

Елена схватила его за руку мертвой хваткой и потянула в спальню.

– Сегодня утром… – хрипло произнес Дмитрий, откашливаясь и инстинктивно освобождая руку. – Сегодня утром мэр Губернского города разбился на вертолете. Летел на праздник. А вертолет упал. Сегодня там праздник был.

– Да? – безразлично переспросила Елена, продолжая тянуть Дмитрия в спальню и подавая украдкой от дочери красноречивые знаки глазами и ртом. – И что нам теперь делать, а?

– Верхоланцев его фамилия.

– Верхоланцев? Ах, ну да, – вспомнила Елена и немного ослабила нажим. – Ты ведь его знал, кажется.

Да, Дмитрий один раз имел с ним дело – пытался наладить производство хай-тековской мебели на комбинате в Губернском городе. Ему устроили встречу с мэром как с держателем контрольного пакета акций этого комбината. Мэр усомнился в рентабельности начинания и Дмитрию отказал.

– И тебе, папан, его так жалко? – не понимала Светлана.

– Не-а, – признался Дмитрий. Ему не было жалко Верхоланцева. И даже наоборот.

– А чего тогда мы тут стоим?! – Елена усилила нажим. – Найдут нового мэра. Пойдем.

Елена увлекла его в спальню и с силой захлопнула дверь.

– А теперь скажи, как ты любишь меня, дорогой. – Она расстегивала его рубашку на груди. Ее глаза мутились. Покончив с рубашкой и вытащив ее из брюк, Елена сама молниеносно разделась догола и припала в зверском поцелуе к груди Дмитрия. Больно кусая его живот, она боролась теперь с тугим брючным ремнем. Глаза ее окончательно помутились. Елена только тихонько ухала и рычала. Она, как всегда в таких ситуациях, быстро лишалась дара речи. Если у нее сейчас спросить что-нибудь, даже самое простое, она ответить не сможет. Вместе с речью Елена теряла и способность мыслить. И поэтому не могла справиться с ремнем. Она не понимала, что он легко расстегивается, и пыталась его разорвать или просто стянуть брюки. Последнее ей наконец удалось. Навалившись на Дмитрия всей тяжестью, она опрокинула его на кровать и, царапая до крови длинными ногтями его бедра, стащила с него последнюю досадную помеху на пути к торжеству идеи, которая владеет всеми на свете, даже мерзкими слизняками.

Теперь Дмитрию стало свободно. Елена больше не замечала его странной задумчивости по поводу кончины мэра далекого Губернского городка. Она вообще не замечала и не думала ни о чем, тем более о существовании какого-то мэра.

Дмитрий лежал на спине, поглаживая Еленину шею и разметавшиеся волосы, и осознавал невероятную новость, припоминая подробности катастрофы. «Зацепившись за провода ЛЭП, машина мэра замерла в воздухе, наматывая на хвостовой винт двенадцатимиллиметровый провод с напряжением двести двадцать киловольт… Сначала порвались провода, затем отломился хвост вертолета, а еще через мгновение и сам Robinson-R44, сопровождаемый снопами искр, камнем полетел вниз с тридцатиметровой высоты…»

Однако он уже не помнил о Верхоланцеве. Дмитрий думал о его жене, Александре, ставшей теперь вдовой. Саша была единственной и неповторимой любовью Дмитрия Загудаева. Когда-то – было такое дело – Саша тоже его любила. Они знали друг друга с незапамятных времен. Но судьба их романтических отношений складывалась странно и переменчиво. Им никак не удавалось сойтись раз и навсегда. Все вдруг оказывалось против них. В самый последний момент обязательно возникала какая-нибудь помеха. А главной помехой стал мэр Губернского города Станислав Верхоланцев.

…И началась-то их любовь тоже неясным, неуловимым образом. Старшеклассником Дмитрий прогуливал школу, блуждал по улицам и оказался в маленьком проходном скверике у метро «Кировская». Там-то он и встретил в первый раз неприметную девочку со скрипичным футляром. Это была Саша. Что-то сразу запало ему в ней. Лицо? Глаза? Потом он специально приходил в этот скверик в надежде встретить ее еще раз и понять, что в ней такого, почему его так к ней тянет. Он увидел ее. Но подойти постеснялся. А она, оказывается, этого так ждала…

Потом они потеряли друг друга на долгие годы. И вдруг во время событий октября девяносто третьего в толпе у Моссовета встретились снова. Саша первая узнала его… Времени у них было мало, они не успели даже обменяться телефонами. Саша только обмолвилась вскользь, что работает корреспонденткой в женском журнале Bête noire, и почти тотчас же им пришлось расстаться.

Он не искал ее, тем более не верил в возможность новой чудесной встречи… Но когда увидел за стеклом киоска обложку журнала Bête noire, понял вдруг, что все-таки верил… И она, о чудо, тоже верила. И эта их беспочвенная, по-детски наивная вера нежданно-негаданно оказалась вознагражденной. Поистине – «будьте как дети».

