Глава 3
Пурпурное сердце влюблённой принцессы

В день, когда Влахос должен был вернуться из Приграничья, служанка разбудила Ясну ни свет ни заря.

– Принцесса, вставайте! Уже утро! – полушёпотом произнесла она, склонившись над усыпанной золотыми волосами бархатной подушкой, и легонько тронула белоснежное плечико. – Принцесса Ясна!

– Что? – пробубнила сквозь сон девочка и лениво повернула светленькую головку. – Что случилось?

– Вы просили меня разбудить вас, когда дозорный скажет, что Ловчие уже близко…

Не успела служанка договорить, как принцесса вскочила, будто её окатили ушатом ледяной воды, и откинула шёлковое одеяло.

– Что-что?! Уже? Почему ты меня раньше не разбудила, глупая ты служанка?! – по-детски смешно возмутилась она и потёрла заспанные глаза.

– Всадники ещё на горизонте, – поспешила та оправдаться. – Мне смотрящий на башне сказал, что они ещё там… – растерянно лепетала Ирма. – Не быстрее, чем через полчаса, они доберутся до Сумеречных Ворот, потом пересекут город и окажутся в замке…

– Ладно-ладно. – Ясна замахала руками, будто прогоняя назойливую муху. – Принеси мне воды.

Для всего двора этот день был самым обычным, но для младшей принцессы он обещал стать особенным, ведь сегодня после важного задания в Приграничье в замок возвращался Влахос, и Ясна уже порхала, как бабочка, в ожидании встречи. Она не видела его уже больше недели, и теперь её душа пела счастливыми трелями жемчужных скворцов.

Как она наивно полагала, никто в Туренсворде не догадывался о её увлечении Ловчим. И отчасти она была в этом права – разве что отец пребывал в блаженном неведении, почему его любимая дочка иногда бывает особенно взволнована и рассеяна, и никак не связывал это с моментами, когда Влахос Бродяга появлялся в её поле зрения. Придворные же лишь в самом начале забили тревогу из-за её пылкого увлечения наёмником, но сам виновник смутных домыслов, услышав озвученные подозрения, лишь засмеялся и по-прежнему оставался подчёркнуто вежливым с влюблённой в него дочерью короля, не скрывая своего к ней полного равнодушия. Кто-то молчал, кто-то снисходительно ухмылялся её очевидным знакам внимания безродному солдату, кто-то понимающе качал головой, но все признавали одно – в этом увлечении не было ничего серьёзного, как и в предыдущих, и принцесса едва ли в последний момент наберётся смелости и отвергнет наследника Алого утёса.

Но Ясна была влюбчива и любила мечтать, пребывая в томительном ожидании Влахоса, и чем чаще реальность напоминала ей о женихе, тем отчаяннее она мечтала, что однажды Влахос из Ровенны украдёт её и увезёт туда, где её никто не заставит выходить замуж за заносчивого Роланда. Пусть в Перевёртыши, пусть в Долину чёрных деревьев, лишь бы подальше от её клятвы отцу. И пусть этим мечтам не было суждено стать явью, в них Ясна находила своё маленькое надёжное убежище, где она часто укрывалась от реального мира.

Служанка помогла ей умыться, расчесала её длинные, едва тронутые рыжиной волосы и заново вплела в них белые ленты. Ясна долго перебирала сундуки с платьями, выбирая между атласом и бархатом, золотой вышивкой и серебряным кружевом, пока не остановилась на нежно-голубом шёлковом платье с белыми кружевными рукавами до пола. «Ему должно понравиться», – решила она. Это было её самое лучшее платье, подаренное на прошлый день рождения графом южных земель; к тому же в нём, как говорили льстивые придворные, Ясна походила на богиню ветра Доран.

Аккуратно зашнуровав корсет, Ирма помогла своей принцессе перетянуть талию красным кушаком, который украшали серебряные цветочные узоры. В Ангеноре до своего расцвета девушки не носили пояса, но в день, когда они переставали быть детьми, им повязывали на талию алый кушак – знак созревшей красоты. Ясна расцвела поздно, почти в четырнадцать. Мама очень из-за этого переживала, а Геза говорила, что если богине-матери Беркане угодно, чтобы принцесса вступила в пору расцвета поздно, то так тому и быть. Однажды до короля дошёл слух о порче, и перепуганный отец приказал принести в жертву богу здоровья Веньё одну пятую урожая хлопка за месяц. Такого огромного костра Ясна ещё не видела никогда в жизни. Языки этого пламени, казалось, лизали небеса над площадью Агерат, будто на землю упала и продолжала полыхать огромная комета. А через два дня Ясна узнала, что она уже больше не ребёнок. Когда мама впервые надела на неё алый кушак, Ясне казалось, что все придворные смотрят на неё, и ей становилось стыдно, как если бы она прошла по Туренсворду в плаще из окровавленной простыни. Но позже она привыкла и теперь смиренно ожидала того момента, когда после свадьбы сменит красный кушак на зелёный.

