2.

На самом деле мы почему-то получились не совсем обычные люди. Глиново-пластилиновые. Я не знаю, почему это произошло. Наверное, в связи с теорией эволюции Дарвина. Пятнадцать лет нечего было есть, негде было жить, ни света, ни воды, ни тепла не было. Тут волей-неволей размякнешь и станешь менять форму. И думать разрешено стало по-всякому. Во что хочешь, в то и верь, только уважай то, во что верит другой. Вот и всё нехитрое правило. Короче, мы стали абсолютно одинаковые, состоящие кто из пластилина, кто из глины (а большая часть из смеси), не во что не верящие, могущие просочиться в любую щель без мыла.

Мы научились строить дома на длинных ножках, чтобы воры не залезли. Дома стали похожие на грибы. Знаете, как некоторые воруют? Особенно, если из одного пластилина, просачивается в замочную скважину, изнутри открывает дверь и всё забирает. А так, по стальной ножке, по которой пущен ток, да ещё и в мороз… Попробуй, залезь. Хотя есть умельцы, которые могут. Слава Богу, мой дом они обошли.

Когда ты сам приходишь домой, ты нажимаешь в пультике на кнопочку, вытаскивается лестница, по ней спокойно можно войти. Правда, зимой эти кнопочки заедают, приходится вызывать пожарников. Я уже подумываю, ни оставить ли мне лестницу всегда спущенной. Воровать у меня нечего. Я студентка. Денег нет, еды тоже. Книг нет, и не было. Зачёты я стараюсь получать на халяву. До сих пор везло. Сегодня для таких, как я, вообще праздник.

Сегодня серию экспериментов над нами захотел поставить Влад Какойтович, не помню отчества. Нам сказали, что мы имеем право отказаться от участия в эксперименте, но те, которые не отказались, получат дармовые зачёты по физ-ре. И это весьма кстати. У нас полкурса висит на доске ближайшего отчисления именно из-за физ-ры.

Мы надели спортивные костюмы, выстроились в шеренгу. Спортзал был расчерчен линией. С одной стороны зелёное поле, с другой – жёлтое. Влад Какойтович встал на линию, открыл свою тетрадку. Потом он поверх очков осмотрел нас и произнёс:

– Сейчас вы будете бороться. Эта команда, – Влад Какойтович указал на жёлтое поле, – команда даунов, которые защищают права человека. Эта команда, – он указал на зелёное поле, – команда гениев, защищающих произвол власти. Если в какой-то из команд не одного человека, эксперимент считается проваленным, все получают незачёты по физкультуре автоматом. Итак, расходитесь.

– Я пойду на зелёное поле, я не даун – сказала Вита.

– Я тоже не даун, – сказала Вера и тоже перешла.

А я подумала, что лучше защищать права человека, хоть и будучи дауном, чем произвол власти, даже, считая себя гением. И осталась на желтом поле. Вся группа перешла на зелёное.

– Почему вы решили остаться на жёлтом поле? – спросил меня этот странный мужчина.

– Потому что кто-то должен защищать права человека.

Все засмеялись, понимая, как они выиграли. Мне было обидно, что никто из моих подружек не остался со мной. И вообще никто не остался. Я подумала, что сейчас этот мужик, который нас разделил, перекинет ко мне половину группы. Так думали, вернее этого боялись, все.

– Правила бокса все знают?

Мы кивнули.

– Я объявляю бокс между жёлтой и зелёной стороной. Побеждает тот, кто первый отправит соперника в нокаут. Жёлтая, менее многочисленная сторона, должна отправить в нокаут каждого из соперников. Если не будет бокса и не будет нокаута, вся группа получает автоматически незачёт по физкультуре.

Я посмотрела на зелёную сторону. Там была вся наша группа, все 34 человека, минус я.

– Слушайте, это бред какой-то. Дураку понятно, кто победит. Девчонки, вы чего? Идите ко мне, хоть кто-нибудь.

Никто не пошёл. Тогда я сказала, что не участвую, потому что не хочу, чтобы меня побили толпой и села на скамейку. Тогда этот Влад Какойтович сказал, что мне незачёт автоматически. И, если сейчас на жёлтой стороне не окажется хотя бы один человек, незачёт грозит всем. Девчонки стали выталкивать Ботану (нашу отличницу). Ботана царапалась, кричала, что получит этот зачёт и так, поэтому вообще откажется. Девки сказали, что с ней никто после этого не будет разговаривать. Мне стало жалко Ботану, я встала, а она села на скамейку. Я обозвала девок сучками.