Они и были… Совсем потеряли головы от фантастических обстоятельств, сопутствующих их встречам, и друг от друга. Как дети, поверили в возможность безмятежного будущего. Они поженятся, поселятся в Москве на бульварах. И главное – на пути к мечте не было больше никаких преград. Это они тогда так думали, что не было.

Каждые два-три месяца из Губернского города Саша приезжала в Москву, и каждый раз они отправлялись смотреть квартиры. Квартиры попадались в основном плохие, неподходящие. Нашелся, правда, один стоящий вариант, но хозяева настаивали: нужно подождать. Ждали порознь: Саша у себя в Губернском городе, на Малой Дворянской (она жила в коммунальной квартире с дочкой-школьницей), а Дмитрий в Москве – бок о бок с законной женой Еленой. Оба верили – осталось недолго, вот купят квартиру и тогда… Но когда та их заветная квартира на Воронцовом Поле наконец-то освободилась, Дмитрий неожиданно оказался не при деньгах. Как на грех, всю наличность он вложил в только что открытое совместно с голландцами мебельное предприятие. К тому же связь между Москвой и Губернским городом была односторонней. По неписаным правилам Саша не смела компрометировать Дмитрия перед сотрудниками принадлежащей ему компании и тем более не должна была нарушать покоя его семьи. Дмитрий сам всегда звонил Саше. Но после истории с квартирой уже не звонил. Ждал, когда появятся деньги. Дождался, но оказалось поздно. Хозяева уже не захотели иметь с ним дело. Он начал искать другую квартиру. Нашел. Но пока искал, окончательно потерял из вида Сашу. В коммунальной квартире на Малой Дворянской к телефону теперь подходили незнакомые, с сильным южным акцентом люди и все время отвечали одно и то же:

– Ее нэт!

Саша исчезла.

Он ездил в Губернский город, метался по квартирам, паспортным столам. Тщетно… У нее на работе ему ответили: Саша уехала в Кострому. Но и в Костроме о Саше не было помина.

Он вернулся в Москву и стал жить, как жил до встречи с ней: магазины, мебель, семья, предприятие. Все бы ничего, если бы не Елена: она замучила его расспросами, гипотетическими диагнозами, советами, даже настояниями посетить врача.

«Мне надо не к врачу», – вертелось на языке у Дмитрия. Но он в ответ только пожимал плечами.

А через год история повторилась… Они опять встретились случайно, хотя (теперь уже точно!) ни он, ни она не искали встречи. Так, видно, было им суждено. Они встретились в доме мэра Губернского города, куда Дмитрия привели дела. За год Саша стала супругой мэра. У нее была безупречная репутация преданной жены и умной, твердой женщины. О Сашиных способностях в городе ходили почти легенды.

– Только благодаря ей наш мэр выборы выиграл, – усмехались горожане.

– Неужели? А что она делала?

– Занималась пиаром во время его предвыборной кампании. Недюжинная особа.

Дмитрий и так знал: недюжинная. И вот теперь…

…Дмитрий позвонил в Губернский город. Волнуясь, он слушал гудки, раздающиеся в приемной мэра.

– Да? – Он услышал крепкий мужской голос, возможно принадлежащий силовым структурам.

– Скажите, – начал Дмитрий, – как мне связаться со вдовой покойного…

– Зачем? – Голос стал еще крепче и гуще.

– Чтобы выразить соболезнование.

– Зачем?

– Как зачем? – не нашелся Дмитрий.

– Вы кто? Никто? – Голос отключился.

Дмитрий снова набрал тот же номер.

– Да?

– Как мне связаться с Александрой…

– Не звоните сюда больше. – В трубке зазвенели короткие гудки.

– Вот те раз, – сказал Дмитрий. – Очень, очень странно. И тревожно. Надо туда ехать. И как можно скорей.

Но приехать в Губернский город получилось лишь на третий день. На похороны Дмитрий опоздал. Но на похоронах, он это выяснил доподлинно, вдовы покойного уже не было. Где она? Никто ничего не знал толком. Дмитрий видел отца покойного. Это был изможденный долговязый старик, старый рабочий. Отвернувшись ото всех и уткнув лицо в громадные жилистые ручищи, он беззвучно трясся. Старик тоже не знал, где теперь его сноха.

Александра Ивина-Верхоланцева и ее пятнадцатилетняя дочь Ольга бесследно исчезли.

Из Губернского города в Амстердам Дмитрий вернулся в подавленном настроении. Без слов было понятно, что гибель вертолета с мэром на борту просто-напросто подстроена. Исчезновение супруги мэра и ее дочери не оставляло никаких сомнений в том, что все это дело одних и тех же рук. В довершение чуда в Губернском городе за Дмитрием, интересующимся местонахождением супруги покойного, увязались какие-то неопределенные типы, по виду безработные или загримированные под них. Когда Дмитрий заходил в какой-нибудь дом, они ожидали его у входа и делали это не таясь, прямым текстом давая понять, что присутствие его в Городе нежелательно и пора ему, пока цел, убираться отсюда.