– Вы выглядите чудесно, – любовалась принцессой служанка, когда та придирчиво разглядывала своё отражение в зеркале. От бабушки по материнской линии Лейветты Ферро Ясне досталось простое открытое лицо, главным украшением которого служили юность и свежесть, но, как все девушки её возраста, младшая принцесса находила в нём массу несуществующих недостатков. Втайне она мечтала быть похожей на Вечеру, которая, в отличие от сестры, унаследовала скульптурную внешность Роксбургов. Ясна считала её красивее себя и тайно завидовала сестре. Она видела, как мужчины заворожённо смотрят на Вечеру, и ей хотелось, чтобы они смотрели на неё точно так же. Ясна чувствовала себя каплями росы рядом с пригоршней бриллиантов.

Из окна её спальни был виден внутренний замковый двор и Сумеречные Ворота в городской стене, выходящие на подъездную дорогу, по которой должен был приехать Влахос. Он никогда не возвращался в замок через Ворота Воина, через которые обычно проходили Королевские кирасиры или пешая армия Паденброга. Влахос и его люди, в отличие от солдат, редко покидали город, а служили по два-три человека, патрулируя ночные улицы. Когда они нет-нет, да и покидали пределы Паденброга по распоряжению короля, открывать из-за пары-тройки всадников массивные ворота было слишком долго и сложно, а Сумеречные ворота были меньше и легче даже Ворот Воина. И, в конце концов, Ловчие не были Гезой, чтобы даровать им особые привилегии.

Туренсворд был полон солдат. По всему периметру зубчатой настенной галереи располагались пушки и онагры, ярусом ниже – ряд катапульт, во всех бойницах каждой из караулен, выстроенных в форме многоугольников, стояли арбалетчики, а на верху открытых надвратных башен ждали своего времени бочки для кипящего масла – король буквально наводнил замок охраной после известий о предательстве графа Корбела. В самом большом внутреннем дворе между бычьим загоном и северной частью донжона ещё при короле Эдгаре пристроили Ласскую башню, предназначавшуюся для жителей замка, которые бы спрятались в ней в случае нападения. Над землёй виднелась лишь одна треть сооружения, в то время как большая часть башни уходила глубоко под землю. Сейчас там располагались казармы Королевских кирасиров, арсеналы и большая кухня. Сама башня соединялась с донжоном длинной открытой галереей.

Пока служанка застилала постель, Ясна стояла у окна и глаз не сводила с замковых ворот, ведущих во внутренний двор. Приятное волнение томило грудь. Одна минута тянулась как десять, а десять – как целый час. Ясна вся извелась в ожидании и терзала кружевной рукав. Служанка предложила принцессе скоротать время за вышивкой, но Ясна от волнения не смогла даже вдеть нитку в иголку. Замок начал просыпаться, и коридоры за дверью наполнялись звуками шагов, разговорами и смехом. И тут с улицы донёсся знакомый цокот. Ясна белкой бросилась к окну. Подъездные ворота отворили двое слуг, и внутрь, гордо восседая на вороном жеребце, въехал всадник в чёрных доспехах, за его спиной развевался алый плащ из тяжёлого шёлка. Отсюда было плохо видно его лицо, но длинные, совершенно седые волосы, забранные кожаным шнуром в хвост на затылке, выдавали в нём Сеара, старшего из отряда Ловчих. Ясна разочарованно вздохнула. Этот поджарый наёмник был вовсе не тем, кого она ожидала увидеть. Перед собой Сеар держал неизвестного юношу в чёрной одежде. Ясна уже видела такую на отце Ноэ, который несколько лет назад пришёл в Паденброг из самого Пустодола и теперь служил духовником королевы Суаве.

«Это, наверное, выживший из Негерда…» – подумала она.