– Да ладно, это же эксперимент, мы претворимся, что бьём тебя, ты претворишься, что побеждена, – сказала Вита, – зато все получим дармовые зачёты.

– А если я буду по-настоящему драться? Ты ко мне со своими бутафорскими полуударами, а я тебя чик и одной левой отключу? Я-то борюсь за права человека, а вы за какую-то хрень.

Наверное, зря я это сказала, потому что, когда прозвучал свисток, меня стали бить по-настоящему. Причём бокс очень быстро перешёл в какую-то девчачью потасовку. Вера схватила меня за руки, другие девчонки стали пинать. Я тоже отбивалась, что есть сил, потом меня кинули на пол, потом… Я не помню.

Я очнулась уже в больнице. Художник поправляла мне лицо. Зашла Вита. Она положила на стол яблоки и виновато отвела глаза.

– Прости, – сказала она, – руководство универа оплачивает твоё лечение. А я ещё слышала, что все преподы тебе закроют незачёты и на всех экзаменах тебе гарантированы тройки. Ну, тройки, если ты совсем ничего не знаешь… Если знаешь, будут натягивать на четвёрки и даже на пятёрки.

Оказывается, Влад приехал к нам из Москвы, возможно, это какой-то начальник. Какой – Вита не знает, но преподы, декан и даже ректор вели с ним себя очень странно. Они разрешали ему проводить со студентами самые чудовищные эксперименты. Эксперименты, за которые самого Влада Какойтовича, декана, преподавателей, некоторых студентов и даже ректора могли бы просто посадить. Чтобы не раскалить до предела личный и беличный (то есть, студенческий) состав учебного заведения, было решено превратить все прогулы в посещения, а двойки в тройки.

– Представляю, как с ума сходила Ботана. Она-то всё всегда посещала, – засмеялась я, – И что, у меня теперь по зарубежке четвёрка выходит?

– Конечно, и у меня, прикинь, даже у Серого между четвёркой и тройкой.

Серый – это парень Виты. Тот самый, с которым они гуляли по облакам. Честно говоря, совсем никакой малый, рассуждает как все, выглядит, как все, одевается как все. Короче, серый. Прогуливает тоже как все пацаны, то есть, практически не ходит на пары. Как ему удалось продержаться до четвёртого курса – великая загадка. Я всегда говорила Вите, что он ей не пара, а она отвечала, что я просто его не знаю.

– Да ты гонишь! По зарубежке всем четвёрки! Правдин никогда бы на это не пошёл!

– А он и не пошёл. Его уволили.

– Правдина уволили? Да это всё равно, что отчислить Ботану! За что?

– Ты не поверишь. За то, что он не посещает свои пары.

– Правдин? Да он, по-моему, один из немногих, кто свои пары посещает… Что он сам говорит?

– Говорит: «Да, двадцать второго я отсутствовал без уважительной причины. Я гулял по облакам. Но это было только один раз». Кстати, Ботана сейчас висит на отчислении. Ей по физ-ре поставили незачёт.

Вита рассказала и про другие эксперименты. Самый безобидный – поставили пять отверстий. Самое большое размером с форточку. Самое маленькое размером с двухрублёвую монету. Положили кусок мыла, сказали: «Пролезайте». Все смогли пролезть в первое и второе отверстие (второе величиной с половину форточки). А в самое маленькое отверстие смогли пролезть только Вита и Серый. К огромной гордости Виты, без мыла.

Был ещё такой, довольно странный эксперимент: Влад Какойтович попросил рассказать о своей любимой вещи, потом положить её в специально очерченный круг. Когда все рассказали и положили, он показал бумагу, что приобрёл этот кусок земли на законных основаниях и всё, что на нём находится, принадлежит ему. Забрал и пошёл.

– И вы, идиоты, на всё это смотрели?

– Мы думали, что он вернёт.

– А он?

– А он не вернул. Представляешь, я-то положила старый шарфик. Голубой такой, тебе он раньше нравился. А, прикинь, Айдия положила сотовый, а Злата ключи от машины. И не отдал.

– Вот вы придурки…

– А что мы могли сделать? Это ж закон. Как его можно нарушить?

– Есть такие законы, которые не только можно, но и нужно нарушать. Это же эксперимент. Он и хотел посмотреть, сможете вы забрать у него свои вещи или нет. А так получилось, что права человека вам не нужны, за свои вещи вы бороться не хотите, зато можете в любую щель без мыла пройти… Он приедет, доложит в своей Москве, и они нас ещё сильнее кошмарить будут.

Вита пожала плечами.

– Ты на нас не злишься?

– Вы меня чуть ни убили.

Мы все состояли из глины и пластилина. В ком чего больше. Внутри у каждого был сосуд, в котором горел огонь. Когда огонь гас, человек умирал. Если сосуд разбивался, огонь гас. Мне сказали, мой сосуд дал трещину. Поэтому мне надо быть осторожнее в пять раз. Я теперь могу умереть гораздо вероятнее, чем другие от любой ерунды.

3.

Вита ушла. Небо за окном было серое. Затянутое тучами. Нет, по такому небу я бы не хотела гулять. Когда я однажды сидела на дереве и читала книжку про троллей, небо было голубое-голубое. На нём было много одинаковых ватных облаков. Белые и овальные. Даже не овальные, а в форме чебурека. Такое небо рисуют на красивых картинах. Я не помню, чтобы когда-нибудь видела такое небо во Владивостоке кроме того раза. Обычно оно либо в серых грязных тучах, либо чистое, без облаков.

Нет, это будет не сегодня. Я буду сидеть у себя дома. Не знаю, почему я буду сидеть дома, а не шляться по Набережной с Витой, наверное, все мои подружки заболеют, а я буду сидеть дома и не знать, чем заняться. В мою дверь позвонят. Я вздрогну, потому что никто в мою дверь позвонить не может, но всё-таки пойду открывать. Там будет стоять он. Зачем? Не знаю, наверное, шёл мимо и решил зайти. Или специально ко мне шёл… Например… мы вместе готовимся к выпускному. Да, точно, нас поставят вести выпускной вместе, поэтому он ко мне зайдёт.

Я заварю чай. Нет. Он принесёт пива. Мы сядем, я достану текст, который нам надо выучить, и стану зачитывать свои слова. А когда придёт его очередь, он ничего не станет зачитывать – он будет смотреть. Я покраснею и спрошу:

– Ты чего?

Он тоже покраснеет, потом скажет: «У тебя красивые глаза». Я снова покраснею и больше ничего не скажу.

– Ты когда-нибудь хотела гулять по облакам? – спросит он.

– Не знаю, я никогда не гуляла по облакам. А это прикольно?

– Не знаю, говорят, что прикольно.

– Как думаешь, это окно нас выбрало?

Амо залезет на подоконник, попробует ногой небо и уверенно ответит:

– Да, выбрало.

Я тоже залезу на подоконник и тоже попробую ногой небо. Оно будет твёрдое, как доска.

– Точно, выбрало.

Он возьмёт меня за талию, как брал тогда, когда спросил, больно ли мне. Будет играть классическая музыка. Красивая, торжественная. А если он любит рок, то какой-нибудь хороший рок, тоже торжественный. Что угодно, только не дурацкие частушки. Как они заколебали! Почему я так не люблю частушки? Они бывают либо дурацкие, либо… Они бывают только дурацкие. Их обычно поют под аккордеон ужасным скрипучим голосом с не менее ужасной залихватской интонацией деды, у которых болезнь Айцгельмера уже наступила, а желание нравится дамам ещё ого-го! Поэтому на моём небе никаких частушек!

– Знаешь, я как-то читала книжку про троллей… Тогда было такое же небо, – скажу я.

– «Тёмное царство», Кэти Смит?

(На самом деле, я не помню, как называется книжка про троллей, и кто её написал, но он должен это знать, он же красивый, а значит, умный).

– Да, да, оно.

– Я обожаю «Тёмное царство». Оно нереально крутое.

– Я тоже обожаю. Там эти тупые тролли строили замок, а Леший им мешал. Я не знаю, почему, но я всегда была за Лешего, а за них никогда не была, хотя он злой, а тролли добрые.

– Потому что тролли дебилы, а Леший крутой. Он всем нравится, – скажет Амо.

И всё встанет на свои места, потому что мне всегда даже стыдно было, что в этой книжке мне нравится Леший, и не нравятся тролли.