Не успела принцесса закончить свою мысль, как в ворота стрелой ворвался другой, такой же вороной и тонконогий скакун. Ясна узнала всадника – это был Влахос, – и её сердце застучало быстрее. Перед ним, вцепившись в поводья, закутанная в плащ, красным коконом сидела девушка, и Ясну уколола ревность. Молодой наёмник подозвал к себе одного из слуг, сказал ему что-то, и тот помог девушке выбраться из седла. Слуга повел её в сторону донжона, а сам Влахос направил своего коня к небольшому, выложенному бело-красной мозаикой, фонтану у стены, чтобы напиться чистой воды после долгого пути по ангенорским долинам. Принцессе понадобилось всего несколько минут, чтобы выбежать из спальни и, распугивая стремительным бегом придворных, оказаться у входа в королевские конюшни.

Там, в глубине, находились стойла для скакунов северных наёмников. Ясна точно знала, что Влахос придёт сначала сюда, чтобы оставить своего коня, и лишь потом поднимется к королю. Юркнув в глубину пропахшей конским потом и сеном конюшни, Ясна притаилась за дальней колонной, на которой на крюках висели сёдла и стремена. В далёком детстве, когда они с И́нто, сыном конюха, ещё не совсем понимали, насколько глубока пропасть между ними, они часто прятались здесь от слуг и хрустели яблоками, покатываясь со смеху, когда те вместе с няньками сбивалась с ног в поисках принцессы. Теперь же, повзрослев и полностью игнорируя существование старого друга, принцесса появлялась здесь только тогда, когда хотела проследить из-за укрытия за Ловчими.

Отсюда был хорошо виден вход, и Ясна замерла в ожидании.

Меньше чем через минуту в конюшне появился Влахос.

Ясне было шестнадцать, и она уже давно начала обращать внимание на окружающих её мужчин. Ни о каком фривольном общении с ними речи не шло, как не шло речи и о недостойном флирте, который себе позволяли придворные дамы, но и она всеми силами старалась обратить на себя внимание сильного пола не как принцесса крови, с которой принято быть обходительным, а как девушка.

Ясна часто влюблялась. Первым её избранником стал придворный художник, что несколько лет назад писал её детский портрет для Красной галереи, но с окончанием его работы куда-то пропало и её увлечение. Вторым был кто-то из стражи, его имя Ясна забыла в тот же день, когда узнала, что он женился. Третьим был кто-то из торговцев шёлком из Кантамбрии, потом Альвгред, сын легата Королевских кирасиров, пятым стал менестрель, который часто пел на площади Агерат, пока его не поймали на воровстве и не казнили, и вот теперь её взор пал на молодого командира Ловчих.

Эти северяне были вообще не похожи на ангенорцев. Длинноволосые, как чародеи, с бледной кожей – они больше походили на племя воинственных ночных лесных охотников из легенд о рыцарях и колдунах, чем на людей. Только их чернёные доспехи не сверкали в лунном свете, а вместо изящного лука и стрел они использовали клинки, которые называли «Летучая мышь» из-за особого вида рукояти, напоминавшей раскрытые крылья маленького кровососа, да спрятанную в левом рукаве гарроту. Но, сколько бы дамы не восхищались их тонкими, но мужественными лицами, для Ясны ни один из них не был так же красив, как их предводитель. Она не сомневалась, что имя Влахоса на языке его народа значит что-то такое же гордое, как и его обладатель, но спросить стеснялась – как, впрочем, стеснялась вообще заговорить с личным охранником отца.

Принцесса затруднялась предположить, сколько ему было лет, но Влахос был далеко не самым старшим из своего отряда. Куда старше его был Сеар, но и этот седовласый воин, как и всё их племя, беспрекословно подчинялся молодому командиру. Временами лицо Влахоса казалось Ясне совсем юным, как у Инто или Гарая, королевского лекаря, а временами это было лицо взрослого мужчины, прожившего целую жизнь. Может быть, причиной тому служила ранняя седина, которая то тут, то там серебрила его волнистые чёрные волосы, а может быть, морщины, которые глубокими бороздами рассекали его лицо в уголках глаз, когда редкая улыбка трогала его губы, такие тонкие, что поцелуй он девушку, они бы разрезали ей лицо, как нож – бумагу. Этот смелый мужчина напоминал ей сразу и принца-Сокола, убившего забавы ради любимую соколиху бога леса, и потому обречённого до скончания времён каждую ночь оборачиваться огромной хищной птицей, и воина Ильдерада, который катит в гору каменный щит, чтобы закрыть им солнце и луну и во тьме увидеть свою возлюбленную Одени. И Ясна любовалась иноземцем, отдаваясь иллюзиям и красивым смелым мечтам, краснея, как дурочка, когда Влахос замечал на себе её взгляд.